1937. Русские на Луне
Шрифт:
Извозчик обернулся, на губах у него была улыбка, но неестественная какая-то, приклеенная, что ли, а в глазах — страх и что-то еще, но Шешель не успел рассмотреть что именно. Извозчик опять повернулся спиной, хлестнул лошадь. Она побежала чуть быстрее.
— Не волнуйся, барин. Немного осталось.
Или показалось Шешелю, или действительно последняя фраза с подтекстом прозвучала.
Если как следует пихнуть ногой извозчика в спину, тот, глядишь, на козлах не удержится, из экипажа выпадет, а пока подниматься будет и в себя приходить, Шешель его место займет. Управлять-то экипажем — наука не хитрая, вот только Шешель не представлял, где находится и как отсюда выбираться. Лошади ведь не скажешь, как извозчику: «На Суворовскую площадь».
Так
«Ох, тоже мне приключение на мою бедную голову, — размышлял Шешель, — как же выбраться из этой прескверной ситуации?» Или чудится ему все? Выдумывает невесть что?
Не ошибиться бы только, а вдруг извозчик чист душой и ничего плохого у него и в мыслях нет. Шешель собрался, напрягся. Тело как сжатая пружина. Он пуля, загнанная в ствол. Мгновение, и его не удержать. Пора. Пора. Помедлишь — поздно будет. С одним извозчиком справиться легко, а когда вся шайка насядет — удастся ли отбиться?
— Тпру, — натянул поводья извозчик, а когда экипаж остановился, посмотрел на Шешеля, полупривстав с козел. — Все, приехали, барин, — зубы его сверкнули в хищной улыбке.
— Ага, — сказал Шешель.
Он вложил в удар далеко не всю силу. Положение у него было очень неудобное, опираться приходилось не на ноги, а на то, что расположено сзади чуть пониже спины. К счастью, расстояние до извозчика было небольшим. Вытянутой руки с лихвой хватило, чтобы покрыть его. Не пришлось даже с места приподниматься и чуть перемещаться вперед.
Приятнее было бы ударить в зубы, разбить до крови губы. Но удар этот менее эффективен, чем в челюсть. О зубы костяшки пальцев отобьешь, кожу сдерешь до крови и в чужой крови перепачкаешься. Зачем это?
Шешелю нужно было решить, с какой руки бить, зависело от того, через какое плечо обернется извозчик. Оказалось через правое. Правым кулаком и попотчевал его Шешель.
Извозчик, крякнув, завалился на бок, слетел с козел и грузно грохнулся о мостовую, но прежде, наткнувшись ребрами на колесо экипажа, отчего внутри у него что-то хрустнуло. Он мигом лишился духа, поэтому от боли застонать не успел. В таком состоянии, если не тормошить его и не совать под нос нашатырный спирт, остался бы лежать еще с полчаса. Не меньше. Это потом, когда сознание, немного полетав рядышком с безжизненным телом, станет возвращаться в телесную оболочку, он почувствует ушибы и переломы, начнет завывать от боли, а пока он пребывал в блаженном неведении. Мостовая — холодная. В довесок насморк заработает.
У Шешеля, как оказалось, в распоряжении были лишь мгновенья. Как только экипаж остановился, из подворотни, из арки одного из покосившихся, кривоватых, как нищие калеки, домов выскочили три человеческие фигуры и бросились к экипажу. Подавать Шешелю руку, чтобы тот, не дай бог, не оступился, когда из экипажа выбираться начнет, и не упал, они не собирались.
Выпавшего извозчика они подхватить под руки не успели. Один бросился к лошади, схватил ее за уздцы, чтобы не испугалась и не унесла добычу, а у Шешеля и кнута не было, чтобы отогнать нахала и подстегнуть лошадь. У него вообще ничего не было. Приходилось рассчитывать только на кулаки. Он отчего-то пребывал в уверенности, что кричи не кричи о помощи, никто не то что на улицу не выйдет, но и из окна не высунется полюбопытствовать, кто там так надрывается.
Тем временем два других незнакомца подбежали к экипажу, попробовали забраться в него, ухватить Шешеля за ноги и стащить его вниз. Они так и не поняли, что стряслось с извозчиком. Подумали, видать, что тот был неосторожен и не удержался на козлах, когда экипаж остановился. Как все неудачно для него сложилось.
В руках они сжимали грубо обструганные дубинки, которыми старались ударить Шешеля, но скорее мешали друг дружке, да и пока на подножку залезешь, размахнешься, приметишься… Кто же им столько времени даст на подготовку удара. Это только на каменных статуях или на манекенах, выставленных в витринах магазинов, можно так медленно в ударах упражняться. Живые люди, если, конечно, они от страха не обомлели, ждать, пока на их голову обрушится дубинка, не станут. Начнут защищаться или сами в нападение перейдут — это, как известно, самый лучший способ для защиты. А Шешель вовсе не превратился в птичку которая посмотрела в змеиные глаза и теперь не может из-за боязни сдвинуться с места.
Кованый носок сапога пришелся первому нападавшему в подбородок. Шешель метил в зубы, но промахнулся. Удар был сильным, но челюсть вроде не треснула. Только кожа порвалась. Обливаясь кровью, нападавший отскочил назад, натолкнулся на своего напарника, едва не сбив его с ног, приложил руку к ране и заскулил от боли, размазывая кровь по лицу. Еще она капала на одежду. Но та была черной, и кровь впитывалась в нее, не оставляя заметных следов. Потом он согнулся на корточках, застонал.
Его пример на напарника совсем не подействовал. Тот тоже в экипаж полез. На этот раз Шешель прицелился получше. Он почувствовал, как хрустнули зубы после удара, а рот под сапогом превратился в кровавое месиво. Бил он от души, как по футбольному мячу, который непременно надо перебросить с одного края поля на другой. Голова от такого удара с плеч не слетит, но шейным позвонкам все же придется изрядно потрудиться, чтобы ее на прежнем месте удержать. Он тоже упал вниз, гораздо хуже своего напарника, но все же поудачнее извозчика. Так, серединка на половинку. В сознании остался, но ушибся сильно.
Выскользнувшая из рук дубинка гулко ударилась о мостовую, с таким же звуком, что и перезрелый арбуз, который, треснув, кусками разлетается, как шрапнель, в разные стороны.
— У-уу, гад.
Очухался первый из нападавших. Рот у него был разбит, но он еще мог объясняться по-человечески, товарищ его ничего не мог издавать, кроме воя, в котором от людской речи почти ничего и не осталось.
Он подобрал дубинку, все еще, видимо, не расставшись с желанием прогуляться ею по бокам Шешеля и по его голове. Страшное окровавленное лицо теперь походило на маску. Кровь казалась боевой раскраской, призванной устрашать неприятеля в ближнем бою.
И что же прикажете делать? Разбить себе нос, что ли, чтобы кровь залила все лицо, и стать обладателем точно такой же маски, чтобы и она навевала врагу ужас? Но Шешель-то ее совсем не испугался. Он выпрыгнул из экипажа, прикрываясь саквояжем, как щитом, сбил с ног одного из нападавших. Тот и замахнуться дубинкой не успел. Совсем она ему не понадобилась, опять выпала, покатилась. Он потянулся за ней, но не достал. Вскочивший на ноги Шешель припечатал его руку к мостовой, а следующим ударом послал разбойника в глубокий сон. Шешель инстинктивно подался вперед, пригнулся, не увидев ни замах, ни удар, но чуть запоздал. Дубинка кончиком мазнула его по голове и плечу. Шешель чуть отклонился назад, голова задралась вверх и к искрам, посыпавшимся из глаз после этого удара, прибавились еще и те, что появились в ночных небесах.