1941. Друид. Второй шанс
Шрифт:
— Тихо, — не поворачиваясь, шикнул на него друид. Застыл без движения, внимательно всматриваясь в горизонт. — Я что-то слышу.
К брустверу подошел и умолкнувший боец, сразу же полезший за биноклем. Разговоры разговорами, а наблюдение за врагом никто не отменял. И так немчура сегодня что-то припозднилась.
— Мать твою, — бинокль едва не выпал из его рук. — Танки, дери их за ногу. Один, два, три, четыре, пять, шесть… Сколько же их…
Вот уже невооруженным глазом были видны десятки черных угловатых коробочек,
— Командиру доложить треба, — бросил побледневший боец, ныряя за угол окопа. А через мгновение уже слышался топот его сапог по промерзлой глине.
Жуткое чувство накрывало его, окутывая темной пеленой с головы и до самых пят. От страха ком вставал в горле, стягивало грудь, не давая вздохнуть. Хотелось согнуться в три погибели и забиться в какую-нибудь дыру, чтобы ничего не слышать и не видеть.
— Кровь… — пробормотал Гвен, опуская взгляд вниз.
Его пальцы с такой силой вцепились в мерзлую, словно камень, землю, что полопалась кожа. Алые ручейки бежали между черными и коричневыми комьями земли и глины.
— Это страх? — удивился друид нахлынувшему на него жуткому ощущению. Его сила и напор были таковы, что заставляла трястись поджилки, обливаться потом с головы и до ног. — Как так…
Ведь он помнил, как прежде не раз испытывал страх. В момент посвящения Великому Лесу Гвен в одиночестве провел целую неделю в Священной пещере, имея лишь кувшин с водой и краюху хлеба. В моменты отчаяния его посещали жуткие видения, от которых стыла кровь в жилах. Не меньший ужас испытал Гвен, когда на лесной тропе наткнулся на издохшего медвежонка и разъяренную медведицу. В то мгновение вся жизнь пронеслась перед его глазами. Были и другие случаи, когда его жизнь висела на волоске.
Но сейчас все было иначе. В охватившем его страхе не было ничего знакомого, понятного. Он был чуждым, инфернальным.
— Великий Лес, помоги, — прошептал парень, пригибаясь к брустверу. — Защити…
Стонала, кривилась земля. Надвигалось что-то тяжелое, ужасное, остро вонявшее кровью, железом и земляным маслом[2]. Растущие на горизонте угловатые черные механизмы со странными белыми символами рождали у него чувство неотвратимой гибели, от которой нет никакого спасения.
— Как рыжие муравьи…
Их размеренное механическое приближение напоминало нашествие рыжих муравьев, несущее гибель всему живому. Там, где проходили эти крошечные существа, не оставалось ничего, кроме холодного камня. Все остальное — живая плоть, растения и деревья — густо заливалось кислотой и превращалось в питательное жиле для все новых и новых муравьиных орд.
Гвен снова и снова пытался ощутить эту чуждую ему силу, но всякий раз терпел неудачу. Результат всегда был один и тот же — чувствовалось мертвое железо, лишь в самой глубине которого едва-едва теплилась жизнь.
— Великий Лес, защити… — сами собой шептали его губы.
Попятился назад, пока спиной не уткнулся в мерзлую землю окопа. Тогда стал озираться, ища путь к спасению. Что было делать? Если бежать, то куда? Кругом было узкое, открытое всем ветрам, поле, с двух сторон зажатое лесом. Покажись только он из траншеи, как сразу же окажется у всех на виду. А враг только этого и ждет.
Атаковать он тоже не мог. Ведь, он — друид, проводник Живого, служитель Великого Леса. Мертвое, неживое — не его стезя.
В еще большее отчаяние Гвен впал с первыми разрывами снарядов, звучавшими, как гром среди ясного морозного неба. Прогрохотав сначала где-то вдали, они мерно и неумолимо начали приближать к нему. Словно великан топал своими ножищами, всякий раз сотрясая землю и поднимая в небо кучу земли и снега.
Грохотало так, что закладывало уши. С широко раскрытыми глазами, он молча развел рот, будто рыба, выброшенная на сушу. Не помогало. Волны от разрывов все равно били так, что ощущалась физическая боль.
— А-а-а-а, — застонал друид, забившись в углубление окопа. Руками крепко-крепко обхватил уши, плотно закрыл глаза. — А-а-а-а.
Он уже не молил Великий Лес о спасении. С его губ срывался лишь бессвязный лепет, в котором вряд ли что-то можно было разобрать.
И, наверное, все бы и закончилось на этом. Очередной разрыв танкового снаряда похоронил бы его прямо здесь, в окопе, разметав внутренности во все стороны. Или пулеметной очередью разорвало бы напополам при попытке бежать к лесу. Но судьбе было угодно другое…
— Вот же, б…ь! Подъем, сучий потрох! — через грохот разрывов и выстрелов едва пробивался хриплый вопль. — Встать, сука! Винтарь в зубы и на позицию!
Гвена кто-то пнул с такой силой, что едва дух из него не выбил. Потом еще раз и еще раз.
— Встать, я сказал! Боец! — парня, словно соломенную куклу, вздернули вверх и несколько раз так встряхнули, что клацнули зубы и искры из глаз полетели. — Отсекай, б…ь, пехоту!
Перед глазами Гвена оказалось перекошенная от ярости бородатая харя, перемазанная землей и кровью. Ничего не соображающему парню бросили в руки винтовку и толкнули к брустверу.
— Отсекай пехоту, сука! — снова заорал бородач, сам хватаясь за пулемет и пристраиваясь рядом. — Отсекай!
Дрожа всем телом от страха, друид прильнул к земляному брустверу, выставив вперед оружие. Трясущиеся пальцы нащупали курок и с силой вдавили его. Винтовка тут же вырвалась из рук и лягнула его прямо в плечо, выбивая слезы из глаз.
Приготовленный патрон выскользнул из пальцев. Второй золотистый бочонок тоже полетел на землю. Гвен никак не мог зарядить непослушное оружие.