19-я жена

Эберсхоф Дэвид

Часто я возвращаюсь мыслями вспять, к моему другу-врагу Э. Л. Т. Харрисону и его прекрасно аргументированным критическим словам в мой адрес в журнале «Юта мэгазин». Среди умственных способностей человека мне всегда была особенно по душе способность мыслить логически. Я запомнил выражение его несогласия со мною так, будто его слова сейчас тут, на странице перед моими глазами:

«Я верю в право на свободное обсуждение любой меры или любого принципа, на это обсуждение представленных, при условии что я делаю это сдержанно и с уважением. Я не верю, что имею право впадать в ярость настолько, чтобы использовать мстительные выражения, но при условии, что я остаюсь воздержанным, при условии, что я предоставляю другим те же привилегии, которых желаю для себя, я верю, что человек должен руководствоваться своей собственной просвещенностью и разумом. Я не верю в принцип

само собою подразумеваемой покорности, безусловного подчинения без убежденного суждения. Если несогласие с Бригамом по нескольким пунктам есть отступничество — тогда я отступник, ибо я искренне не соглашаюсь с ним. Я честно заявляю, что не согласен, в духе любви и должного к нему уважения». Как примирить его взгляды и мои, когда я знаю, что мои есть мудрость нашего Отца Небесного, тогда как его — суть искренние, но ложно направленные намерения добропорядочного человека? Свобода, как я понимаю, заключается не в чем ином, как в Истине. Независимость — всегда в Истине! Должен ли я тогда, из уважения к Свободе, с уважением относиться к продуманным, но ошибочным суждениям Харрисона? Игнорировать их? Осудить? Как могу я вести других согласно принципам Истины, если я не стану осуждать подобные высказывания? Ах, если бы только Он со всей определенностью подсказал мне мой путь! И все же я со временем понял, что сражаться с этим вопросом — моя судьба до скончания моих дней на земле. Я молюсь лишь, чтобы, когда преклоню колена пред Ним в Царствии Небесном, Он сказал мне, что я поступал мудро.

Мне со времен гладденитов [133] уже приходилось встречать лицом к лицу такую оппозицию, ибо нет врага яростнее, чем тот, что является изнутри. Отступничество неизбежно там, где твердо держатся своих верований. То, что некоторые из верующих отпадают, есть побочный продукт несгибаемой веры. Если бы это было не так, если бы я никогда не потерял приверженца, я задавался бы вопросом, не склонился ли я, сам не зная того, перед людским мнением. Мой долг — вести, я это знаю. Я не могу предлагать множество возможных путей. Я обязан предложить долгую, но узкую тропу к Спасению и повести по ней Святых. Будь эта тропа широкой и разветвленной, она привела бы в никуда: тогда я не оправдал бы надежд ни Бога, ни человека. Я не могу идти дальше, в Жизнь после жизни, со знанием, что встречусь там с Джозефом, но не будучи уверен, что я предпринял все возможные усилия, чтобы развить и сохранить его мудрость во всех вопросах, включая и многоженство. Как я дошел туда, куда дошел? Именно таким образом.

133

Гладдениты( англ.Gladdenites) — последователи Френсиса Гладдена Бишопа (F. G. Bishop, 1809–1864), одного из первых членов Церкви СПД, отошедшего от Церкви в 1842 г. из-за тайно практикуемого Джозефом Смитом многоженства. Он объявил себя новым пророком, неудачно пытался после гибели Джозефа Смита встать на его место и в 1851 г. возглавил движение «отступников» — гладденитов, бывшее довольно массовым, но распавшееся после его смерти в Юте от скарлатины в 1864 г. Бригам Янг в 1853 г., осудив Бишопа и его последователей, призывал не обращать внимания на гладденитов, не вступать с ними в споры и относиться к ним как ко всяким другим людям.

Снаружи люди, собравшиеся позади тюремных стен, подходят все ближе. Я их вижу — последние лучи лунного света блестят на дулах их ружей, они высвечивают ненависть в глазах этих людей. Я наблюдаю, как они, пригнувшись, пробираются вперед, готовя осаду. Что же, теперь пришел мой час? Видел ли Джозеф своих врагов там, в зарослях в Иллинойсе, прежде чем они атаковали каменный тюремный дом? Видел ли он голубоватые белки их разъяренных глаз? Вот уж действительно, как я дошел до этого?! Если они должны захватить меня, пусть захватят, когда я занят богоугодным делом.

Такова, следовательно, была моя вторая ошибка, и ее результаты оказались более грозными, чем результат первой. Я был не прав, допустив, чтобы мои адвокаты убедили меня заявить, что у меня только одна жена. Они убедили меня, что, объявив Энн Элизу Янг и всех других моих жен «шлюхами для общения», я тем самым заставлю судей закрыть дело, поскольку обвинение отпадет само собой. Их тактика вполне законна юридически, но не учитывает ни теологической, ни моральной стороны дела. Это моя вина, что я последовал их совету.

Это, как я понимаю, есть моя тяжелейшая ошибка, ибо, последовав их совету, я отказался от моей веры. Я знаю: моя сила, мое умение вести за собой людей порождены тем, что я всегда твердо стою перед лицом друга и врага. Что подумали Святые во всех уголках страны, когда услышали, благодаря краткому изложению дела о моем разводе, как я отмахиваюсь от самого священного установления нашей Церкви? Называю добропорядочных женщин из Львиного Дома шлюхами для общения? Мне стыдно даже подумать о том смятении, какое я вызвал в их душах. А Бог? Тот, кто даровал мне мудрость все эти годы? Я обратился за советом к законникам, а не к Нему! Только подумать! Утрата веры! Ах, Джозеф, Джозеф! Сколь велика твоя способность прощать?

Теперь мне надо поговорить с охранником. «Офицер О'Коннор! — окликаю я, постукивая в дверь. — Офицер О'Коннор!» Мой слух подсказывает мне, что молодой человек заснул. Люди за стенами рассчитывали на это. В нападении из засады всегда должен быть элемент неожиданности. Молодой охранник, незнакомый двойник Уилларда, проснется и увидит дуло ружья, уставленного ему в лицо. Станет отпирать мою дверь, когда пистолет убийцы будет приставлен к его виску. Бедный мальчик, он и не подозревал, что это значит — охранять меня. «Офицер О'Коннор!» Как он спит! Его голова наверняка свободна от забот. Для меня же нет иного спасения, кроме молитвы.

Не знаю сейчас, сколько времени я простоял на коленях. Эти слова я пишу с пола, кладя ручку, когда снова начинаю молиться. Свеча почти догорела, мягкий воск складками облепил подсвечник. Только что я опять посмотрел в окно. Вижу этих людей. Приступ вот-вот начнется. В Картидже у Джозефа был шестизарядник, тайно протащенный ему другом, чтобы он мог защитить себя. Он расстрелял все шесть пуль, прежде чем стал жертвой выстрела убийцы. У меня же нет ничего, кроме моего пера и молитвы. С их помощью я намерен продержаться как можно дольше.

Но смотри-ка, там, на горизонте! Щелочка света! Еще не розового. Серебристо-голубого. Минуту назад все было темно, а сейчас — трещинка света! И с каждым человеческим вздохом она все расширяется. За то время, что я писал эти слова, свет разросся. Теперь за черными горами я вижу голубые размывы. При этом свете я ясно вижу коней и людей. Их, должно быть, около двух — нет, трех — сотен на дорогах вокруг. Они целиком запрудили дорогу на мельницу и другую — на фабрику. Когда же они бросятся на приступ? Неужели они желают увидеть мое лицо в ясном свете зари? Если так, то они не трусы. Они бесстрашны — это самый опасный враг. Так идите же! — говорю я. Атакуйте! Я встану перед вами и ни за что не уступлю!

Теперь я снова опустился на колени — прошу прощения у нашего Дорогого Отца Небесного, ибо я отвернулся от Твоей мудрости. Я не страшусь за свою жизнь, страшусь погибнуть от пули убийцы, отвергнув Тебя. Даруй мне еще один день на земле, дабы мог я возвратиться на пути Твои. Дай мне мудрость, чтобы я понял, какую дорогу мне следует избрать. Я верую, как верил всегда, в Твое учение о многоженстве, кое ты открыл Джозефу, кое подтвердил и мне. Твое слово есть слово Господне, и так пребудет вовеки. Я пойду вперед и стану утверждать его Истину, если только Ты даруешь мне еще один день.

Так я молился. Я простоял на коленях так долго, что они заболели от половиц. За окном приход зари уже необратим. Краски заполняют небо. Озарены горы, долина озарена, река бежит в своем ущелье, унося осколки утреннего льда. Если атака начнется, она начнется сейчас. Что же эти люди медлят? Отчего колеблются? Проверю окно. Покажу им мое лицо. Представлю им их цель. Дам знать, что я здесь.

Господи Боже мой! Дорогой Отец Небесный! Эти люди на дорогах! Они собираются уходить! Они свертывают одеяла, седлают коней, зачехляют ружья. Мне видно, как они разворачивают экипажи. Кто же они такие? Почему не атаковали? Как часто жизнь оказывается непознаваемой? Сколько тайн может вынести сердце? Я понимаю только, что это — милость Господня! Я знаю это, я ее узнаю, я ощущаю ее тепло на своей коже! Эти люди уходят! Уходят! Мои враги отступились!

«Офицер О'Коннор! Офицер О'Коннор! Проснитесь! Скажите начальнику тюрьмы, я хочу вернуться в суд. Вызовите судебного исполнителя! Позовите судью Маккина! Я признаю свою ошибку!»

Я сообщу судье Маккину, что согласен с его указаниями. Я выплачу Энн Элизе назначенные алименты. Я дам ей справедливый развод. Ее требования справедливы. Она действительно моя жена. Как она правдива! Она была моей женой пять лет! Женщины Львиного Дома — Господь даровал мне каждую из них как настоящую жену.