1937. Русские на Луне
Шрифт:
— Александр Иванович, вижу, что вас мучает вопрос «Зачем он меня на студию привез?» Идемте в мой кабинет. Я вам расскажу о моей затее или, может, вначале по павильонам походим? Здесь очень интересно. Очень.
— Вижу, вижу.
— Так идемте.
— Нет. Лучше вначале расскажите, зачем я вам понадобился, потом, может, походим.
Заметив Томчина, легионеры и варвар побросали недокуренные сигареты и поспешили скрыться в павильоне, чтобы не вызвать на себя гнев небес, поскольку здесь Томчин был так же всемогущ, как и боги.
2
Солнце отвесно взмыло вверх, зависло прямо над студией, точно хотело что-то там рассмотреть, протягивая
Тени льнули к ногам своих хозяев, как испуганные собачонки, не отходили ни на шаг, точно потеряться боялись. От жары спасение искать можно было разве что внутри павильона. Вдруг там отыщется уголок, куда не дотянулись еще солнечные лучи. Сомнительно, что таковой найдется.
Воздух в студии производил на Томчина еще большее воздействие, чем курортный воздух Крыма или Баден-Бадена на больного, выгоняя из него все недуги и хвори. Он преображался, выше, что ли, становился, солиднее, исчезало заискивающее выражение на лице, когда он с Шешелем разговаривал. Вообразил, что ли, что никуда от него бывший пилот уже не убежит? Попробуй через забор перемахнуть, так и олимпийскому чемпиону такое не под силу, а ворота закрыты, и откроют их только по приказу Томчина. Встань кто возле них и закричи «сезам — отворись» или что-то подобное, то только голос сорвет и охрипнет, а своего все равно не добьется.
Интересно, выпустят ли его наружу или если он прикоснулся к тайне, то подписал себе тем самым смертный приговор, и сейчас, а может, чуть позже, когда ему дадут осмотреть побольше, чтобы он наживку поглубже проглотил, за спиной появится громила и свернет ему шею, чтобы не мучился, или с ним более гуманно поступят — завлекут в один из павильонов и там привяжут, чтобы убежать не сумел? Как же они поступали с разоблаченными шпионами конкурентов? Очень интересно.
Стоять и дальше посреди двора становилось невыносимо. Изойдешь жиром, как гусь, попавший в печку, так жарко здесь было. И без того вся одежда на Шешеле вымокла от пота. Хоть и обоняние у него было развито слабо и дегустатором духов ему не стать никогда, но он все же ощущал, что от него исходит теперь довольно неприятный резкий запах, и хорошо забраться в ванну или в душ, чтобы смыть его. Но Томчин мысли все же читать не умел.
— Не отставайте, Александр Иванович. Заблудитесь здесь без меня.
Внутри павильон был разделен на секции. Некоторые из них были довольно большими. Там вполне могли поместиться и театральная сцена, и зрительный зал. Другие были крохотными, сравнимыми с меблированной комнатой в недорогой гостинице. Часть секций, казалось, забросили. На декорациях, порой разобранных и сваленных в кучу, осела пыль. На других же кипела жизнь. Их заливал яркий свет, куда как более яркий, чем нужен людям. Он лился из множества мощных прожекторов, похожих на те, что устанавливали на своих позициях зенитчики, высматривая по ночам аэропланы неприятеля.
Римские легионеры, сгрудившись позади разрушенного частокола, в котором засел таран, закрывались щитами и, ощетинившись копьями, пока еще сдерживали натиск варваров. Было ясно, что продержатся они недолго.
— Картина о закате Римской империи, — пояснял происходящее Томчин, — очень популярная тема сейчас.
В соседней секции полуобнаженная девушка в шароварах и чалме с украшениями, которые из-за своих размеров наводили на мысль, что они искусственные, лежала на шелковых подушках, потом встала, заходила по лежавшему на полу пушистому ковру, но все движения ее были жеманными и неестественными.
— Восточные мотивы. Это наш ответ Гриффиту, — поскольку Шешель оставил эту реплику без комментариев, Томчин продолжил: — Вы не знаете, кто такой Гриффит? Очень хороший режиссер, но у него и возможности колоссальные. Не такие, как у нас были, когда мы «Оборону Севастополя» снимали. Два года назад снял он фильм «Рождение нации» о гражданской войне между Севером и Югом в Америке. Очень зрелищный фильм, но все же нас он не переплюнул. Ведь в «Обороне Севастополя» актеры, загримированные под адмиралов Нахимова и Корнилова, под генерала Тотлебена и матроса Кошку, снимались рядом с настоящими участниками Крымской войны, которые до наших времен дожили. Представляете, как это воздействовало на публику, пришедшую на просмотр?
— Я не представляю, а даже хорошо знаю об этом, потому что фильм этот смотрел.
— Превосходный фильм. Но сборы у нас поменьше, чем у американцев. Зрители «Рождения нации» проголосовали за фильм рублем, то есть долларом. Прибыль от проката составила уже более миллиона долларов.
— Ого, — не удержался Шешель.
— Да, и как вы думаете, как же Гриффит распорядился вырученными средствами? Правильно, вложил их в производство новой картины, один из эпизодов посвящен Вавилону. Я разведчика на студию Гриффита засылал. Он у него в массовке даже сыграл. Но я таких затрат пока что позволить себе не могу. Ни одна из европейских студий не может позволить себе таких расходов. Тяжело стало с американцами конкурировать. Но есть у меня одна идея…
Похоже, Томчин вел Шешеля в свой кабинет самой длинной дорогой, специально обходя весь павильон, делая вид, что никак иначе дойти нельзя. На лице его прямо-таки читалась просьба о том, чтобы Шешель спросил его что-нибудь о студии, что угодно, вплоть до того, где покупается материал для декораций.
Шешель стойко хранил молчание.
Лицо актрисы было белым, будто его в краску обмакнули, а вокруг глаз нарисовали синие круги. Из-за этого глаза казались очень большими, прямо плошками, как у страшной собаки из сказки или скорее как две полные Луны, а у девушки был вид болезненный, будто она едва не падает в голодный обморок, отчего хотелось пригласить ее куда-нибудь и накормить посытнее. Может, тогда на лице ее заиграет румянец. Не иначе она недосыпает и проводит все свое время здесь, а не на свежем воздухе. Впрочем, догадки эти опровергало сочное тело девушки, тоже выкрашенное в белое, а еще ее движения — теперь они стали бодрее, хоть и оставались томными.
Увидев, куда направлен взгляд Шешеля, Томчин пояснил.
— Гарем султана. Играет наша звезда — Елена Спасаломская. Вы, возможно, о ней слышали, если хоть самую малость интересуетесь кинематографом. Имя ее с газетных полос не сходит. Надо заметить, что обходится мне это ничуть не менее, чем съемки фильмов с ее участием.
— Да, да, что-то припоминаю, — сказал Шешель. Врал ведь. Ничего он не помнил.
— Играет она превосходно. Я прочу ее вам в партнерши.
Шешель пропустил эту ключевую реплику мимо ушей. Слишком занят был мыслью — какое лицо окажется у актрисы, если смыть с нее все белила и синие круги под глазами. Он думал, что лицо может оказаться милым и очень даже привлекательным, и вот это желание увидеть Спасаломскую без грима окончательно победило в нем здравый смысл, и он пошел следом за Томчиным, уже не очень обращая внимание на то, что тот говорил. Далее, огороженная от соседних площадок фанерными щитами, выкрашенная с внутренней стороны темно-синей краской, так что вначале казалось, что она черная, раскинулась серая безжизненная равнина с неглубокими трещинами, разломами, а местами с круглыми ямами, по бокам которых высились невысокие горки.