1937. Русские на Луне
Шрифт:
Пол, вымощенный паркетом из разноцветных сортов дерева, так натерли, что он не только блестел, но и стал скользким, почти как лед. Этак, поддайся на уговоры официанта и немного не рассчитай свои силы, при каждом шаге будешь растягиваться на полу. Попробуешь встать и снова упадешь. Собравшиеся обступят, начнут смеяться, а когда ты упадешь в очередной раз, то и в голову никому не придет, что случилось это вовсе не оттого, что ты хотел угодить почтенной публике и развеселить ее, а потому что на ногах удержаться не в состоянии. Нечто подобное уже описывалось в одной пьесе. Но
Следующий зал оказался гораздо менее изысканным в убранстве и не мог похвастаться ни огромными бронзовыми люстрами, ни узорчатым паркетом, потому что пол укрывала ковровая дорожка, а стены выкрашены в приглушенный зеленый цвет. Все это создавало немного интимную неофициальную обстановку.
Вся комната была заставлена игральными столами. Между ними оставались проходы. Надумай кто покинуть комнату, соседям он не помешал бы.
Игроков ничего не отвлекало от карт, рулетки и бильярда. Разве что раздражение на своих более удачливых соперников, если карта не шла, цифры, на которые ставились фишки, не выпадали, а шар, выточенный из кости мамонта, катастрофически не хотел залетать в лузу.
«Вот они, голубчики», — радостно подумал Шешель, увидев двух приятелей Свирского, стоящих как часовые по обе стороны от входа в небольшую нишу, где сейчас, очевидно, находился их старший товарищ или его следовало все же величать — хозяин.
«А я-то стал беспокоиться — куда вы запропастились. Прямо груз с плеч упал и дышать легче, хоть и воздух спертый, дыма многовато и не способствует он аналитической работе мозга, которая необходима для игры на всех без исключения представленных в зале инструментах, будь то карты, фишки или кий с шарами. Это только любитель может вообразить, будто все в руках фортуны. Нельзя ждать от нее милостей, а все надо взять самому или прикрикнуть на нее — сама принесет и от себя еще добавит. Мало не покажется. И не рад будешь, что о чем-то попросил у нее. А если придешься по душе ей, если она полюбит тебя, то… о… тогда могут быть разные варианты.
Свирский, видать, с кем-то вел важную беседу, если уж выставил приятелей вон, попросив церберами работать. Похоже, они часто исполняют подобную функцию и свято охраняли покой своего хозяина, пока шла деловая встреча. О более романтической встрече в данном случае разговор вряд ли можно заводить, если только Свирский не протащил сюда женщину, переодев ее в мужское платье. Но раскройся подвох, это оскорбило бы всех членов клуба. Свирского с позором выгонят. Или он откупится? Что гадать».
Охранники откровенно скучали. Кто вздумает рать штурмом нишу?
Занавески всколыхнулись, расступились в разные стороны, как волны морские, но выпустили они не дядьку Черномора, не богатырей и даже не Свирского, а невысокого человека с благородной сединой на висках и породистым лицом — результатом многовековой селекционной работы. Вот только тело его стало портиться от времени. Чуть исправлял ситуацию отличный черный костюм из английского сукна. Как иначе.
Лицо у него знакомое. Где-то Шешель его видел.
Он вышел не оглядываясь, не посмотрев на разочарованные лица церберов, будто и не было их, ничего не сказав им — могут ли они заходить или пусть продолжают ждать здесь, будто это и не люди вовсе, а статуи каменные, ожившие на миг. Что с ними разговаривать? За сумасшедшего еще примут, обмолвись он с ними словечком.
«О, как же он сразу не вспомнил — это же глава совета директоров Северо-Восточного банка».
И следом, пока занавески еще колыхались, как от легкого ветра, появился Свирский. Казалось, что он хочет догнать своего недавнего собеседника, пока тот еще не ушел, попробовать продолжить так неожиданно закончившийся разговор, сказать ему все, что не успел.
Свирский, выйдя в зал, сумел подавить на лице униженное, просящее выражение. Он хорошо владел мимикой лица. Только мгновенье у него был вид побитой собачки, потом он справился со своими чувствами. Шешель этот миг не упустил.
Ему показалось, что он стал свидетелем чего-то важного. Получил еще один козырь. Его пока стоит придержать, дождаться, когда козырей в руках будет побольше, а потом выложить их и смотреть, как изменяется такое довольное и заносчивое лицо Свирского, становясь бледным и жалким.
Но правильно ли он построил логическую цепочку? Недовольный банкир, униженный Свирский. Его богатство миф. Карточный домик. Все давно заложено, а платить проценты по долгам нечем. Время. Чуть-чуть времени, и он увидит, как Свирский рухнет сам по себе. Его и подталкивать не надо будет.
Вот только не достанется ли бакинская нефть англичанам?
Напустив на себя решимости и презрения, Свирский посмотрел ненавидяще в спину банкира, точно хотел прожечь в нем дырку, и побольше, чтобы вытряхнуть через нее его душу, но тот даже шаг не замедлил и не обернулся.
Банкир вышел из клуба. Свирский не стал догонять его, что-то сказал сквозь зубы церберам. Компания уходить не собирались. Свидетелей поражения не осталось. Поле битвы было за ними, но в этом сражении они потерпели сокрушительное поражение и оправиться от него смогут очень не скоро. Теперь они вздумали расстаться с остатками сбережений на игральных столах. Глупо. Сегодня не их вечер. Фортуна отвернулась. Впрочем, она никогда их не любила. Они обманывались на этот счет.
Шешель подглядывал за Свирским, но старался, чтобы тот не заметил этого. Свирский слишком был занят игрой, чтобы обращать внимание на что-то, кроме шарика в рулетке.
Пилот захотел поближе подойти к нему, поискал в карманах деньги, купил себе несколько фишек.
Удача то приходила к нему, то отворачивалась. Он увлекся, заметил, что выигрывает каждую третью ставку, а поэтому стал два кона пропускать, ставя лишь на третьем. Но закономерность эта больше не повторялась, будто он вспугнул удачу, которая обиделась на него оттого, что он начинает что-то высчитывать и не отдается игре безраздельно, как случается это в настоящей любви, где нет и тени расчета.