1941: Время кровавых псов
Шрифт:
– Какой выносим вердикт?
– Что? – не понял старший сержант.
– Так что решим – немцы или наши?
– Ну… – задумался Малышев.
– Не нукай, не запряг. – Орлов повернулся к Севке: – А твое мнение?
– А я откуда знаю?
Севка все никак не мог понять, отчего это Орлов прицепился к капитану и его бойцам. Ну – сидят. Ну – дисциплинированные и вооруженные. Дальше что? Мотор не глушит, потому что собирается ехать дальше. Может, у него аккумулятор барахлит, заглушит мотор, больше не заведет.
– Предположим, – задумчиво сказал Орлов, поворачиваясь
Орлов посмотрел на часы.
– Прошло десять. Капитан приехал, глянул и обнаружил тут дополнительный приз – высокого начальника. Севка, ты бы попытался его захватить?
– Наверное…
– Наверняка, – поправил Орлов. – И как? Штурмом? Не получится… Блиндаж хлипкий, но автомат его не пробьет. Я бы лучше вошел, перестрелял охрану, а тем временем мои орлы из кузова вымели бы здесь все. Ну, и пару гранат в дзот, как же без этого… Значит, в первую голову нужно войти за капитаном в блиндаж и прострелить ему башку.
– А если это не немцы?
– Значит, у Красной армии будет на одного капитана меньше. Ну, и тебя расстреляют…
– Почему меня?
– А потому что ты не умеешь стрелять из пулемета, – ответил Орлов. – Не дрейфь, Сева, я почти на сто процентов уверен, что это немецко-фашистская сволочь… У него еще минут пятнадцать есть на то, чтобы все провернуть. Значит, если через пять минут летеху-взводного из блиндажа не выпустят, капитан просто пойдет туда через часового. При любом раскладе ты, Сева, идешь за ним. Если часовой будет жив и попытается тебя остановить, ты его бьешь рукоятью револьвера в лицо. Лучше в нос. Нам нужно его не убить, а только оглушить, выиграть всего пятнадцать секунд. Дальше ты входишь в блиндаж и без разговоров стреляешь капитану под пилотку. И постарайся, чтобы пуля пошла снизу вверх, в потолок. Еще начальство подстрелишь невзначай… Время… время…
Орлов посмотрел на часы, бросил быстрый взгляд на капитана, докурившего папиросу, уронившего окурок и что-то со смехом говорившего пограничнику.
– Осталось минут десять…
Из блиндажа вышел лейтенант в выгоревшей, испачканной чем-то бурым гимнастерке. Вздохнув с видимым облегчением, он пошел к навесу.
– Внимание, – скомандовал Орлов.
– Но если все-таки…
– Я тебя сам пристрелю. – Орлов с недобрым прищуром посмотрел в глаза Севки. – Иди и стреляй. А потом бросай в сторону револьвер, падай на колени и кричи во весь голос, что это диверсант, только лицо не прячь, ищи взглядом глаза начальника, смотри в них просительно и жалостливо… у тебя получится, я знаю. Я в тебя верю…
Капитан Скрипников пробежал трусцой мимо Орлова, остановился перед блиндажом и стал что-то быстро говорить стоявшему в дверях
Скрипников повернулся к машине и крикнул:
– Не глуши мотор, Петров! Через три минуты едем!
Капитан показал три пальца, чтобы водитель без сомнения понял, что именно три минуты понадобится капитану для того, чтобы…
Севка стиснул зубы.
Три пальца – средний, указательный и большой. А как бы показал тройку Севка? Правильно: указательный, средний и безымянный. А с большим пальцем цифры показывают немцы, про это Севка где-то читал. Не помнил, где именно, но помнил точно про эту особенность.
Значит, Орлов снова прав?
Севка решительно двинулся к блиндажу.
Часовой, стоявший снаружи, шагнул к нему навстречу, не снимая винтовку с плеча, протянул руку, чтобы остановить резвого политрука.
– Да у меня вот… – выпалил Севка, поднимая край гимнастерки, будто собираясь лезть в карман. – Очень важно!
– Нельзя… – Часовой, паренек лет двадцати, курносый, конопатый и с лопушистыми ушами, хотел объяснить, что без разрешения лейтенанта из конвоя начальства все равно нельзя входить, даже если очень нужно, но Севка ударил его револьвером в лицо, по этому самому конопатому носу.
Часовой выронил винтовку и схватился руками за лицо. Севка толкнул его в грудь и влетел в блиндаж.
Вот этого Орлов не учел – с улицы в блиндаже было почти темно. Сквозь узкое отверстие под самым потолком вовнутрь проникало немного света, но это не помогало, а скорее мешало, превращая людей, стоявших в глубине, в одинаковые черные силуэты.
…– А твоя задача, – сказал Орлов сержанту, когда Севка быстрым шагом пошел к блиндажу, – твоя задача, товарищ старший сержант, сделать так, чтобы меня не убили. Хотя бы в ближайшую минуту. Мне больше не нужно… Как только я прекращу стрельбу, бросай оружие и падай на землю с криком про диверсантов… Понял?
– Чего уж тут не понять… – Малышев пошел следом за Орловым.
– Ребята! – крикнул старший лейтенант, приближаясь к полуторке. – Ни у кого закурить не найдется? Сил уже никаких нет терпеть…
Поравнявшись с «ДШК», Орлов мельком глянул на него, потом повернулся к Малышеву и гневно закричал:
– Ты что с пулеметом сделал, остолоп? Кто же бросает оружие под дождем? Я тебя…
Орлов подошел к пулемету, взялся за ручки. Снова посмотрел на старшего сержанта, который что-то громко отвечал ему, извиняясь, наверное, но Орлов его не слушал.
Пятьдесят патронов в ленте. Пятнадцать человек в кузове полуторки. Калибр пули – двенадцать и семь, темп стрельбы – восемьсот выстрелов в минуту. Расстояние – десять метров.
Орлов рывком развернул пулемет и нажал на гашетку.
Пули ударили в деревянный борт, разнесли, не останавливаясь, его в щепу, и за несколько секунд перемололи всех сидящих в кузове людей в мертвое мясо. Никто даже не попытался выпрыгнуть или выстрелить в ответ. Тяжелые пули прошивали все навылет и уходили к низким серым тучам, чтобы сорвать на них свою неутоленную злость.