1941 – Бои местного значения
Шрифт:
Бригадного комиссара Трофимова Сергей, успевший к тому времени довести командному составу отряда общую диспозицию, сориентировать по обстановке и раздать персональные задачи, встретил широкой улыбкой.
– Ну, с почином вас, товарищ бригадный комиссар, – первый бой нашего отряда прошел в целом удачно, боевые задачи выполнены…
– Вижу, вижу, что доволен, – наигранно хмуро проворчал Трофимов, сам изо всех сил сдерживая улыбку, только что закончившийся быстротечный и эффективный бой его тоже изрядно впечатлил. – Сделал-таки по-своему, баламут упрямый, впереди всех под пули полез. А мне, значит, нервничай, переживай тут за него… Ладно, давай, докладывай результаты боя, вижу же, что не терпится тебе похвалиться.
Однако выслушав доклад о результатах боя, бригадный комиссар повел себя несколько странно. Сначала закаменел
– Послушай, лейтенант… Или я совсем ничего не понимаю в военном деле, или ты мне сейчас изрядно заливаешь. Как!.. Как такое может быть, чтобы вы, атакуя целый взвод немецкой моторизованной пехоты – самой лучшей на сегодня пехоты, да еще и на бронетехнике, – причем атакуя даже чуть меньшими силами, в потерях имеете всего трех убитых и десяток раненых?! Вы что, с малолетними хулиганами тут воевали или с безоружными деревенскими увальнями, вообще понятия об организации и тактике боя не имеющими?! Поэтому хватит пудрить мне мозги и давай рассказывай подробно, как так вышло и в чем тут секрет кроется, вояка!..
– Ну, не то чтобы секрет, но нюансы, конечно же, присутствуют, – ответил Сергей. – Если коротко, то еще великий русский полководец Александр Суворов любил говаривать: «удивил – победил». Вот и мы смогли немцев удивить – новой тактикой и новой организацией боя, чего они не ожидали никак. А еще они совсем не ожидали нашего здесь появления и просто неприлично расслабились, настроившись на отдых и разврат, – какой уж тут бой и какое сопротивление, со спущенными-то штанами. К тому же – тут вы совершенно правильно отметили, товарищ бригадный комиссар, – это была пехота моторизованная, заточенная на свое техническое превосходство и уже привыкшая воевать на бронетехнике. Если вы заметили, когда со стороны бой наблюдали, они ведь и здесь первым делом к своей броне и пулеметам кинулись. А техника оказалась уже захвачена, и пулеметы уже против них развернуты, огонь на поражение ведут – отсюда, в условиях неожиданной потери технического превосходства, растерянность, некоторый ступор… В психологии это называется разрыв шаблона… И, как следствие, потеря инициативы, падение боевого духа и боеготовности.
Это если вкратце, товарищ бригадный комиссар, более подробно, если захотите, можно будет поговорить потом, как время будет и уже после детального разбора действий в бою обеих сторон. А сейчас у нас есть другие срочные дела. И в одном таком деле как раз ваша помощь необходима будет…
– Излагай, лейтенант.
– Надо бы с местным населением работу провести. И разъяснительную, в контексте того, что это сейчас тут такое было, а также какие у них теперь могут быть перспективы, и особенно разведывательную, на предмет выяснения обстановки вокруг поселка и его окрестностей. Кто через поселок и его окрестности отступал, когда, что с собой при этом тащил и что где по дороге бросил, особенно поблизости от поселка… Думается мне, здесь мы тоже неслабо чего полезного собрать можем. И лучше вас, товарищ бригадный комиссар, с этой задачей никто не справится, так что не откажите в помощи. Еще со старостой поселка переговорить надо бы, на предмет взаимопонимания и обеспечения лояльности…
– Ну-ну, лейтенант, ты еще мне тезисы для выступления диктовать начни, – снисходительно и слегка насмешливо прервал Сергея Трофимов. – Или ты думаешь, что мне звание бригадного комиссара просто так присвоили, для антуража? То, что сам не полез с местными общаться, это ты молодец, осмотрительно поступил, а то, со своим знанием местных реалий и политической обстановки, обязательно дров наломал бы. Ну, а я уж как-нибудь сам разберусь, с кем и о чем говорить. Ты за это понапрасну не беспокойся.
– Все понял, товарищ бригадный комиссар, – смущенно пробормотал Сергей, слегка досадуя на себя; забыл он там, в своем времени, что такое настоящие политические руководители, матерого комиссара и чекиста общению с людьми учить взялся… – Я тогда у вас под ногами путаться не буду, а пока возьму Кешу, то есть военинженера третьего ранга Иннокентия Беляева, и с пленным радистом побеседую, он вроде от шока при осознании своего нового положения уже слегка оправился.
– Подожди, ты же вроде в отношении Беляева подозрения имел? Или уже не имеешь?..
– Ну, не то чтобы совсем не имею, товарищ бригадный комиссар. Есть еще некоторые туманные моменты. Но многие непонятные вопросы мы с ним в процессе недавней беседы прояснили – я вам потом, как с первоочередными делами разберемся, все более подробно расскажу. Пока скажу только, что он точно не вражеский шпион и действительно очень хорошо соображает в радиосвязи, то есть его военно-техническая специальность и звание вполне реальные. А еще он бегло говорит по-немецки и по-английски, за это спасибо его родителям, которые сыночка с детства развивали усиленно. Вот этими его знаниями и радиосвязи, и языка я сейчас собираюсь воспользоваться…
Немецкий радист, как Сергей и ожидал, оказался существом достаточно разумным и, сделав правильные выводы из сложившейся обстановки, изъявил очень сильное желание добровольно сотрудничать с советской администрацией в лице командования отряда. Собственно, ничего особо необычного в этом не было – во всех армиях мира радисты, причем именно радисты, а не все связисты поголовно, являются, можно сказать, наиболее тонкими военными специалистами и относятся скорее к армейской технической интеллигенции, чем к грубым и малочувствительным солдафонам переднего края поля боя. Соответственно, имея высокий уровень интеллекта и гораздо более чуткое восприятие, эти люди способны гораздо полнее и ярче представить и прочувствовать всю прелесть предстоящего зажима в грубые подручные приспособления отдельных выступающих частей своего нежно лелеемого организма.
Так вот, радист, будучи доставлен в отдаленный сарайчик, выбранный Сергеем в качестве места проведения допросов, даже не дожидаясь первичных установочных вопросов, сам, в инициативном порядке, быстро затараторил по-немецки о своей принадлежности к рабочему классу, давней ненависти к фашизму и горячей любви к идеям марксизма. А также о том, что, благодаря своевременному вмешательству советских «камрадов», избавивших его от необходимости подчиняясь грубому насилию и дальше служить в немецкой армии, он теперь готов со всем усердием помогать советскому командованию. При этом, как интеллигентные и тонко чувствующие люди, ни лейтенант Иванов, ни новоявленный патриот немецкого социализма в процессе разговора не поднимали вопрос о том, каким образом столь ярый противник фашизма вообще и службы в захватнической немецкой армии в частности оказался в составе элитных разведывательных частей танковых войск вермахта. Сергей, ввиду активного желания немецкого радиста сотрудничать решивший отложить эти вопросы на потом, еще только и подумал с внутренней усмешкой о том, что воистину тысячу раз прав был один знаменитый «криминальный философ», любивший повторять, что добрым словом, совмещенным с угрозой насилия, от человека можно добиться гораздо большего, чем просто добрым словом…
Более чем удовлетворенный допросом радиста, а в особенности тем, что информация в отношении Курта и искренность последнего подтвердились, Сергей решил немецкого лейтенанта и его прихвостня – поляка пока не трогать… Информации сейчас вполне достаточно, и целесообразность расходовать их в результате полевого допроса с пристрастием ради ее получения сейчас исчезла. А говорить по-хорошему они явно не будут. Поэтому пусть пока поживут – может, и пригодятся для чего-нибудь в дальнейшем.
Осталось прояснить вопрос с избитыми танкистами, на которых он чуть не наступил в десантном отсеке бронетранспортера. При более детальном рассмотрении теперешней внешности танкистов мысль о том, что это может быть операция внедрения абвера, отпала сразу и бесповоротно – на такие повреждения, практически на грани инвалидности, добровольно не согласился бы ни один агент. Отрядные медики уже успели немного привести их чувство, перевязали и обработали большинство повреждений. Но выглядели танкисты по-прежнему ужасно. Совсем еще молоденькие ребята – наверняка только недавно из училища. По всему телу следы жестоких побоев, частично выбитые зубы и заплывшие кровоподтеками лица. У одного сломан нос, у второго сильно поврежден глаз. Руки и ноги у обоих были связаны не веревкой, а жесткой проволокой, в результате чего имели сильные повреждения и прорезы кожи, в некоторых местах до кости. Сергей, как узнал от медиков о состоянии и повреждениях танкистов, с большим трудом сдержался, чтобы не передумать и не покалечить немецкого лейтенанта прямо сейчас. Но все-таки сдержался и выслушал грустную историю ребят.