1812. Фатальный марш на Москву
Шрифт:
Однако избрать тот же путь назад было равносильно признанию самого факта – Наполеон отступает. Он рассматривал вариант марша в северо-западном направлении, через Волоколамск, что давало ему возможность раздавить отряд Винцингероде и соединиться с Виктором и Сен-Сиром у Витебска, а оттуда – нанести удар по Витгенштейну или, если будет необходимо, отступить на Вильну. Данный вариант давал преимущество за счет создания угрозы Санкт-Петербургу, каковая чего доброго стала бы последней каплей в чаше терпения Александра. Император французов мог избрать южное направление, ударить по Кутузову, а потом следовать на Минск через Калугу или Медынь.
В данном варианте имелся существенный изъян: даже если бы Наполеон разбил Кутузова, а потом пошел на Смоленск, все выглядело бы так или иначе как бегство. А потому Наполеон занимал себя возможностью сначала нанести врагу поражение, а потом вернуться в Москву. Посему вместо эвакуации города он отдал приказы Даву, Мортье и Нею с их корпусами сосредоточить трехмесячный запас пайков
621
Napoleon, Correspondance, XXIV/261, 235–8; Caulaincourt, II/73.
«Возможно, я вернусь в Москву, – писал Наполеон 18 октября командующему артиллерией, генералу Ларибуасьеру, обеспокоенному по поводу огромного количества собранного там снаряжения. – А потому не надо уничтожать ничего из того, что можно использовать». Когда в конечном итоге Москву пришлось все-таки оставить, Ларибуасьеру перед выступлением пришлось избавляться от пяти сотен зарядных ящиков, 60 000 ружей и нескольких сотен тысяч мер пороха. В отсутствие достаточного количества лошадей, необходимых для транспортировки орудий, генерал хотел уничтожить и бесполезные 3-фунт. и 4-фунт. орудия, но, как показалось Наполеону, подобное действие уж точно будет пахнуть поражением {622} .
622
Napoleon, Correspdndance, XXIV/275; Planat de la Faye, 92; Fain, Manuscrit, II/162; Сегюр (S'egur, V/90) утверждает, будто Наполеон опасался, что русские будут расценивать брошенные пушки, пусть даже заклепанные, как трофеи.
Императору следовало бы отослать всю безлошадную кавалерию в тыл. К моменту вступления французов в Москву таких воинов насчитывалось уже несколько тысяч, и полку их прибывало день ото дня. Вместо того он приказал сформировать из них пешие части, вооруженные карабинами. Проку вышло мало. Всадники не умели и не хотели сражаться в пехоте, у них отсутствовала соответствующая выучка, да и откуда было взяться esprit de corps в таких частях? «Худший пехотный полк куда действеннее, чем четыре полка спешенной кавалерии, – писал Бонифас де Кастеллан. – Они кричат, точно ишаки, что-де не приспособлены для такой работы» {623} .
623
Castellane, I/169.
Эскадронный начальник Антуан-Марселен де Марбо, командовавший 23-м конно-егерским полком во 2-м армейском корпусе маршала Гувьона Сен-Сира [147] , не выполнил приказа держать безлошадных солдат вблизи передовой и отослал их в Варшаву, зная, что там они могли раздобыть себе коней. В результате, в конце кампании его полк имел в строю 250 всадников на хороших лошадях, в то время как все спешенные кавалеристы, оставшиеся у Сен-Сира, угодили в плен. «Было бы так просто отсылать людей летом и осенью в Варшаву, где в ремонтных депо имелось полно лошадей без наездников», – писал Марбо {624} . Отправь Наполеон в тыл безлошадных кавалеристов хоть на неделю раньше основной армии, он бы не остался без конницы, нехватка которой из раза в раз лишала его побед в 1813 и 1814 гг.
147
с 15 ноября 1812 г. Марбо возглавлял этот полк уже в звании полковника. – Прим. ред.
624
Marbot, III/162–3.
Кроме того, Марбо еще в начале сентября велел своим конным егерям раздобыть у местных крестьян тулупы из плохо выделанной овчины, чем спас жизнь очень многим из них. Полковник польских шволежеров-улан гвардии поступил таким же образом, а Коленкур, как обер-шталмейстер, велел всем всадникам, грумам и возницам под его командованием запастись не только овчинными тулупами, но также варежками и меховыми шапками {625} .
И другие офицеры выказывали сходную предусмотрительность, но, к сожалению, обычно только касательно самих себя, облачаясь в добрые, но неказистые меховые одежды (в строгом контрасте с модными штучками для дам далеко дома), в подбитые мехом бахилы, рукавицы и в меховые шапки. Аджюдан-унтер-офицер Хенкенс
625
Henckens, 140; Lettres intercept'ees, 61.
626
Henckens, 140; Lettres intercept'ees, 61.
Дальновидный капитан Луи Бро из Конно-егерского полка гвардии не собирался испытывать судьбу. «Я купил двух маленьких казачьих лошадей, привыкших обходиться соломой и хвоей с елей и сосен. Они несли мои личные запасы из ста килограммов съестного, в основном шоколада и водки. Как я предполагал, мой измотанный французский конь долго не протянет. Две лошади со стальными подковами смогли донести меня до Немана. Кроме того я разжился плащом на лисьем меху и шапкой, валенками и брусками камеди, позволявшими в любую минуту развести огонь» {627} .
627
Bro, 119.
Луи Ланьо, старший хирург 3-го (голландского) полка пеших гренадеров гвардии, позаботился обеспечить себя небольшой палаткой, изготовленной в Москве, в которой сам он и три сослуживца спали потом в относительном комфорте и тепле даже в самые холодные ночи – вчетвером там было довольно уютно. А офицер гвардейской артиллерии Антуан-Огюстен Пьон де Лош, только что повышенный в звании до батальонного начальника, и вовсе приготовился на все случаи жизни.
В свою маленькую повозку он упаковал сто больших лепешек, мешок муки, три сотни бутылок вина, где-то двадцать или тридцать бутылок рома и прочего крепкого спиртного, десять фунтов чая, десять фунтов кофе, множество свечей, и «в случае ухода на зимние квартиры к востоку от Немана, что казалось мне неизбежным, ящик с довольно дорогими изданиями работ Вольтера и Руссо, “Истории России” Леклера, труда на ту же тему Левека, пьес Мольера, книг Пирона, de l''Esprit des Lois [148] и прочих, как та же Histoire philosophique Рейналя [149] , причем все в белой телячьей коже и с позолоченной отделкой переплета» {628} .
148
«О духе законов» – знаменитый трактат Шарля-Луи де Монтескье. – Прим. ред.
149
имеется в виду «Философическая и политическая история европейских колоний и торговли в обеих Индиях» Гийоматома Рейналя. – Прим. ред.
628
Lagneau, 219; Pion des Loches, 306.
В то время как люди, подобные вышеназванным, оказались достаточно рассудительны и позаботились снабдить себя средствами выживания, сверху – даже на корпусном или дивизионном уровне – не поступил ни один приказ о соответствующих мерах по подготовке личного состава к грядущим действиям. Хорошие командиры вроде Даву побеспокоились хотя бы о починке солдатского обмундирования и башмаков, но и не более. И какие бы другие усилия они ни предпринимали потом, все сводилось на нет одним упущением, обошедшимся в десятки тысяч жизней и превратившим потенциально упорядоченный отход в трагический разгром.
С самого дня прибытия польских частей в Москву они, готовясь к зиме, начали ковать коней подковами с острыми шипами. Поляки советовали своим французским товарищам поступить подобным же образом, но все рекомендации, точно горох от стены, отлетали от завесы галльской беспечности. «Упрямство и высокомерие французов, кои после стольких войн чувствовали себя знавшими все лучше всех и не нуждавшимися ни в каких советах, помешало им подковать коней подковами с шипами», – писал польский офицер Юзеф Грабовский, прикомандированный к императорской ставке. К счастью для Наполеона, обер-шталмейстер Коленкур, переживший не одну, а несколько русских зим, взял на себя заботу должным образом подковать всех лошадей придворной и военной свиты императора. Однако когда императору посоветовали распорядиться о том же по всем войскам, он отмахнулся от предложения – с фатальными последствиями для армии и, в итоге, для себя {629} .
629
Grabowski, 7; Henckens, 152; Fain, Manuscrit, II/157.