1937
Шрифт:
В докладе прямо указывалось, что «троцкистов» следует рассматривать не как идейных, политических противников, а как уголовных преступников самого низкого пошиба. Сталин несколько раз упрекнул «наших партийных товарищей» в том, что они не заметили: «троцкизм перестал быть политическим течением в рабочем классе, каким он был 7—8 лет тому назад, троцкизм превратился в оголтелую и беспринципную банду вредителей, диверсантов, шпионов и убийц, действующих по заданиям разведывательных органов иностранных государств». Поэтому «в борьбе с современным троцкизмом нужны теперь не старые методы, не методы дискуссий, а новые методы, методы выкорчёвывания и разгрома» [715]. Такая установка избавляла советских и зарубежных коммунистов от идейной борьбы с «троцкистами», требующей хоть какого-то, даже фальсифицированного, изложения их политических взглядов.
Далее Сталин разъяснил, что следует понимать под «политическим течением в рабочем классе»: «Это такая группа или партия, которая имеет свою определённую
Уйдя от вопроса о том, каким образом троцкисты могли бы пропагандировать свои взгляды в СССР, Сталин сослался лишь на «уроки» прошедших процессов. «На судебном процессе 1936 года, если вспомните, Каменев и Зиновьев решительно отрицали наличие у них какой-либо политической платформы,— заявил он.— У них была полная возможность развернуть на процессе свою политическую платформу. Однако они этого не сделали… потому что они боялись открыть своё подлинное политическое лицо… На судебном процессе в 1937 году Пятаков, Радек и Сокольников стали на другой путь… Они признали наличие у них политической платформы, признали и развернули её в своих показаниях. Но они развернули её не для того, чтобы призвать рабочий класс, призвать народ к поддержке троцкистской платформы, а для того, чтобы проклясть её как платформу антинародную и антипролетарскую». В этом, одном из наиболее циничных пассажей доклада, Сталин изображал процессы такой ареной, на которой подсудимые обладали «полной возможностью» «призвать народ» к поддержке своих взглядов. Как следовало из сталинского доклада, они не сделали этого лишь потому, что платформа «современного троцкизма» сводилась к самым отвратительным вещам: вредительству, террору, шпионажу, реставрации капитализма, территориальному расчленению Советского Союза и т. п. Эту платформу, как заявил Сталин, подсудимые по указанию Троцкого прятали даже от «троцкистской массы» и «руководящей троцкистской верхушки, состоявшей из небольшой кучки людей в 30—40 человек» [717].
Впрочем, Сталин и после всех этих пассажей бросал спасательный круг тем бывшим троцкистам, которые оставались ещё на свободе. Первый шаг в этом направлении был сделан на пленуме ещё Молотовым, который предостерёг от огульной расправы над всеми бывшими троцкистами (напомним, что некоторые из них, например, Розенгольц, находились в зале пленума). «Теперь, товарищи, мы часто слышим такой вопрос,— говорил Молотов.— Как же тут быть, если бывший троцкист, значит, нельзя с ним иметь дело? …Больше того, совсем недавно в связи с разоблачением троцкистской вредительской деятельности кое-где начали размахиваться и по виновным, и по невиновным, неправильно понимая интересы партии и государства» [718]. В опубликованном тексте молотовского доклада это положение трактовалось ещё более «расширительно» и «либерально»: «Мы не можем считать ошибкой всякое назначение бывшего троцкиста на ответственный пост. Мы не можем отказаться от использования на ответственной работе бывшего троцкиста только за одно то, что когда-то, во время оно, он выступал против партийной линии» [719].
Подобные оговорки содержались и в докладе Сталина, который оставлял бывшим оппозиционерам некоторую щелочку, надежду на спасение. «Надо ли бить и выкорчёвывать не только действительных троцкистов,— вопрошал Сталин,— но и тех, которые когда-то колебались в сторону троцкизма, а потом, давно уже, отошли от троцкизма, не только тех, которые действительно являются троцкистскими агентами вредительства, но и тех, которые имели когда-то случай пройти по улице, по которой когда-то проходил тот или иной троцкист? По крайней мере такие голоса раздавались здесь на пленуме». Как и в наиболее острые моменты легальной борьбы с оппозициями 20-х годов, Сталин внешне отмежёвывался от экстремистски настроенных членов ЦК и выступал сторонником «гибких» решений. Он заявлял, что «нельзя стричь всех под одну гребенку… Среди наших ответственных товарищей имеется некоторое количество бывших троцкистов, которые давно уже отошли от троцкизма и ведут борьбу с троцкизмом не хуже, а лучше некоторых наших уважаемых товарищей, не имевших случая колебаться в сторону троцкизма». Этот тщательно продуманный пассаж преследовал двоякую цель: 1) указать лицам, «колебавшимся» в прошлом, что условием их выживания является особая активность в поддержке и осуществлении расправ над своими бывшими единомышленниками; 2) предупредить тех, которые «не имели случая колебаться в сторону троцкизма», что это не будет служить им индульгенцией, если они не примут активного участия в предстоящей чистке.
Оставив на долю местных руководителей самостоятельное решение вопроса о том, как следует расшифровывать приведённую им метафору («имели когда-то случай пройти по улице, по которой когда-то проходил тот или иной троцкист»), Сталин «защитил» и другую категорию «наших товарищей» — тех, которые «идеологически стояли всегда против троцкизма, но, несмотря на это, поддерживали личную связь с отдельными троцкистами, которую они не замедлили ликвидировать, как только стала для них ясной практическая физиономия троцкизма. Не хорошо, конечно, что они прервали
Обильное «засорение» троцкистами всех звеньев партийной и государственной системы Сталин объяснял тем, что партийные кадры, будучи увлечены «колоссальными успехами на фронте хозяйственного строительства», утратили бдительность и заразились «идиотской болезнью беспечности».
Известные основания для утверждений о хозяйственных успехах действительно были. В 1935—1936 годах советская промышленность достигла невиданных в предшествующее десятилетие темпов роста производительности труда. Но хозяйственные успехи и этих лет не были столь значительными, как это изображал Сталин. Не были устранены хронические болезни советской экономики: диспропорции между различными отраслями народного хозяйства, низкое качество продукции, высокий процент брака и т. д. Теперь все эти недостатки списывались на происки вредителей, а хозяйственные руководители получили суровую острастку за недоумённые вопросы, возникавшие у них в связи с требованием обнаружить вредителей на всех предприятиях, включая и те, которые добились наиболее высоких экономических показателей. «Успех за успехом, достижение за достижением, перевыполнение планов за перевыполнением,— утверждал Сталин,— порождает настроения беспечности и самодовольства, создаёт атмосферу парадных торжеств и взаимных приветствий… одуряющую атмосферу зазнайства и самодовольства, атмосферу парадных манифестаций и шумных самовосхвалений». Осудив эти явления, которые он сам годами насаждал в партии и стране и которые не могли не вызывать возмущения либо недоумения у любого мыслящего человека, Сталин представил их причиной «политической слепоты», выражающейся в суждениях: «Странные люди сидят там в Москве, в ЦК партии: выдумывают какие-то вопросы, толкуют о каком-то вредительстве, сами не спят, другим спать не дают…» [721]
Для окончательного пресечения подобных настроений Сталин изобрел и сам же опроверг шесть «гнилых теорий», мешающих «окончательно разбить троцкистскую банду». Под этими «теориями» имелись в виду аргументы от здравого смысла, и в частности, недоумение по поводу того, как вредителями могли оказаться руководители предприятий, неуклонно выполняющих и перевыполняющих хозяйственные планы. В этой связи Сталин потребовал «разбить и отбросить прочь… гнилую теорию, говорящую о том, что систематическое выполнение хозяйственных планов сводит будто бы на нет вредительство и результаты вредительства». Он разъяснил, что эта «теория» не учитывает того, что «вредители обычно приурочивают главную свою вредительскую работу не к периоду мирного времени, а к периоду кануна войны или самой войны» [722].
В докладе Сталин прямо указал на тех, в ком он видел главную социальную опору в проведении большого террора. В противовес «кадрам», которые, согласно его лозунгу 1935 года, «решают всё», он выдвинул теперь категорию «маленьких людей», способных предложить наилучшие хозяйственные решения и эффективно разоблачать «врагов». Так, он рассказал, что ЦК трижды отверг предложенные Наркомтяжпромом проекты мероприятий по преодолению «прорывов», обнаружившихся в Донбассе. «Наконец, мы решили вызвать из Донбасса несколько рабочих и рядовых хозяйственных и профессиональных работников. Три дня беседовали с этими товарищами. И все мы, члены ЦК, должны были признать, что эти рядовые работники, эти „маленькие люди“ сумели подсказать нам правильное решение» [723].
В качестве другого примера проницательности «маленьких людей» Сталин привёл доносительскую деятельность Николаенко. Этот пассаж был прямым призывом к карьеристам из числа «маленьких людей» безнаказанно доносить на руководителей любого уровня.
Столь же определённо Сталин указал, кого следует избрать объектами тотального истребления. Сравнивая теперешних вредителей с «вредителями шахтинского периода», он заявил, что сила последних состояла в обладании техническими знаниями, которых «наши люди» тогда не имели. Теперь же, по словам Сталина, «у нас выросли десятки тысяч настоящих технически подготовленных большевистских кадров», по сравнению с которыми Пятаков и другие «троцкисты» являются «приготовишками». Сила этих «современных вредителей», утверждал Сталин, состоит в обладании партийным билетом, открывающим «доступ во все наши учреждения и организации» и поэтому делающим их «прямой находкой для разведывательных органов иностранных государств» [724].
В докладе Сталина был изложен глубоко продуманный план «кадровой революции», выходящий далеко за рамки «выкорчёвывания» участников бывших оппозиций и предполагавший практически полное обновление всех аппаратов власти. В этой связи Сталин назвал примерную численность «руководящего состава нашей партии», распределив его по иерархическим ступеням. Используя военную терминологию дореволюционных времён (что само себе не могло не резать слух любому человеку, сохранившему большевистскую ментальность), он заявил: «В составе нашей партии, если иметь в виду её руководящие слои, имеется около 3—4 тысяч высших руководителей. Это, я бы сказал, генералитет нашей партии.