1812. Все было не так!
Шрифт:
В самом деле, положение Барклая было не из завидных. Мало того, что его фактически вынудили предпринять нелепый наступательный маневр в сторону Рудни, мало того, что из-за этого не успели подготовить хорошую позицию у Смоленска, так его еще и толкали на сражение под Смоленском, в котором сам полководец не видел большого смысла.
Лишь немногие соглашались с тем, что Смоленск совершенно негоден для сражения. Например, британский генерал Роберт Вильсон писал о Смоленске так:
«Трудно представить себе более непригодную для обороны крепость».
К сожалению, подобные объективные оценки буквально тонули в море призывов
Ф.Н. Глинка в своих «Письмах русского офицера» рассказывает:
«Я видел ужаснейшую картину – я был свидетелем гибели Смоленска. Погубление Лиссабона не могло быть ужаснее. 4-го числа неприятель устремился к Смоленску и встречен, под стенами его, горстью неустрашимых россиян. 5-го числа, с ранней зари до позднего вечера, 12 часов продолжалось сражение перед стенами, на стенах и за стенами Смоленска. Русские не уступали ни на шаг места; дрались, как львы. Французы, или, лучше сказать, поляки, в бешеном исступлении лезли на стены, ломились в ворота, бросались на валы и в бесчисленных рядах теснились около города по ту сторону Днепра. Наконец, утомленный противоборствием наших, Наполеон приказал жечь город, которого никак не мог взять грудью. Злодеи тотчас исполнили приказ изверга. Тучи бомб, гранат и чиненных ядер полетели на дома, башни, магазины, церкви. И дома, церкви и башни обнялись пламенем – и все, что может гореть, – запылало!..»
После того как город загорелся, несмотря на все призывы «держаться в Смоленске до последнего», Барклай принял решение: армия князя Багратиона должна была отступать по Московской дороге к Соловьевой переправе, а армия Барклая должна была удерживать Смоленск для прикрытия отступления Багратиона, после чего она тоже должна была отойти на Московскую дорогу.
Для обороны Смоленска был назначен 6-й корпус Д.С. Дохтурова, усиленный войсками Неверовского, Коновницына, а затем и другими подкреплениями. В целом на это было выделено до 30 000 человек.
На следующее утро, 5 (17) августа, все наполеоновские войска стояли в ружье, но Наполеон до полудня затягивал начало решительного штурма, все еще надеясь на вылазку русских и генеральное сражение «в чистом поле».
Поняв, что этого не последует, Наполеон вынужден был отдать приказ о штурме Смоленска.
Детали сражения под Смоленском уже много раз описывались в различных исторических книгах, и нам нет необходимости делать это. Ограничимся тем, что скажем, что лишь к восьми часам вечера Наполеон велел прекратить атаки. При этом он не пожелал ввести в дело Молодую гвардию и другие части армии, остававшиеся в резерве.
Специалисты считают, что гибель на месте сразу стольких солдат, сколько потребовалось бы для взятия города штурмом во что бы то ни стало, еще не входила в его планы. Наполеон и так потерял не менее 8000–10 000 человек (по некоторым оценкам, около 14 000 человек). Более того, сделано это было без особой нужды, потому что легче было бы перейти Днепр выше Смоленска и наступлением оттуда принудить русских очистить город.
Русские потери доходили до 10 000–11 000 убитых и раненых. К полуночи Барклай де Толли приказал начать отступление из города.
Тщетно все главные защитники Смоленска уговаривали его продолжать оборону города, а П.И. Багратион, Л.Л. Беннигсен и Великий князь Константин (брат императора) требовали даже перехода в наступление.
Как отмечает С.Ю. Нечаев, «решение Барклая об отступлении было как нельзя более своевременным,
А вот генерал М.И. Богданович уверен, что Барклай, «принимая на себя оборону Смоленска, уже имел в виду дальнейшее отступление».
Догадывались об этом не только генералы. Например, простой офицер-артиллерист А.С. Норов писал:
«Коснувшись Смоленска, мы остановимся покуда на этом предмете. Из всех обстоятельств видно, что план действия Барклая был им уже обдуман и решен и что те же причины, по которым он отменил наступление к Рудне, заставили его не отстаивать Смоленска. Барклай, не считая еще армию Наполеона достаточно ослабленною, руководствовался правилом: не делать того, чего желает противник, то есть до поры до времени не вступать в генеральное сражение, которого так добивался Наполеон».
Утром 6 (18) августа, в то самое время, когда армия Барклая де Толли, очистив Смоленск, расположилась к северу от Санкт-Петербургского предместья, армия Багратиона уже шла по Московской дороге в направлении Соловьевой переправы.
Сражение за Смоленск (литография А. Адама)
При этом, по мнению историка войны 1812 года Н.А. Полевого, Барклай «полагал, что по дороге от Смоленска найдется выгодная позиция, где можно остановиться и дать битву; надлежало только обеспечить отступление».
Примерно о том же самом свидетельствует и участник войны князь Н.Б. Голицын:
«Не входило в план <…> Барклая де Толли дать генерального сражения, но ему необходимо было удержать на несколько времени Смоленск за собою, для того чтобы армия могла совершить свое дальнейшее отступление».
По сути, Барклай, рискуя собственной репутацией, спас армию и в очередной раз обманул Наполеона надеждой на генеральное сражение, а генерал Дохтуров успел очистить Смоленск и уничтожить за собой мосты.
Смоленск пылал… Вместе с войсками покидали город и его жители.
Естественно, князь Багратион «рвал и метал». Не скрывая своего возмущения, он написал А.А. Аракчееву следующее, полное праведного гнева и явно предназначенное для передачи императору Александру:
«Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец, и писал, но ничто его не согласило. Я клянусь всей моей честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с пятнадцатью тысячами более тридцати пяти часов и бил их; но он не хотел остаться и четырнадцать часов. Это стыдно, и пятно армии нашей, а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около четырех тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну».