1924 год. Старовер
Шрифт:
Примерив и то и другое, я предложил цену, и, к моему удивлению, хозяин сразу согласился. Пиджак мне был чуть великоват, но так даже было лучше, так как я собирался носить за спиной засунутый за ремень кольт.
Решил сделать еще один круг по рынку, вдруг что-то пропустил, как встретил среди лотков интересную парочку. На них продавцы смотрели как на врагов народа. Впереди шел хмурый мужчина с обвислыми усами и с кипой бумаг в руке, а за ним – молодой милиционер со скучающим лицом, пояс милиционера оттягивала кобура с оружием. Они подходили то к одному, то к другому продавцу и что-то
– Маруся, глянь, опять Никифор-фининспектор притащился, чтоб ему ни дна ни покрышки.
Походив еще по рынку, я купил у одной женщины две простыни и наволочку на подушку за четыре с половиной рубля. Не новые, но чистые и крепкие. На другом лотке нашел для себя зубную щетку, а к ней зубной порошок. Походив минут десять, приглядел подходящие по фасону туфли, вот только размер оказался маленький, после чего я решил, что пора идти домой, чтобы положить покупки.
Прошел мимо еще одного похоронного бюро, магазина бакалейных товаров, сапожной мастерской и пивной, возле которой на лавочке сидела пьяная компания и под гармонь недружно выводила грустными голосами песню:
Каждую ноченьку с ним встречалася,
Где кирпич образует проход…
Вот за Сеньку-то, за кирпичики
Полюбила я этот завод.
Идя по улице, вдруг неожиданно подумал о том, сколько надо прожить здесь, чтобы стать своим. Месяц? Год?
«Нет. Столько времени я здесь не протяну – не тот характер и не то воспитание».
Стоило мне обратить внимание на молодую и хорошо одетую пару, идущую по улице, как мои мысли сразу перескочили на другую тему. Сразу подумал о том, почему большевики не остановились на НЭПе, взяв его за основу построения нового общества. Ведь сейчас народ жил согласно формуле «имеешь деньги – хорошо живешь», а затем, спустя восемь десятков лет, после провала строительства социализма, Россия снова вернется к этой формуле.
«Да власть они боялись потерять. Власть! Впрочем, не моя это тема. Политика сама по себе, а я сам по себе».
В следующий миг мои мысли напрочь сбил озорной и лукавый девичий взгляд, каким окинула меня шедшая мне навстречу симпатичная девушка лет шестнадцати, идущая в компании молодежи. Мысли сразу засбоили, и я как-то сразу превратился из опытного мужика в двадцатилетнего парня.
«Тьфу на тебя, вертихвостка! – подумал я, когда компания, весело смеясь, прошла мимо меня. – Интересно, как у большевиков сейчас с сексом дела обстоят? Как-то упустил я совсем этот вопрос».
Глава 8
Я собирался отнести пакет с покупками в свою комнату, а затем пойти куда-нибудь пообедать в новое место. Таких мест в городе было много, и пока для себя я исключил только столовые народного питания. Одного раза мне вполне хватило. В плане у меня еще стояла парикмахерская, вот только тут произошел сбой. У
«Игроман-наркоман. Сейчас врать будет», – подумал я, но при этом сделал удивленное лицо непонимающего человека и спросил:
– Ты чего здесь? Случилось чего?
– Здорово, Егор. Был здесь недалеко, у знакомого. Мы с ним собирались погулять сходить, только мать у него сильно хворая. Грудью мается, так вот ей плохо стало, поэтому приятель с матерью остался, а я ушел. Проходил рядом, дай, думаю, зайду. Уже уходить собирался, а тут ты. Чего-то прикупил?
– Пиджак и рубашку на рынке. Пятнадцать рублей за все отдал. Рубашка почти новая, а пиджак только малость ношеный.
– Егор, так обнову отметить надо, а то носиться не будет! По пиву?!
Отказываться было нельзя, не по-компанейски, поэтому пришлось согласиться:
– Хорошо, только вещи занесу и переоденусь. Жди здесь.
Сняв френч, надел рубашку и пиджак, потом минуту подумал, достал кольт и засунул сзади за ремень, после чего спустился вниз.
– Куда пойдем? – поинтересовался я.
– Есть тут одно место, отсюда недалеко. «Уютный уголок» называется. Кормят там неплохо, да и недорого.
Кафе, действительно, оказалось недалеко, всего в пятнадцати минутах неспешного шага. Пока шли, расспрашивал его о городской жизни, о людях, но тот неизменно сводил разговор к казино и каждый раз пытался убедить меня в том, что кругом серая, скучная, обыденная жизнь, а там идет просто шикарная игра, от которой дух захватывает от восторга!
В кафе было чисто и немноголюдно. Сели за столик, застеленный вместо скатерти белой бумагой. Я взял себе полный обед, а Ленька заказал себе биточки по-польски и пиво.
– Ты чего, Егор, совсем не пьешь?
– Один раз пиво попробовал, так оно мне не понравилось. И водка тоже. А вот настойки домашние нравятся. Мать брусничную делала. Вкусная и сладкая! Тебе еще пиво заказать?
– Давай! – когда принесли пиво, он предложил тост. – Давай опять за твои обновки! Чтобы им сносу не было!
Мы чокнулись. Я поставил на стол наполовину опустошенный стакан с квасом и доверительно сказал: – Знаешь, а мне нравится так есть. Пришел, денюжку дал, и тебя вкусно накормили. У нас там с утра до вечера работа была. Если не охота, так по дому работали. Голову до подушки не доносил, сразу засыпал.
– Так это ж город! А там, у вас, – он махнул рукой, – одни деревья!
Что он хотел этим сказать, я не понял, но переспрашивать не стал. Когда нам принесли счет, я приятно удивился. Полтора обеда на двоих с пивом обошлись мне в один рубль тридцать копеек. Спору нет, в трактире вкуснее, зато и намного дороже.
Двухэтажное каменное здание, где располагалось казино, мне показалось солидным, но при этом с излишней купеческой пышностью. На первом, как, оказалось, находился ресторан, где играл оркестр, и шустро бегали официанты с подносами в руках. Швейцар оглядел нас без особого почтения, но все же пустил внутрь.