1920. Война с белополяками. Поход Пилсудского на Украину
Шрифт:
Военные тайны ХХ века
Предисловие
Предлагаем вниманию читателей наиболее фундаментальный труд о советско-польской войне 1919–1920 годов на русском языке, написанный в 1925 году по горячим следам событий. Авторами книги являются Николай Евгеньевич Какурин и Владимир Арсеньевич Меликов. Оба они кончили одинаково плохо – оба в разное время умерли в советских тюрьмах. Какурин родился 4/16 сентября 1883 года в Орле, в дворянской семье. Его отец, Евгений Николаевич Какурин (1846–1909), был офицером, дослужился до чина генерал-лейтенанта и командира 14-го армейского корпуса, а при выходе в отставку был произведен в генералы от инфантерии. В момент рождения сына он был полковником, начальник штаба 36-й пехотной дивизии. Николай Евгеньевич после окончания 2-й Житомирской гимназии окончил Михайловское артиллерийское училище в 1904 году по 1-му разряду, затем служил в 30-й и 18-й артиллерийских бригадах. В 1907 году окончил Николаевскую военную академию по 1-му разряду. В 1910–1912 годах командовал ротой, отбывая командный ценз в 17-м пехотном Архангелогородском полку в Житомире (командиром полка в то время был будущий главком Вооруженных сил Юга России А.И. Деникин)
За годы войны был награжден орденами Св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом, Св. Анны 4-й ст. с надписью «За храбрость», Св. Анны 3-й ст. с мечами и бантом, Св. Станислава 3-й ст. с мечами и бантом и Св. Станислава 2-й ст. с мечами.
В октябре 1917 года Какурин уехал в Киев, где жила его семья – жена, итальянка Эльвира-Анна Леопольдовна, урожденная Мерелли, и две маленькие дочери. 27 ноября 1917 года его назначили командиром 7-го Кавказского стрелкового полка, но эту должность Какурин не занял, оставшись в Киеве. Как писал Николай Евгеньевич в показаниях по делу «Весна», в январе 1918 года «приход армии Муравьева в Киев и ряд стихийных эксцессов, имевших там место, внушили мне большой страх к большевикам и на время уничтожили желание ближе познать их. Думалось, что это разбушевавшаяся стихия, в некоторых своих проявлениях могущая внушить отвращение».
8 марта 1918 года Какурин поступил на службу в армию УНР, вступившую в Киев вместе с германскими войсками, и стал 2-м генерал-квартирмейстером Генштаба. На допросе в 1930 году Какурин показал: «Начал думать, что украинское движение в оформлении и возглавлении тогда [Украинской Центральной] Рады и представляет какое-то народное движение. Правда, Рада выбросила лозунг самостийности, но мыслилось, что в конце концов этот лозунг отживет, как одно из конъюнктурных исторических явлений, мыслилось, что и Советская Россия как-то трансформируется – возникнет из всего хаоса какая-то общая демократическая власть». Но Николай Евгеньевич якобы поставил условие, чтобы получить такую должность, которая «избавит меня от необходимости участвовать в войне между братскими народами, к которой тогда у меня было сильное отвращение еще даже подсознательное». 10 апреля он был назначен помощником начальника Генерального штаба УНР. Начальником Генштаба был войсковой старшина Александр Сливинский, бывший подполковник Русской императорской армии, сохранивший свою должность и при гетмане Павле Скоропадском, будучи произведен в полковники. Будущий командующий Украинской Галицкой армией, а весной 1918 года помощник военного министра УНР генерал-хорунжий Александр Греков, бывший генерал-майор русской императорской армии, отмечал: «Могу с глубочайшим удовлетворением вспомнить тот порыв, с которым принялись за организационную работу все отделы вновь созданного министерства. Особенно много сделал в этот период помощник начальника Генерального штаба полковник Какурин». Сам Николай Евгеньевич склонен был не слишком высоко оценивать свою роль в строительстве украинской армии, утверждая на допросе в ОГПУ, что «для России вообще особого вреда от этой работы, а именно на должности 2-го квартирмейстера, которую мне дали, быть не может, так как никакой организации украинской армии украинскими или русскими руками немцы все равно сделать бы не позволили, а поэтому творчество штатов будущих частей, разработка их будущей дислокации, перевод и сочинение уставов, списки Ген[ерального] штаба и пр. – все это носило формы довольно невинного бумажного творчества».
Стоит отметить, что сравнительно низкая боеспособность армии УНР по сравнению, например, с Украинской Галицкой Армией (УГА), объяснялась, в частности, тем, что правительство УНР не контролировало в течение сколько-нибудь длительного времени какую-то определенную территорию, на которой можно было бы формировать регулярную армию путем призыва местного населения. Попытка украинизации части царской армии, предпринятая Центральной Радой в конце 1917 – начале 1918 года, провалилась, так как армия разложилась вследствие революции, и солдаты не хотели воевать ни за какие идеи. При гетмане же немцы не допускали формирования сколько-нибудь боеспособной армии, поскольку опасались, что, возглавляемая бывшими царскими офицерами, она может нанести удар в спину в случае неудач Центральных держав в борьбе с государствами Антанты. Кроме того, в Германии в 1918 году вели войну уже не за победу, а за компромиссный мир и прекрасно понимали, что в случае такого мира никто не отдаст немцам Украину. Поэтому к строительству украинской государственности в Берлине относились достаточно равнодушно. Новое же правительство УНР, пришедшее на смену гетману, вело тяжелую и малоуспешную войну с Советской Россией, а потом с Деникиным, и лишь короткое время, не больше 3 месяцев, контролировало сколько-нибудь значительную территорию Украины на правобережье Днепра. Поэтому действия армии УНР в значительной мере сводились к полупартизанским рейдам по занятой неприятелем территории. Напротив, правительство Западно-Украинской Народной Республики, сформировавшее УГА, из 8,5 месяцев своего существования почти 8 месяцев контролировало основную территорию Восточной Галиции, откуда осуществляли призыв. Кроме того, после распада Австро-Венгрии в УГА образовался прочный костяк из ветеранов украинского легиона сечевых стрельцов и украинских полков австро-венгерской армии, готовых сражаться за независимую Украину. Неслучайно те же Какурин и Греков наибольших военных успехов достигли во время службы в УГА, а не в армии УНР.
После падения Скоропадского и перехода власти к Директории УНР Какурин 30 декабря 1918 года стал помощником начальника штаба Холмско-Галицкого фронта армии УНР, которым командовал полковник Александр Шаповал, бывший поручик русской императорской армии. В показаниях 1930 года он так оправдывался за принятие данного назначения: «Я выбрал противопольский фронт, который главным образом состоял из галицкой армии, так как Галичина объявила свою независимость тотчас после австрийской революции и частично этот фронт на своем правом фланге, на Волыни, должен был состоять из украинских войск. Поступая так, я считал, что этим своим действием я не приношу вреда ни будущим Украине и России, когда окончательно оформятся их отношения, потому что, мыслилось мне, им все равно придется бороться с экспансией Польши на восток; толкали меня на этот шаг мои тогдашние патриотические побуждения». С марта 1919 года, после того как А.А. Шаповал стал военным министром Директории, Какурин стал помощником военного министра УНР. В штабе Деникина в 1919 году дали Какурину следующую нелицеприятную характеристику: «Карьерист, сменявший ориентацию в зависимости от политической обстановки. Офицер без всяких принципов. Начал службу при Центральной Раде». Тип такого офицера-карьериста, легко меняющего армии в зависимости от политической конъюнктуры, запечатлел Михаил Булгаков в образе Тальберга в романе «Белая гвардия» и пьесе «Дни Турбиных». С апреля 1919 года Какурин перешел на службу в УГА. Сначала он занимал пост начальника штаба генерал-инспектора армии, а затем до июля служил начальником штаба 3-го, а потом 4-го корпусов. После перехода УГА через Збруч состоял при штабе армии, участвовал в походе армии УНР, в которую влилась УГА, на Киев в августе 1919 года. После перехода УГА в состав Вооруженных сил Юга России состоял в резерве чинов ВСЮР. После того как в феврале 1920 года ослабленная эпидемией тифа Галицкая армия перешла на сторону Красной армии, Какурин в марте 1920 года был направлен в Киев, где перенес возвратный тиф. В апреле 1920 года его направили в Москву, где 7 мая Какурин был арестован Особым отделом ВЧК в связи со службой в армии УНР и УГА. На следствии 1930 года он так объяснял свой приход в Красную армию: «Твердых оформленных политических убеждений, которые можно было бы назвать советскими, у меня тогда еще, по совести говоря, не было, но, предлагая свои услуги для борьбы на польском фронте, я, как теперь себя анализирую, исходил по существу из прежней установки и видел в Красной армии, наконец, ту армию, которая явилась для меня действительной русской армией, значит, я тогда действовал еще [из] чисто патриотических убеждений».
После ареста Николай Евгеньевич пожаловался в московский политический Красный Крест. Он писал, что «сущность дела заключается в том, что, по-видимому, Особый отдел В.Ч.К. инкриминирует мне исполнение должности 2-го генерал-квартирмейстера украинского Генерального штаба в начале 1918 г. Дело обещали рассмотреть через 2–3 недели, но до сих пор не допрошен. Поясняю, что должность 2-го генерал-квартирмейстера была исключительно административно-научно-хозяйственная, не имела никакого отношения к боевым действиям и вообще я никогда против России и советских войск, принципиально уклоняясь от борьбы на внутреннем фронте, участия не принимал, в период моей украинской службы все время сражаясь на польском фронте, за что и попал в польском проскрипционном списке [1] при первой возможности добровольно явился в Москву в Всероссийский главный штаб. В ряде заявлений в Особый отдел В.Ч.К., Всероглавштаб и н[ачальни] ку оперативного управления полевого штаба Реввоенсовета республики, ходатайствую о разборе моего дела и скорейшей отправке меня на фронт. Арестован и не допрошен уже 2-й месяц. Прошу выяснить положение моего дела и решение моей участи. Н. Какурин». В июне 1920 года он был освобожден и направлен в распоряжение начальника Всероссийского главного штаба. 13 июля 1920 года Какурина откомандировали в распоряжение начальника штаба Западного фронта, которым командовал М.Н. Тухачевский. Хотя почти весь боевой опыт Николая Евгеньевича в годы Первой мировой и Гражданской войн был связан с Юго-Западным театром военных действий, его предпочли направить не на Юго-Западный, а на Западный фронт. Очевидно, в Москве оставались определенные сомнения в лояльности Какурина, поскольку на Юго-Западном фронте ему пришлось бы сражаться не только против поляков, но и против союзной с ними армии УНР, в которой он еще совсем недавно служил. 14 июля 1920 года Какурин был направлен в штаб 16-й армии. С 23 июля он был начальником штаба 8-й стрелковой дивизии, а с 5 августа – начальником 10-й стрелковой дивизии. С 17 по 22 октября Какурин был временно командующим 4-й армией, а с 24 октября по 31 декабря – командующим 3-й армией. С 28 декабря Николай Евгеньевич являлся вторым помощником командующего Западным фронтом. Нетрудно убедиться, что стремительный карьерный взлет Какурина в рядах РККА последовал после разгрома Западного фронта в Варшавском и Неманском сражениях в августе – сентябре 1920 года. Очевидно, осознав глубину поражения, Тухачевский решил сделать ставку на опытного генштабиста.
1
Орфография подлинника. – Ред.
После назначения в мае 1921 года М.Н. Тухачевского командующим Тамбовской группой войск, предназначенной для подавления Антоновского восстания, Какурин стал начальником штаба этой группы войск. За успехи в подавлении восстания Николай Евгеньевич 11 ноября 1921 года был награжден орденом Красного Знамени. В том же году Какурин попытался вступить в РКП(б), но его не приняли – помешало дворянство и офицерство, а также служба в антибольшевистских армиях. Тем не менее, Какурин продолжил службу в Красной армии. В августе – октябре 1921 года он был командующим войсками Витебского района, а затем – главным руководителем кафедры тактики в Военной академии РККА. Но уже 25 марта 1922 года Какурина назначили командующим войсками Бухарско-Ферганского района, очевидно, учтя опыт службы в Персии. Главной задачей Какурина стала борьба с отрядами басмачей. Очевидно, эту борьбу он вел достаточно успешно, поскольку уже 17 июня 1922 года был повышен в должности, став помощником командующего войсками Туркестанского фронта. За боевые действия против басмачей Николай Евгеньевич в конце 1922 года был награжден орденом Красной Звезды 1-й степени Бухарской Народной Советской Республики. В августе 1922 года Какурин заболел малярией и вернулся в Москву.
Дальше была преподавательская и военно-историческая работа. Этот переход был вынужденным. После завершения Гражданской войны политическое руководство СССР старалось перевести большинство бывших царских офицеров, особенно тех, кому довелось послужить в белых или других антибольшевистских армиях, с командных должностей на преподавательские или научные. С августа 1922 года и до 1924 года Какурин служил старшим руководителем по тактике в Военной академии РККА. В 1923 году он был начальником отдела по истории Гражданской войны при Штабе РККА. Затем трудился в Военно-научном отделе Управления по исследованию и использованию опыта войны Штаба РККА. В 1925–1930 годах Какурин преподавал в Военной академии им. М.В. Фрунзе, где был первым начальником кафедры истории Гражданской войны.
19 августа 1930 года Какурин был арестован в рамках операции ОГПУ «Весна», направленной против бывших офицеров царской армии. 26 августа 1930 года чекисты добились от Какурина компрометирующих показаний на Тухачевского. Николай Евгеньевич сообщил: «В Москве временами собирались у Тухачевского, временами у Гая, временами у цыганки. В Ленинграде собирались у Тухачевского. Лидером всех этих собраний являлся Тухачевский, участники: я, Колесинский, Эйстрейхер, Егоров, Гай, Никонов, Чусов, Ветлин, Кауфельдт. В момент и после XVI съезда было уточнено решение сидеть и выжидать, организуясь в кадрах в течение времени наивысшего напряжения борьбы между правыми и ЦК. Но тогда же Тухачевский выдвинул вопрос о политической акции, как цели развязывания правого уклона и перехода на новую высшую ступень, каковая мыслилась как военная диктатура, приходящая к власти через правый уклон. В дни 7–8 июля (1930 года, когда на съезде громили Бухарина, Рыкова и их сторонников. – Б.С.) у Тухачевского последовали встречи и беседы вышеупомянутых лиц и сделаны были последние решающие установки, т. е. ждать, организуясь». Под давлением следователей Какурин обычным встречам военных в неофициальной обстановке, за ужином или, в выходные и праздники, за обедом, придал характер конспиративных сходок, а застольные разговоры представил как организацию заговора для установления диктатуры в союзе с правыми. Правда, ничего конкретного об антиправительственной деятельности Тухачевского бедняга придумать так и не смог. 5 октября 1930 года из Какурина выбили новые показания. Окончательно сломленный, он заявил: «Михаил Николаевич говорил, что… можно рассчитывать на дальнейшее обострение внутрипартийной борьбы. Я не исключаю возможности, сказал он, в качестве одной из перспектив, что в пылу и ожесточении этой борьбы страсти политические и личные разгораются настолько, что будут забыты и перейдены все рамки и границы. Возможна и такая перспектива, что рука фанатика для развязывания правого уклона не остановится и перед покушением на жизнь самого тов. Сталина… У Михаила Николаевича возможно есть какие-то связи с Углановым и возможно с целым рядом других партийных или околопартийных лиц, которые рассматривают Тухачевского как возможного военного вождя на случай борьбы с анархией и агрессией. Сейчас, когда я имел время глубоко продумать всё случившееся, я не исключу и того, что, говоря в качестве прогноза о фанатике, стреляющем в Сталина, Тухачевский просто вуалировал ту перспективу, над которой он сам размышлял в действительности».
19 февраля 1932 года Какурин был осужден как руководитель мифической Киевской «контрреволюционной офицерской организации» к 10 годам заключения. Срок отбывал в Ярославском политизоляторе, где и умер 29 июля 1936 года. Реабилитировала Какурина летом 1957 года Военная коллегия Верховного Совета СССР.
Следует признать, что в условиях, сложившихся в СССР в 30-е годы, Николай Евгеньевич был обречен. Если бы он не умер в тюрьме в 1936 году, его бы наверняка повторно судили бы в 1937 году по делу о мнимом «военно-фашистском заговоре» Тухачевского и расстреляли.