1920 год
Шрифт:
– Что у меня но прорве?!
– кричит Тодька.. Дофиновка? трам рарам перетрам тарарам!.. Опять на Большой Фонтан выходим!
Затем "разговор упадает, бледнея"... Еще час мы пробуем отлавироваться. Однако, ясно, что, если ветер не переменится, - ничего не будет. Главное, что в шаланде слишком много воды, и просто нельзя ее отлить. Что отольем большими усилиями, - какая-нибудь сумасшедшая дрянь - волна, побольше других, небрежным движением наплеснет во мгновение ока. И отяжелевшая шаланда, плохо подымаясь на волнах, больше дает "дрейфу", чем "ходу".
Солнце
Полдень ... Норд-ост все тот же. Без меры упрямый и холодный. Опять вспыхивает разговор p Румынии.
– Господин поручик... А как же с ними говорить? ..
– По-французски ... Они все знают...
– А вы можете?..
В это время "свистун" вновь появляется на сцене. Неожиданно оказывается, что он прекрасно говорит по-румынски.
Но Жорж, который чувствует себя начальником экспедиции:
– А с пулеметом как будет? С винтовками?.. А как они нас за большевиков примут!.. А и не примут, что же им подарить пулемет? Держи горстей, Тодька !..
И еще... и еще ...
Солнце пошло уже немножко вниз, а норд-ост еще усилился. Дело плохо. Мы не выиграли ничего у ветра, но воды все прибавляется. Тодька сидит уже сутки бессменно у руля.
Что же делать?..
Решаем держаться до вечера, и, если буря не угомонится к заходу солнца, выброситься в Румынию.
Румынский берет виден. Вот маяк, который должен быть в устье Днестра. Солнце низко. Норд-ост свиреп. Ничего не поделаешь, - надо выбрасываться.
– А как пройдем?
– говорит Федюша. Накат большой...
Действительно, там под берегом творится что-то бешеное. Там море совсем желтое; это оно беснуется на мелком, замутив дно. Эта желтизна кончается мощной белой каймой, от которой нельзя ждать ничего хорошего, - это пена свирепого прибоя.
– Как пройдем?
– говорит Федюша, показывая на это желто-белое.
Но Тодька скрежещет на него с бешенством:
– Рыбалка называется! А проход зачем?!. А бакан зачем стоит?!.. От найду бакан, и чтобы был он у меня справа, трам тарамтатам! Тоже - рыбалка!..
Он ругается с такой особенной яростью потому, что шаланда уже чувствует приближение этого весьма подозрительного места. Вода уже мутная. А валы не такие, как в море, а с яростными гребешками и вообще совсем какой-то другой породы. И как найти этот бакан?!..
Эта желто-белая завируха надвинулась с ужасающей быстротой. Было одно мгновение, когда казалось, что эти огромные чудовища, будут все у нас на голове. Тут творилось что-то несуразное и каким образом Тодька отыскал бакан трудно понять.
– А это что?!. Рыбалка называется! Говорил тебе, есть бакан!..
Проскочили бакан. Справа и слева от нас воротило га-кие горы из желтой мути с белыми оторочками, что просто было страшно... И мы прошли... И через несколько минут очутились в совсем спокойной воде, - даже до непонятности.
Низкий берег, остатки какого-то моста через не то пролив, не то устье реки, и маяк.
Сбили
Это была Румыния...
Константинополь
... Если стоять вечером на мосту через Золотой Рог, на знаменитом мосту между Галатой и Стамбулом, то вдруг припоминается что-то живо-знакомое.
– Что? ..
Вот что ... так стоится на Троицком или, вернее, на Николаевском мосту в Петрограде. Золотой Рог - будто Нева. По одну сторону - как будто бы Петроградская сторона, там - набережная. Не очень погоже, но есть что-то общее.
Красиво ... Очень красива эта симфония огней...
Толпа непрерывно струится через мост.
Тепло...
Как в теплый вечер в начале октября в Петрограде.
Боже, где все это? ..
Твой щит на вратах Цареграда ...
Увидев впервые в жизни этот неистовый, но такой красивый беспорядок, эту галиматью с минаретами, именуемую Константинополем, я сказал своему спутнику по вагону:
– Боже мой!.. Теперь я только понял, что я давным давно страстный, убежденный ... туркофил.
Я думаю, что это несколько утрированное утверждение в значительной море применимо во всем русским, волей судьбы здесь очутившимся.
В летописях 1920 год будет отмечен, как год мирного завоевания Константинополя русскими.
Твой щит на вратах Цареграда ...
Щит этот во образе бесчисленных русских вывесок, плакатов, афиш, объявлений ... Эти щиты - эмблема мирного завоевания - проникли во все переулки этого чудовищного хаоса, именуемого столицей Турции, и удивительно в нему подошли.
Недаром:
Земля наша велика и обильна . ..
Тут тоже никакого порядка.. Наоборот, этот город производит впечатление узаконенного, хронического, векового беспорядка. Поэтому, вероятно, когда русские, голодные и нищие, обрушились огромной массой на эту абракадабру, вместо естественной ненависти, которую всегда во всех странах и веках вызывают такие нашествия, - вдруг на, удивление "всей Европе" к небу взмыл совершенно неожиданный возглас:
– Харош урус, харош...
Точно нашли друг друга... Русские и турки сейчас словно переживают медовый месяц... Случаев удивительно доброго, сердечного отношения, - не перечесть ... Одного почтенного деятеля остановил на улице старый турок и, спросив "урус?", - дал ему лиру. Русскому офицеру сосед по трамваю представился, как турецкий офицер, предложил быть друзьями, дотащил к себе и предложил ему половину комнаты за бесценок, лишь бы жить с "урусом". Третьего хозяин кофейни угощал, как дорогого гостя, и наотрез отказался взять плату. Все это часто очень наивно, но это есть... Русским уступают очереди, с русских меньше берут в магазинах и парикмахерских, выказывают всячески знаки внимания и сочувствия, и над всем этим, как песнь торжествующей любви, вместе с минаретами вьется к небу глас народа - глас божий.