1937. Русские на Луне

Марков Александр Владимирович

Да и чего уходить-то сразу. Шешель почувствовал, что испытывает желание побродить по павильону. Неизвестно, когда в следующий раз ему доведется вновь очутиться здесь. Дай то бог — не примут при этом за проникшего на секретный объект шпиона конкурентов, не поймают, не допросят с пристрастием и не выставят вон. Но все же как поступать, если он попадет на глаза к представителям службы охраны, да еще со сценарием еще не запущенного в производство фильма? Это все равно, что чертежи секретного оружия выкрасть. Что за подобное преступление полагается разоблаченному шпиону? Допрос с пристрастием — это только первый этап, а о дальнейшем и подумать было страшно. Есть ли у них тут реквизит камеры пыток инквизиции, который они, пока

съемки не идут, используют по назначению, то есть — пытая пойманных шпионов конкурентов? Сгинешь в одноместном каземате. Никто никогда и не узнает, как закончился твой жизненный путь на Земле. На небесах может только случай представиться рассказать о случившемся.

«Томчин, где вы? Мне страшно здесь. Враги подбираются незримо, окружают, готовятся схватить. Что-то воображение разыгралось. Может, здесь атмосфера к этому располагает? А на Луне? А на Луне ее нет».

— Я вижу, что вы взялись за эту роль.

Шешель вдруг понял, что обращаются к нему, повернулся недоуменно на голос, а увидев перед собой красивую женщину, не сразу узнал ее, так что готов был разразиться той глупой фразой, с которой начал разговор с Томчиным: «Мы с вами знакомы?»

Он вовремя оборвал себя. Ни звука не издал, зубы стиснул, будто действительно к врагам в лапы попал. На лицо теперь надо напустить презрительное выражение.

«Ничего от меня не добьетесь».

Но вместо этого пришла другая мысль:

«Восхитительно хороша».

Теперь, когда Шешель увидел Спасаломскую без грима, понял тех ее поклонников, что вырезали из иллюстрированных журналов ее фотографии, вставляли в рамки и развешивали по стенам своих квартир, рядом с портретами своих родственников, будто и Спасаломская приходилась им какой то дальней, очень дальней родней. Любуйся, любуйся — не налюбуешься. И глаз не оторвать. Она переоделась. Вместо имитации восточного наряда гаремной красавицы на ней было темно-синее платье. Оно ей очень шло. Но ей все шло.

Спасаломская правильно поняла причину его заминки. Слов-то он не говорил, но глаза его все сказали. Поражен в самое сердце. Неизлечимая рана. Спасаломская мгновенно сделала диагноз. Она не ошибалась. У нее была большая практика.

Шешелю хотелось, чтобы она не уходила, была рядом еще какое-то время, но для этого не надо было столбом стоять, а он не знал — как разговор начать, с каких слов. «Погода хорошая нынче». Ага. Точно. Учитывая, что они света белого не видят. Может, там буря разразилась. Разве что попросить актрису гидом поработать, студию показать. Что-то подсказывало ему, что она от такой просьбы не откажется. Как же можно отказать боевому офицеру, авиатору, можно сказать, герою войны, да еще с таким жутким шрамом на лице?

Он и на это не решился. Дар речи совсем потерял. Придется дальше знаками изъясняться и мычать, как корова. Она-то его только и поймет.

К удивлению, Спасаломская его тоже поняла, ткнула пальчиком в папку, которую Шешель держал в руках.

— Сценарий?

— Это, — Шешель посмотрел на свои руки. Тут бы ему закричать: «Нет. Не знаю я, что это. На полу валялось, я и подобрал». Уронить папку и не поднимать ее больше, но он протянул папку Спасаломской, будто она никогда не видела ее содержимого.

— Нет. Нет, — сказала Спасаломская, — у меня уже есть такая, да и нести ее тяжело.

— Да. А я еще и не читал сценарий. Даже не знаю, о чем там речь.

Морщинки собирались возле краешков ее губ и глаз, когда она улыбалась или смеялась, и тут же разглаживались, не оставляя после себя никаких следов. Пока не оставляя. Со временем, когда кожа потеряет упругость, морщинки грозили поселиться возле ее губ и глаз навсегда и оттуда начать завоевание всего лица. Но и тогда оно будет красиво. Не так, как сейчас. По-другому. Но все равно красиво. Кожа у нее немного лоснилась, блестела, будто из пор выступил растопленный яркими прожекторами

жир. Она густо смазала ее каким-нибудь питательным кремом, чтобы нейтрализовать губительное воздействие грима. Он делает кожу такой же сухой, как пергамент старых книг. Неприятно, когда лицо обтянуто пергаментом. Страшно неудобно.

— Прежде мне не приходилось играть в таких фильмах, — сказала Спасаломская.

— Мне-то тем более.

— Таких фильмов раньше никто не ставил. Может выйти очень любопытно. Почитайте. Не пожалеете.

Очень остроумно — говорить с актрисой о кинофильмах. Все равно, что с ним обсуждать характеристики истребителей разных конструкций. Неправильная точка зрения, что ему, кроме них, ни до чего нет дела. В корне неправильная. Но, видит бог, другой темы он предложить не мог. Разве что поговорить с ней… о характеристиках истребителей, или об автомобилях, или о погоде.

Мимо прошла галдящая толпа римлян и галлов. Они вновь заключили временное перемирие.

— У вас тут весело.

Шешель спрятал сценарий в саквояж.

Незаметно, совсем незаметно они вышли во двор. Рядком у забора выстроилось несколько автомобилей. Среди них выделялся красный спортивный автомобиль, появившийся в продаже пару месяцев назад. Кажется, он назывался «Стальной ветер». Авто это оставалось редкостным явлением даже на улицах столичных городов. Не столько из-за дороговизны, а оценивалось это произведение отечественного автостроения в целое состояние, но все-таки купцам Поволжья, собравшим хороший урожай в минувшем году, роскошь эта была вроде мелкой безделицы, купить которую можно из-за причуды, поиграть чуть и подарить кому-нибудь, когда наскучит, все равно от прихоти этой капиталы не пострадают. Просто слишком мало их еще выпустили. Поговаривали, что автозаводы не могут справиться с заказами, хоть и работают круглые сутки, а желающие в очереди выстраиваются чуть ли не в такие же, в какие немцы за хлебом под конец войны выстраивались, когда с продовольствием у них совсем плохо стало. Если авто эти будут выпускать с прежней скоростью, то очередь на них рассосется месяца за три-четыре. Не раньше.

Слегка приплюснутый сверху сигарообразный корпус казался слишком большим для двухместного авто. Здесь можно было расположить еще как минимум один ряд кресел, но большая часть корпуса скрывала мощный двигатель, который, приставь к авто крылья и пропеллер, наверное, мог бы поднять его в воздух.

Все остальные авто рядом со «Стальным ветром», какими бы представительными и дорогими они ни были, становились фоном, который лишь оттеняет истинное произведение искусства и не более того.

— Красота, — не удержался Шешель от комплимента этому своему первому увлечению, а актриса, проследив направление его взгляда, отчего-то сказала «Спасибо», будто комплимент этот относился к ней. К ней он тоже относился, но Шешель пока боялся говорить ей что-то подобное.

— Мне тоже это авто нравится. Прежде у меня «Лоран» был.

Какие слова: «Стальной ветер», «Лоран», будто из той жизни, из сказки. На войне несколько «Лоранов», пришедших из Франции, переделали под броневики, но «Руссо-Балты» подходили для этой роли лучше.

Луна — это тоже сказка? Томчин говорил, что нет. Может, проверить?

Похоже, она брала уроки у иллюзиониста или могла материализовывать предметы из пустоты. Застопорись на месте ее актерская карьера, то она сможет выступать в цирке, показывая фокусы. Откуда ни возьмись на указательном пальце у нее появилось серебряное колечко. Шешель не видел, чтобы Спасаломская доставала его из сумочки. К колечку были прикреплены два ключа от авто. Она слегка пошевелила пальцами. Ключи мелодично зазвенели, как колокольчики. Все это было сродни действиям рыболова, когда тот немного дергает удочку, чтобы наживка на крючке ожила и сонная рыба наконец-то выбралась из тины и водорослей и закусила наживкой вместе с крючком.