1812. Великий год России(Новый взгляд на Отечественную войну 1812 года)
Шрифт:
Итак, вечером 13 сентября избу крестьянина Михаила Фролова в подмосковной деревне Фили (ныне Киевский район Москвы), где поместился Кутузов, заполнили высшие чины армии [721] : четыре «полных» генерала (М.Б. Барклай де Толли, Л. Л. Беннигсен, Д.С. Дохтуров, М.И. Платов), столько же генерал-лейтенантов (Н.Н. Раевский, П.П. Коновницын, А.И. Остерман-Толстой, Ф.П. Уваров), начальник штаба 1-й армии генерал-майор А.П. Ермолов, генерал-квартирмейстер (в чине полковника) К.Ф. Толь. Из «полных» генералов не было только М. А. Милорадовича: он не мог отлучиться из арьергарда. Иногда называют среди участников совета генерал-интенданта В.С. Ланского, который, однако, по свидетельству кутузовского ординарца А.Б. Голицына, был приглашен не на совет, а на совещание с Кутузовым сразу после совета [722] . Зато полковник П.С. Кайсаров, участие которого в совете В.П. Тотфалушин ставит под сомнение [723] , скорее всего там был (24. Т. 2. С. 285) [724] , не только потому, что он после Бородина исполнял должность дежурного генерала при штабе армии, но и потому, что пользовался, к удивлению окружающих, невообразимым расположением Кутузова (1. С. 24) [725] .
721
Критический свод данных о составе совета в
722
См.: Тотфалушин В.П. Указ. соч. С. 103.
723
См. там же.
724
Попов А.Н. Москва в 1812 г. М., 1876. С. 217; Шильдер Н.К. Император Александр 1. Его жизнь и царствование. СПб., 1905. Т. 3. С. 377.
725
Фельдмаршал Кутузов. Документы, дневники, воспоминания. М., 1995. С. 205, 209, 219, 393.
Обсуждался на совете один вопрос: сдать Москву Наполеону или не отдавать, хотя бы пришлось всем лечь костьми под ее стенами. Прения были жаркие. Сугубую остроту придал им Беннигсен, открыв совещание (по старшинству лет, чина и должности начальника Главного штаба) демагогическим приемом: «Я спросил, может ли общество поверить, что мы выиграли, как это обнародовано, сражение Бородинское, если оно не будет иметь других последствий, кроме потери Москвы, и не будем ли мы вынуждены сознаться, что мы его проиграли?..» [726] Кутузов недовольно прервал Беннигсена, указав на «неправильность подобной постановки вопроса». Он «описал все неудобства позиции» для битвы за Москву и предложил обсудить вопрос в такой формулировке: «Прилично ли ожидать нападения на неудобной позиции или оставить Москву неприятелю?» (1. С. 36).
726
Записки гр. Л.Л. Беннигсена о кампании 1812 г. // Русская старина. 1909. № 9. С. 501.
Первым выступил в прениях Барклай де Толли. Он подверг основательной критике позицию под Москвой (кстати, избранную Беннигсеном) и предложил отступать. «Сохранив Москву, — говорил он, — Россия не сохраняется от войны, жестокой, разорительной. Но сберегши армию, еще не уничтожаются надежды Отечества, и война <…> может продолжаться с удобством: успеют присоединиться в разных местах за Москвой приготовляемые войска» (15. С. 203). Ермолов потом вспоминал: «Все сказанное Барклаем на военном совете в Филях заслуживает того, чтобы быть отпечатано золотыми буквами» [727] . Хотя почти все генералы перед советом были настроены сражаться за Москву, Барклай логикой своих рассуждений склонил часть из них (Остермана, Раевского, Толя) на свою сторону: «употребил все средства, чтобы склонить совет» к решению — оставить Москву [728] . Шестеро из 11 участников совета (Беннигсен, Дохтуров, Платов, Коновницын, Уваров и Ермолов) высказались за сражение [729] .
727
Цит. по: Давыдов Д.В. Соч. М., 1860. Т. 2. С. 66.
728
Записки гр. Л.Л.Беннигсена… С. 501.
729
См. подсчет голосов в указ. соч. В.П. Тотфалушина (С. 104).
Поскольку один из шестерых (Беннигсен) был бароном, о совете в Филях у нас стали писать так: «Особенно воинственно были настроены служившие в русской армии немецкие бароны <…> Они не считались с национальными интересами России, не жалели крови русских солдат» [730] . Был в Филях и еще один «немецкий барон» (Толь), однако он высказался за отступление.
О позиции Кайсарова источники не говорят, но он мог выступить только в смысле, желательном для Кутузова и противном для Беннигсена, т. е. в данном случае за отступление.
730
История СССР с древнейших времен до наших дней. М., 1967. Т. 4. С. 131.
Итак, взяв на себя ответственность первого и смело мотивированного предложения оставить Москву, Барклай де Толли не просто облегчил Кутузову тяжесть решения, которое тот должен был принять, но и во многом предопределил именно такое решение. Наблюдательный Ермолов заметил, что Кутузов при этом «не мог скрыть удовольствия» (15. С. 205). Выслушав всех, фельдмаршал так заключил прения (между прочим, по-французски) [731] : «Знаю, что ответственность падет на меня, но жертвую собою для блага Отечества. Повелеваю отступить!» [732] . Он подчеркнул (повторив доводы Барклая де Толли), что «с потерянием Москвы не потеряна еще Россия», необходимо «сберечь армию, сблизиться к тем войскам, которые идут к ней на подкрепление» (20. С. 228). «Наполеон — бурный поток, который мы еще не можем остановить, — говорил Кутузов». — Москва будет губкой, которая его всосет» (10. С. 70).
731
Раевский Н.Н. Записки // Давыдов Д.В. Замечания на некрологию Н.Н. Раевского, изданную при Инвалиде 1829 г. с прибавлением его собственных записок на некоторые события войны 1812 г., в коих он участвовал. М., 1832. С. 74. Впрочем, как подметил П.А. Вяземский, «привычка говорить по-французски не мешала генералам нашим драться совершенно по-русски» (Каллаш В.В. Двенадцатый год в воспоминаниях и переписке современников. М., 1912. С. 234).
732
Раевский Н.Н. Записки. С. 74.
Здесь, вслед за мифом о назначении Кутузова главнокомандующим якобы в критический, наиболее опасный для России момент войны, самое время развеять и миф, изначально рожденный поэтическим гением А.С. Пушкина, но подхваченный и утрированный советскими историками, — миф о том, что «один Кутузов мог решиться отдать Москву неприятелю». От сталинских времен и доселе совет в Филях изображается в нашей литературе, как правило (не без исключений, конечно), с заветным желанием преувеличить роль Кутузова: дескать, выслушав разнобой в речах своих генералов (Барклай де Толли при этом зачастую даже не упоминается), Кутузов произнес «свою знаменитую», «полную глубокого смысла и в то же время трагизма речь» о том, что ради спасения России надо пожертвовать Москвой (12. С. 319) [733] . «Решение Кутузова оставить Москву без сражения — свидетельство большого мужества и силы воли полководца. На такой шаг мог решиться только человек, обладавший качествами крупного государственного деятеля, твердо веривший в правильность своего стратегического замысла», — так писал о Кутузове П.А. Жилин (16. С. 185), не допуская, что таким человеком был и Барклай. «На такое тяжелое решение мог пойти только Кутузов», — вторят Жилину уже в наши дни Ю.Н. Гуляев и В.Т. Соглаев (12. С. 319).
733
Бескровный Л.Г. Русское военное искусство XIX в. М., 1974. С. 111; Абалихин Б.С. Героическая эпопея народного подвига. М., 1987. С. 33; Орлик О.В. «Гроза двенадцатого года…» М., 1987. С. 54; Рязанов Н.И. М.И. Кутузов и его письма // М.И. Кутузов. Письма. Записки. М., 1989. С. 555; Шишов А.В. Неизвестный Кутузов. Новое прочтение биографий. М., 2001. С. 277.
А ведь документы свидетельствуют, что Барклай де Толли и до совета в Филях изложил Кутузову «причины, по коим полагал он отступление необходимым» (15. С. 202), и на самом совете ответственно аргументировал их, после чего фельдмаршалу оставалось только присоединиться к аргументам Барклая, и вся «знаменитая», «полная смысла, трагизма…» и т. д. речь Кутузова была лишь повторением того, что высказал и в чем убеждал генералов (часть из них и убедил) Барклай.
Между тем генералы, настроенные сражаться за Москву, пришли в ужас от принятого решения («От сего у нас волосы стали дыбом», — вспоминал Коновницын: 37. Вып. 1. С. 128) и расходились после совета с тяжелым чувством, как с похорон. Переживали, конечно, все участники совета, но, пожалуй, больше всех — сам Кутузов. Он не хуже любого из своих генералов понимал, что значит Москва для России. Давно ли он прямо говорил (и писал) Ростопчину и самому Царю, что считает своим долгом «спасение Москвы», что «с потерею Москвы соединена потеря России»! Теперь же, оставленный без подкреплений, он, как и Барклай де Толли, видел, что спасти Россию можно, только пожертвовав Москвой, и глубоко переживал тяжесть такой жертвы: «несколько раз за эту ночь слышали, что он плачет» (24. Т. 2. С. 293; 32. Т. 7. С. 587).
14 сентября русская армия оставила Москву. То был самый горестный для россиян день 1812 г. Ведь они считали тогда своей «подлинной столицей» именно Москву [734] . Сам Царь в июле 1812 г. провозгласил, что «она всегда была главою прочих городов российских» [735] . Более того, по отзывам современников, «в глазах каждого русского Москва была священным городом, который он любовно называл матушкой [736] . Поэтому русская армия восприняла решение оставить Москву болезненно. «Какой ужас!.. Какой позор!.. Какой стыд для русских!» — сокрушался генерал Д.С. Дохтуров [737] . «Вечным стыдом» назвал сдачу Москвы поэт-ополченец П.А. Вяземский [738] . По свидетельству капитана П.С. Пущина (будущего генерала, декабриста), весть об оставлении Москвы вызвала в армии «всеобщее негодование и ропот» [739] . Начальник канцелярии Кутузова С.И. Маевский вспоминал: «Многие срывали с себя мундиры и не хотели служить после поносного уступления Москвы. Мой генерал Бороздин (командующий 8-м корпусом. — H. T.) решительно почел приказ сей изменническим» [740] .
734
Герцен А.И. Собр. соч.: В 30 т. Т. 7. М., 1956. С. 194.
735
Народное ополчение в Отечественной войне 1812 г.: Сб. док. М., 1962. С. 46.
736
Schubert F. Unter dem Doppeladler… Stuttgart, 1962. S. 250 (Ф.Ф. Шуберт — русский офицер, герой 1812 г., сын акад. Ф.И. Шуберта, дед С.В. Ковалевской). Ср.: Батюшков К.Н. Соч. М., 1955. С. 308.
737
Русский архив. 1874. № 1. С. 1098, 1099.
738
Остафьевский архив кн. Вяземских. Т. 1. СПб., 1899. С. 4.
739
Дневник Павла Пущина (1812–1814). Л., 1987. С. 62.
740
Маевский С.И. Мой век, или История генерала Маевского // Русская старина. 1873. № 8. С 143.
Солдаты плакали (29. С. 170) [741] , ворчали: «Лучше уж бы всем лечь мертвыми, чем отдавать Москву!» — и досадовали на Кутузова: «Куда он нас завел?» [742] . «Войска в упадке духа», — меланхолически констатировал в те дни доблестный Н.Н. Раевский [743] .
В столь драматичный момент «грозы двенадцатого года» Кутузов выглядел деморализованным и, главное, вел себя, как выглядел. Кн. А.Б. Голицын, служивший у него тогда ординарцем и бывший при нем безотлучно, рассказывал, как фельдмаршал попросил утром 14 сентября проводить его из Москвы «так, чтоб, сколько можно, ни с кем не встретились», и уезжал одиноко, без свиты, не вмешиваясь в руководство армией (10. С. 70; 37. Вып. 1. С. 29). Такая инертность фельдмаршала объяснялась не только потрясением, которое он пережил, будучи вынужденным оставить Москву, но и тревогой перед тем, как отреагирует на это Царь. Наконец и ропот войск (они «в первый раз, видя его, не кричали «Ура!»: 37. Вып. 2. С. 192) — ропот, тоже для него небывалый, должно быть, удручал светлейшего. Даже спустя два дня, утром 16 сентября, капитан Д.Н. Болговский, посланный к Кутузову от Милорадовича, застал фельдмаршала «у перевоза через Москву-реку по Рязанской дороге» в придорожной избе: «Он сидел одинокий, с поникшею головою, и казался удрученным» (37. Вып. 1. С. 29).
741
Неверовский Д.П. Записка о службе своей в 1812 г. // ЧОИДР. 1859. № 1. С. 79; Скобелев Н.Н. Переписка и рассказы русского инвалида. СПб., 1841. С. 33; Ковальский Н.П. Из записок // Русский вестник. 1871. № 1. С. 94.
742
Дурова Н.А. Записки кавалерист-девицы. М., 1962. С. 109; Чичерин А.В. Дневник. 1812–1813. М., 1966. С. 16; Глинка С.И. Записки о 1812 г. СПб., 1836. С. 72.
743
1812–1814. Реляции. М., 1992. С. 218.
Зато Барклай де Толли, не обремененный тревогами главнокомандующего и царедворца и привыкший к ропоту войск, сохранял в день оставления Москвы обычное для него присутствие духа. Именно он распоряжался эвакуацией: разослал во все части города своих адъютантов для наблюдения за порядком и сам «пробыл 18 часов, не сходя с лошади», чтобы лично инспектировать вывод войск из города и пресечь возможные беспорядки [744] . «Через Москву шли мы, — вспоминал С.И. Маевский, — под конвоем кавалерии, которая, сгустивши цепь свою, сторожила целость наших рядов и первого, вышедшего из них, должна была изрубить в куски, несмотря на чин и лицо…» [745] .
744
Левенштерн В.И. Записки // Русская старина. 1901. № 1. С. 106.
745
Маевский С.И. Указ. соч. С. 143.