+1
Шрифт:
Может быть, нужно быть готовым к счастью? Но я к нему как-то всегда не готов. Может быть, я больше всего готов к неприятностям, к каким-то подвохам или огорчениям? А счастье приходит неожиданно и так ненадолго. Оно приходит и потом улетучивается, просачивается сквозь пальцы, если ты хочешь его удержать…
Оно посещает… Оно приходит, например, после трудного или даже изнурительного дня, такого безрезультатного дня, полного неудачных, плохих разговоров. И вот возвращаешься домой, и как-то нет до тебя никому никакого дала, сам себе разогрел суп, бормочет телевизор, в голове какая-то каша и гул прошедшего нехорошего дня. Ты подумал, открыл холодильник… Есть! Есть в холодильнике початая и давно там стоящая бутылочка водки. Думаешь: «А что, почему бы не выпить рюмочку под супчик?» Налил, выпил, потом горячий суп… Ещё рюмка… И вдруг приходит тепло, потом какая-то радость и следом счастье. Такое нежданное и даже неуместное счастье. И надо им срочно с кем-то поделиться. А с кем? Хватаешь телефон, потому что надо позвонить другу. И тут это счастье ускользает. Либо ты не находишь и не понимаешь, кому нужно позвонить, либо звонишь одному, другому, и никто не берёт трубку, либо дозваниваешься, а тебе шёпотом говорят, что не могут говорить, потому что заняты, или слышишь там, у друга, какие-то голоса, веселье, и ему не до тебя, у него там своя радость.
И вот, в итоге, перед тобой остывающий суп, бормочет телевизор, пустая рюмка, впереди обязательный сон и неизбежный следующий день. Третья рюмка изгоняет остатки счастья, возвращает усталость в преумноженном виде и обостряет одиночество. Зачем было хватать телефон? А, с другой стороны, что делать с этим счастьем? Что с ним делать, если не умеешь быть счастливым? А как учится? Как?
Как удержать счастье, чтобы хотя бы счастливо прожить долгожданный летний отдых?
Ты долго его ждал, но этот летний отдых, например, был даже под угрозой. Была нервотрёпка перед самым отъездом, были нервные сборы, была тяжёлая дорога. Всё было плохо: задержка рейса, по прибытии тебя не встретили… Короче, всё очень плохо. Но ты добрался. И вот утром просыпаешься уже на отдыхе, открываешь глаза, оглядываешь комнату или гостиничный номер. Тихо, хорошо, никуда не нужно спешить, там, за шторами, лето, солнце, отдых. Всё то, чего ты хотел и что ты заработал себе долгой и серой зимой… И на тебя обрушивается счастье в виде мысли: «Ой! А я же здесь вот так буду ещё две недели. Ещё две недели счастья!»
Почему оно улетучивается? Почему оно улетучивается уже к вечеру? Почему всё надоедает за пару дней? Как удержать счастье? Как его растянуть?
Я шёл однажды зимой мимо детского сада. Был морозный денёк, но было приятно. За оградой на игровой площадке возились дети, создавая общий детский шум. Дети копошились, месили снег. А возле ограды, уединившись, стоял на бортике засыпанной снегом песочницы мальчик лет пяти. Щёки его разрумянились, он раскинул руки в стороны, смотрел прямо перед собой горящим и, очевидно, ничего реально не видящим взглядом. Он стоял и громко говорил, нараспев: «Акробаты… она всегда! У них всегда всё получается… они всегда! Они такие ловкие, такие смелые… они всегда! Они… они… всегда! Они… как прыгнут, они всегда!..»
Я замер. Я смотрел на этого мальчика, и мне даже на миг увиделось то, что он видит своим невидящим взглядом. Он видел арену, зрителей, яркие огни. Скорее всего, он вчера ходил с родителями в цирк и какие-то акробаты поразили его воображение. И вот он стоял на бортике песочницы, но на самом деле он выступал на арене. Он выступал прекрасно, у него всё получалось, и все восхищались им. А ещё он прекрасно пел в этот момент про акробатов. Он чувствовал, какие у него получаются чудесные стихи. И никто не был ему нужен.
Я всё это увидел, не удержался и зааплодировал. Мальчик покачнулся, замолчал, посмотрел на меня удивлённо, засмущался, руки его опустились, он подобрал из снега лопатку и побрёл в своей курточке и круглой шапочке к детям, которые месили снег.
Акробаты сорвались с трапеций, канатоходка упала с каната, слон наступил на клоуна, оркестр потерял мелодию, и трубы вывели фальшивые и протяжные звуки.
И я понял в этот момент, по кому скучаю. Я понял, какого человека мне не хватает в жизни. Я со всей ясностью осознал, по кому я невыносимо тоскую, тоскую давно, и кого мне так недостаёт каждый прожитый мною день. Это конкретный человек. Мне он необходим, и я по нему скучаю.
Я скучаю по себе, счастливому. Не по себе маленькому, а по себе счастливому, по себе, неодинокому, по себе, которого все любят, по себе, прекрасному, по себе, самому лучшему на свете, по себе, любящему всех.
Я скучаю по себе, знающему совсем мало. Знающему совсем мало людей: родители, родственники, соседи, несколько детей, бабушки, дедушки… Скучаю по себе, ещё ничего не сделавшему, по себе без обязанностей, не почувствовавшему движения времени. Скучаю по тому себе, который очень мало видел: дом, двор, пара улиц, магазин, бабушкина квартира, соседний двор, дом другой бабушки в деревне, кинотеатр, парк, поликлиника, городской пляж на речке… Ну, что-то ещё… Мир был огромен, а Родина прекрасна. Как же я скучаю по той своей Родине! Скучаю по себе, который в любой ситуации, радостный или наоборот, мог крикнуть одно только слово – «мама». И все! А что ещё?
Я скучаю по себе тому, который плескался в речке и не хотел вылезать из воды. Я делал разные движения в воде, прыгал, как-то извивался, нырял и под водой поворачивался винтом. А потом я выныривал, как дельфин, и мне казалось, что я такой один. Никто так удивительно не может, и никто так никогда не делал, и не получится так ни у кого, и никому даже такое в голову не приходило. Я скучаю по себе тому, который кричал: «Мама, посмотри, как я могу, посмотри! Нет, не так, вот так, мама!»
Я слышал в ответ: «Ты лучше посмотри, какие у тебя синие губы! Ну-ка немедленно из воды!»
Я скучаю по тому себе, который, стуча зубами, на цыпочках, дрожа, а точнее, трясясь, бежал из воды, падал на какую-то подстилку и, скрючившись, замирал. А потом лежал, укрытый светлым полотенцем, продолжал стучать зубами и чувствовал, как солнце проникает сквозь полотенце и прогревает меня насквозь. А когда облако закрывало солнышко, под полотенцем становилось как-то серо, зубы стучали сильнее, а сердце билось быстро и звонко-звонко. Я ждал солнышка, и оно возвращалось. И тогда тот я, по которому я так скучаю, из-под полотенца и сквозь стук зубов просил: «Мама, дай помидорку и хлебушек посоли!»
И лежал тот, о ком я скучаю, под полотенцем, и ел эту помидорку с хлебом, а в голове у него блуждали прекрасные и непонятные субстанции счастья.
Этот человек не чувствовал себя маленьким, не чувствовал себя ребёнком. Он знал, что есть взрослые, есть дети. Себя он относил к детям. Но ребёнком-то он себя не чувствовал. Я скучаю по нему.
И как же сильно я скучаю по его маме. По его Родине и по его миру. Да, да! Скучаю по его маме и по его Родине! И, наверное, до сих пор хочу, чтобы та мама и Родина им гордились. Вот только что для этого нужно сделать? Так плескаться и резвиться я уже не умею, акробатом уже не стал. А что же сделать, чтобы Родина и мама гордились мной?
Рассказывающий переодевается в космический скафандр, берёт в руку маленький российский флажок.
– Ну вот, наконец-то человек вступил на Марс. Я сделал шаг на эту таинственную красную планету, я добрался! И мой маленький шаг по этой планете является огромным шагом всего человечества… Ой! Это же уже кто-то говорил… Да и при чём здесь всё человечество? Я горжусь тем, что я россиянин. Тем, что именно наша страна смогла осуществить такой полёт. То, о чём только мечтали остальные страны, сделали мы. Мы, Россия, мы это сделали, а мне посчастливилось быть первым!