1876
Шрифт:
— Вы хотите сказать, что его волшебная палочка коснулась меня и я стал тем, кем являюсь сегодня? — Он бросил на меня веселый взгляд. — Но расскажите нам про генерала Хейса, мистер Скайлер. Все-таки вы прибыли сюда прямо из логова республиканцев.
— Я знаю о нем не больше, чем написано в моих статьях, а это совсем немного.
— Мы бы предпочли отъявленного республиканского злодея вроде Блейна, — печально сказал Тилден. — Генерал Хейс производит впечатление честного человека.
— Но он не сторонник реформ, — с неизменной партийной лояльностью сказал Грин.
— Конечно. На выборах этого года будет только один кандидат, выступающий за реформы. — Тилден проглотил таблетку. — Очень любопытно, что Хейс вроде бы отрекается от генерала Гранта. Это очень умно, вы не находите? Он сказал, что ни в коем случае не будет добиваться переизбрания. Если его выберут, конечно.
— Уверена, этого не случится! — Миссис Пелтон более не могла сдерживаться. — А что сейчас происходит в Сент-Луисе?
Грин посмотрел на часы.
— Ничего. На съезде перерыв до двух. Затем, когда начнется голосование…
— Мы с мистером Картером побродим пока по юридическим лабиринтам, — сказал Тилден, вставая. Они с Картером удалились, а мы с Грином направились в отвратительное здание Капитолия и провели остаток дня в губернаторском кабинете, читая на непрерывно бегущей ленте строчки сообщений из Сент-Луиса.
Наконец вечером началось голосование. Чтобы победить, Тилдену нужно получить 492 голоса. В первом туре он набрал 404,5 голоса. Губернатор Иллинойса Хендрикс получил 140,5 голоса, еще около ста голосов распределились между пятью претендентами.
Я сидел рядом с Грином. В маленькой записной книжке он отмечал результаты голосования по штатам.
— Он победит? — В конце концов, Блейн тоже лидировал, пока голоса «любимчиков» не начали под него подкоп. То же самое могло случиться и с Тилденом.
Но Грин был спокоен.
— Он победит сейчас. Во втором туре. — Так мы просидели в изысканно обставленном кабинете до половины десятого вечера, уставившись на бумажную ленту с нескончаемым потоком цифр.
Все решилось во втором туре. Поступили первые итоги: Тилден — 508, Хендрикс — 75… И мы с Грином, вне себя от восторга, помчались на Игл-стрит, чтобы поздравить кандидата в президенты от демократической партии.
Грин хотел доставить новость первым, но кто-то уже известил губернатора. Тилден стоял в гостиной с чашкой чая в левой руке, а доброжелатели пожимали его правую руку.
Во время этой сцены я был рядом с адвокатом Картером, и он рассказал, что, когда в начале вечера они закончили работу, губернатор сказал ему: «Давайте покатаемся».
— Я спросил: «А вы не боитесь, что вас не будет дома, когда из Сент-Луиса поступят результаты?» И он ответил: «Мы узнаем результат точно в половине десятого». Это что-то сверхъестественное, не правда ли? Он сам повез меня кататься по городу, и должен сказать, я начал бояться за свою жизнь. Лощадь оказалась резвая, а губернатору хоть бы что. Он все говорил о том, что предстоит сделать следующему президенту, а я сидел, готовый в любой момент выпрыгнуть, если лощадь понесет. Когда мы вернулись и стало известно, что его кандидатуру выдвинули ровно в половине десятого, как он и предсказал, он проронил только: «Что вы говорите?!»
Комната наполнялась людьми; кто-то рассказал, что Капитолий штата сияет огнями иллюминации, играет духовой оркестр и что толпы народа хотят видеть «следующего президента». Поэтому Тилден и его окружение в нескольких экипажах отправились в Капитолий.
Я сидел напротив Тилдена, и впервые он произвел на меня внушительное впечатление. Еще за обедом я спросил его, почему он не вступил в республиканскую партию, коль скоро политически у него нет разногласий с людьми типа Брайанта и Адамса. Кто-то прервал наш разговор, и он так и не сумел мне ответить… или не захотел, подумалось мне тогда. Но сейчас, без напоминания с моей стороны, Тилден вернулся к этому предмету, хотя голос его слышался все хуже и хуже из-за нараставших звуков оркестра у входа в Капитолий.
— Я никогда не был республиканцем, мистер Скайлер, потому что джентльмены, которых вы только что упомянули, при всех своих достоинствах заинтересованы только в одном, а именно: в принятии специальных законов для сохранения своих состояний. Я знаю. Я когда-то работал на них в качестве адвоката. Я знаю также, что им неведомо сочувствие к народу этой страны, у которого нет денег и который благодаря генералу Гранту и его дружкам голоден и не имеет крыши над головой. Я всегда считал, что только как демократ, продолжающий дело Джефферсона и Джексона, а также нашего общего друга Ван Бюрена, я смогу восстановить попранную справедливость, потому что сейчас, в данный момент истории, только наша партия способна хотя бы в небольшой мере откликнуться на те идеи, которые витают в воздухе. Вот почему я хочу зажечь в большинстве нашего народа стремление к реформам. И надеюсь преуспеть в этом. Проиграть теперь было бы жестоко и просто немыслимо.
На меня сильное впечатление произвели не только его слова, но и ясность его мысли, и то, что он не забыл начатый разговор. Под звуки оркестра и приветственные крики толпы, под треск фейерверка он, только что выдвинутый кандидатом в президенты, счел возможным ответить мне, причем ответить обстоятельно и даже страстно, что было нехарактерно для этой холодной натуры.
Неужели, спрашивал я себя, в год Столетия Соединенные Штаты получили наконец великого лидера? Я почти убежден, что это так, и только если обитатели страны не окажутся еще глупее, чем они кажутся на первый взгляд, то я не вижу, каким образом Сэмюел Тилден не будет избран на волне реформ девятнадцатым президентом Соединенных Штатов Америки.
Глава десятая
1
В счастливом блаженстве я провел весь июль, растворившись без остатка в ослепительном сиянии моря. Мир маленьких человечков, стремящихся к власти, кажется мне удивительно далеким. Мне снятся совершенно другие сны, посещают иные грезы среди ароматов цветущих роз и пионов и запаха соленых морских брызг.
Праздные дни набегают чередой, как атлантические волны на ньюпортский пляж цвета львиной шкуры. О, дайте мне остаться здесь навсегда, на этих восхитительных влажно-зеленых лугах (в крайнем случае — даже под ними), в тени задумчивых старых деревьев, и пусть сладкий голос Уорда Макаллистера вечно нашептывает мне очередной рецепт черепахи, которую готовит на жаровне его чернокожий слуга — или по-балтиморски, или по-трентонски (с добавлением сливок и масла).
Джейми шлет мне срочные телеграммы. Полковник Пелтон хочет, чтобы я присоединился к тилденовскому «бюро ораторов» и воодушевлял публику в маленьких городах страны. Но я сослался на нездоровье, хотя никогда не чувствовал себя лучше — в духовном смысле, конечно, а не телесном, потому что ноги мои слабеют, я чересчур тучен, а легкие сигналят, что усилие, требующееся от них, скоро окажется чрезмерным, да и что греха таить, чересчур утомительно-монотонным. Однако, примирившись с мыслью о том, что я нахожусь в заключительной фазе моей жизни, я был вполне доволен, во всяком случае до тех пор, пока сегодня некое облачко не прикрыло слегка наше золотое ньюпортское солнце.