1928 год: ликвидировать ликвидаторов
Шрифт:
— Как же ты надоел, шизофрения! — мысленно высказался Менжинский, но от портфеля руку все-таки убрал, причем, мне даже не потребовалось на этот раз наказывать руку судорогами, поскольку процесс уменьшения количества суточных затяжек пока шел успешно.
Каширское шоссе тоже не отличалось хорошим дорожным покрытием. Асфальт уже применяли давно, но вот его качество пока оставляло желать много лучшего. К тому же, снег снова пошел, быстро запорошив колдобины и сделав их незаметными в тускловатом свете фар. Никаких фонарей вдоль шоссе не имелось, а тут еще мотор «Паккарда» забарахлил внезапно, когда до городской окраины осталось совсем немного, какая-нибудь пара километров. Вскоре мотор и вовсе заглох, и автомобиль остановился.
— Похоже, машина сломалась, — констатировал водитель.
— Так попробуйте починить, — сказал Менжинский.
К этому моменту мы уже проехали снеговую тучу, оставив ее за спиной. Теперь над нами оказалось чистое небо. Но, усилился ветер, и вдоль шоссе летела поземка. Да еще и мороз крепчал к вечеру. Впереди по направлению к городу просматривался какой-то перелесок, деревья которого темнели на фоне подсвеченного электричеством города и ясного зимнего неба, усыпанного звездами. На дороге было темно и пусто, и никакого встречного транспорта нигде не виднелось. Даже все дворники куда-то попрятались.
И я в тот момент подумал о том, что необходимо будет оснастить машину Председателя ОГПУ радиостанцией. А еще лучше, чтобы ездил он с кортежем. Тогда всегда будет возможность пересесть в другую автомашину. Но, сейчас оставалось лишь надеяться, что Сергей Тихомиров сумеет починить мотор. Водитель возился долго, но ничего у него не выходило, хотя набор инструментов имелся, и парень даже запитал от аккумулятора лампочку-переноску, ковыряясь в двигателе при ее тусклом свете.
— Что ж, товарищ Менжинский, видно придется нам с тобой топать пешком, — сказал я мысленно, обращаясь к личности Вячеслава.
— Отстань, шизофрения, и без тебя тошно, — ответил он и все-таки закурил папиросу на почве стресса.
И я на этот раз даже не стал возражать, потому что ситуация, действительно, не внушала оптимизма. Пальто и шляпа, надетые поверх костюма, да лакированные туфли явно не предназначались для дальних прогулок пешком по морозу. А идти придется. Не оставаться же в неподвижной машине, салон которой промерзает с каждой минутой? Снаружи ледяной ветер бил в лицо, а Вячеслав даже не подумал утеплиться в дорогу, хотя бы, каким-нибудь шарфиком. Впрочем, я сам тоже хорош: не подсказал ему, не предупредил, что любая лишняя простуда при астме противопоказана.
Январская погода холодная, понятное дело. И вообще, надо бы вместо этого импортного пальтеца, рассчитанного на зиму в какой-нибудь Праге или Вене, завести шубу. Даже полушубок сойдет или дубленка. А вместо шляпы, как у чикагского гангстера, лучше бы надевать на голову пушистую меховую шапку-ушанку. Наша русская зима вокруг свирепствует, а не европейская. И надо срочно прекращать все это пижонство! Вон, шофер теплый серый вязанный свитер с горлом надел под кожаную куртку. Он, похоже, предусмотрительнее начальника.
Водитель старался. Он что-то крутил внутри мотора разными ключами, орудовал отверткой, пытался заводить двигатель кривой рукояткой, но, ничего не помогало. Наконец, Сергей доложил, что искры нет, потому что катушка зажигания, видимо, вышла из строя. Но, точно сказать можно будет лишь в автомастерской. Ясно было одно: исправить поломку на дороге не получится.
Парень предложил побежать за помощью. Вот только, сколько это займет времени, он не знал. Менжинский же не хотел сидеть один в холодном автомобильном салоне посреди сельской местности с портфелем, полным секретных документов, потому собрался дать водителю команду закрывать машину и сопровождать пешком к городу. Но, в этот момент вдалеке со стороны Москвы показался свет фар. Приближалась какая-то машина, такая же одинокая, как и наша.
Вокруг по-прежнему было безлюдно. По обеим сторонам от шоссе находились лишь пустоши, занесенные снегом. И нигде поблизости не виднелось никакого жилья, а только какие-то голые ветви кустов, торчащие из сугробов. Но, приближающийся автомобиль давал надежду, что мы все-таки доберемся до города довольно скоро. Ну кто же из советских граждан в здравом уме откажется помочь самому товарищу Менжинскому? Возьмут нас, конечно, на буксир. Потому дело оставалось за малым: дождаться, когда неизвестная машина поравняется с нами.
Вскоре автомобиль, действительно, притормозил напротив нашей машины. Сергей Тихомиров к этому моменту уже закрыл капот двигателя, убрал инструменты, оказавшиеся бесполезными, и вытирал руки ветошью. Менжинский же все еще оставался внутри на заднем сидении. Подъехавший автомобиль имел странноватый вид. Нос его был скошен назад, а решетка радиатора находилась не спереди, а сбоку. Когда этот драндулет поравнялся с нашей машиной, я заметил в свете фар, отраженном от сугробов по краям дороги, что внутри салона сидят четверо мужчин.
Глава 22
Двигатель подъехавшей машины продолжал работать, но дверцы ее распахнулись, и трое мужчин вышли на дорогу, а внутри остался только водитель. Хорошо рассмотреть их не представлялось возможным. Ведь фары машины с работающим двигателем светили в другую сторону. Тем не менее, свет, отраженный от сугробов, подсвечивал силуэты фигур в шляпах и пальто, подобных тем, которые так любил сам Менжинский. Одежда была дорогой и модной по здешним временам. Вряд ли такую носили представители рабочего класса. Так кто же это приехал?
— Товарищи! Нам нужна помощь, мотор заглох. Искры нет. Не возьмете на буксир? — сказал им Сергей Тихомиров.
— А мы не товарищи, — внезапно произнес один из троицы, который был пониже ростом и поплотнее, чем двое других.
— А кто же вы? — удивился Сергей.
И я заметил, как его рука сразу полезла за пазуху кожаной куртки, где у шофера, похоже, было припрятано чекистское удостоверение, а, быть может, еще и табельный «Наган». Одновременно водитель отступил за капот. Черт, что происходит? Кто же это? Может, какие-нибудь пьяные нэпманы? Но, на пьяных они, вроде бы, не походили, потому что двигались уверенно. Или это недобитые белые? А, может быть, какие-то террористы-подпольщики из монархистов, ненавидящие советскую власть? Кто еще мог бы высказаться так откровенно в советской стране, что он не товарищ?