1971
Шрифт:
Я спросил, кто в очереди последний, узнал, на какое время записан этот самый последний, и мне сообщили, что записан «последний» на одиннадцать часов, и что запись не имеет никакого значения, ибо всех держат в кабинете гораздо дольше, чем можно подумать. И что сегодня комиссия очень строгая - председательствует старый большевик Симонович, который гоняет претендентов и по международному положению, и по истории партии как Сидоровых коз.
Известие меня не обрадовало. Впереди меня четыре человека, и если каждого будут допрашивать минимум по часу (как мне сообщили) - просижу я до самого вечера. А у меня вообще-то планы на сегодня - например, меня ждут в спортзале, у нас дружеская
Это те, кто охраняет зеков. Зеки их зовут «цыриками». У них (со слов тренера) сильная команда, очень крепкие ребята, и на городских соревнованиях они всегда побеждают. Вот он и решил после нескольких месяцев тренировок в моем стиле устроить дружеский матч, проверить, насколько успешно продвинулись наши бойцы в изучении спецприемов. Ну а я у них как последний аргумент, орудие главного калибра - надоело уступать всяким там цырикам, пора им намять бока! Встреча в пять часов вечера, и если я не успею - будет очень неприятно. Нехорошо. Я же пообещал! А я всегда выполняю свои обещания. По крайней мере - стараюсь это делать. Но ведь и комиссию игнорировать нельзя!
Когда в начале второго дверь открылась и оттуда выполз красный, как рак, потный мужичонка лет сорока, растрепанный так, будто его драли собаки - я не обращая внимания на очередь и загнав в самый дальний угол души свою стенающую совесть, рванулся вперед и проскользнул в образовавшуюся после убежавшего претендента щель между косяком и дубовой дверью. Позади меня кто-то возмущенно пискнул насчет очереди и наглецов, ее не соблюдающих, но я не обратил на то никакого внимания. Простите, товарищи, все животные равны, но некоторые - равнее! Наглость города берет! Ну и смелость - само собой. И вообще - мне назначено на тринадцать ноль-ноль, и я войду в тринадцать… пусть не ноль-ноль, но близко к тому. Время - деньги!
Кстати, в этом случае как раз и верно - за время, что я сижу в очереди, мог бы написать хороший кусок текста, а он стоит приличных денег. Так какого черта я буду сидеть перед этой дверью?
Комната была живой иллюстрацией кошмара людей, ненавидящих Союз. Стол, за которым сидят трое мужчин, перед столом - стул для «подсудимого». И пустая комната, если не считать портретов вождей на стенах и девушки- секретаря с личиком очкастого лемура - за столиком у стены. Какова ее функция, так и не понял - она что-то записывала, когда я вошел, и тут же посмотрела на меня с таким выражением собственного превосходства, что я даже восхитился - вот как надо себя держать тем, кого можно сбить кепкой и плевком! Неважен рост, неважны физические кондиции - главное, это чувство собственного превосходства над миром! Маленький черный властелин...
Я поздоровался, мне никто не ответил. Тогда я уселся на стул и заложил ногу за ногу (бунтовать, так бунтовать!).Члены комиссии уставились на мои ноги с таким осуждением, что казалось - я не ноги скрестил, а показал им что-то совсем уж неприличное. Например - книгу «Архипелаг ГУЛАГ».
– Карпов Михаил Семенович - начал я «разговор», мило улыбаясь хмурым пенсионерам - Меня пригласили на беседу к тринадцати ноль-ноль. Слушаю вас!
Члены комиссии переглянулись (вот же наглец!), потом тот, что сидел справа - высокий, с жестким лицом старого чекиста, угрюмо бросил:
– Это мы вас слушаем, молодой человек! Зиночка, подай нам дело Карпова!
Жуть повеяло от этих слов. Я вдруг увидел этого мужика молодым, одетым в мундир НКВД - за таким же столом, с таким же строгим и неприязненным выражением лица. А на стуле - преступник, враг народа - избитый, в кровоподтеках, изможденный и худой.
Вот так некогда осудили моего прадеда, Карпова Семена Викторовича, такой же «тройкой». Осудили на пять лет трудовых лагерей за антисоветскую пропаганду. Видимо - сболтнул где-то лишнего, а кто-то взял, да и донес. Карповы были зажиточными крестьянами - восемь лошадей имели в хозяйстве, коров, хороший дом. Наемных работников не было - все работали, вся большая семья. Раскулачили. Прадеда сослали на строительство Беломорканала, откуда он не вернулся - сгинул. Дед отрабатывал срок на шахте в Донбассе. Вернулся, а от дома остался один сруб. Все имущество соседи растащили, ничего не осталось. Нищий и босый. Потом работал грузчиком в порту, на рыбзаводе. Выжил, сам поднялся, всех детей и внуков поднял. Умер в 75 лет, подорвав здоровье в молодости. Любил я его, очень любил. И сейчас люблю. И помню.
Сейчас, в 1971 году, он еще крепок, можно сказать - молод. И я пока так и не решился с ним встретиться, даже посмотреть издалека. Летом - все таки решусь. Он возит людей на лодке на Зеленый остров, подрабатывает по выходным дням, вот я и заделаюсь пассажиром, посмотрю на него. Не более того. Я ведь не смогу ему объяснить - кто я такой. Не поверит. Да и зачем я это сделаю? Зачем вносить сумятицу в спокойную, размеренную жизнь моей родни? Но так хочется их увидеть, поговорить с ними...я ведь на него похож, на деда. Он сильный - бывший портовый грузчик. Резкий и на словах, и в поступках. И в морду засветит запросто, и общий язык найдет с кем угодно. Настоящий Мужчина.
– Итак, молодой человек, вы собрались ехать в США. Расскажите комиссии - с чего это вдруг вам понадобилось туда ехать? Что вас привлекает в этой стране?
Вопросец, ага. Это все равно как спросить: «Вы все еще продолжаете бить свою жену?», когда нельзя сказать ни «да», ни «нет». Если «нет», это означает что раньше все-таки бил. Ну а про «да» вообще речи не идет.
– Меня там вообще ничего не привлекает - неискренне ответил я, пожав плечами - Но там издают мою книгу, и мой издатель хочет, чтобы я выступил на встрече с читателями. И с журналистами. И я еду туда для того, чтобы защитить честь нашей страны перед вражескими средствами массовой информации!
Озадачились. Не ожидали такого ответа. Ждали, что я сейчас буду бекать, мекать, оправдываться, а я ррраз! Их же оружием, да по ним!
– Можно подумать, что вы что-то вроде передового отряда на идеологическом фронте! И это при ваших-то книжках! И язык-то повернулся… (это буркнул уже тихо, видимо надеясь, что я не услышу)
– А что вам мои книги, можно узнать? Это сказки для взрослых, в которых я бичую зло, восхваляю добро и дружбу. Показываю уродливое лицо того строя, от которого нас избавила Великая Октябрьская революция. Чем вам не нравятся мои книги? Тем, что я разоблачаю мир чистогана? Вы что, против того, чтобы писатели показывали уродливые черты общества средневековья? В моих книгах в аллегорической форме выведен мир капитализма, и мои герои борются с его несправедливостью. Вы против борьбы с уродливым миром капитала?
Мужик побагровел, хотел что-то сказать, но промолчал. Похоже, что я его затоптал. А вот нехрена было трогать мои книги! Мои книги - это мои дети! Оскорбляя их, ты оскорбляешь меня, а я скор на расправу! И не посмотрю, что ты старый пердун или молодой тупой школяр - огребешь по- полной! Ну да, я не толерантен. И за словом в карман не лезу. Примите таким каков я есть, или идите нахрен!
– Кто является в настоящее время генеральным секретарем компартии Румынии?
Ну вот, вошли привычное русло. Давайте, жгите! А я и отвечу...