1том. Стихотворения. Коринфская свадьба. Иокаста. Тощий кот. Преступление Сильвестра Бонара. Книга моего друга.
Шрифт:
— Приезжайте, — сказал он, — будете у нас врачом.
Нуйак питал к медицинским способностям бывшего военного хирурга глубочайшее уважение, вызванное единодушным мнением их общих приятелей. Все друзья признавали, что у Лонгмара глаз и рука выдающегося хирурга.
Лонгмар отвечал:
— Ваш источник в захолустье. Никто туда не поедет, разве что несколько золотушных иностранцев, которые там вконец заплесневеют. Я поехал бы лишь при одном условии, что буду жить там зимой и летом.
Он сразу согласился на скудное жалованье, предложенное Нуйаком, твердо уверенным, что доктор его водолечебницы будет вознагражден многочисленной клиентурой, которая будет стекаться на курорт со всего света.
На следующий день Лонгмар объехал весь Париж, покупая одежду, инструменты и книги. Часов в пять вечера, проходя по авеню Елисейских полей, он остановился около открытого кукольного театра. Зеваки в три ряда налегали на канат, протянутый между стволами деревьев и отделявший места, где сидели платные зрители.
Детишки стояли позади нянек, уныло созерцая их юбки да ноги какого-нибудь военного.
В толпе зрителей, но чуть
Лонгмар с волнением узнал Феллера де Сизака, и воспоминания всколыхнулись в его душе.
Феллер пожал ему руку, хотел что-то сказать, но не нашел слов. Лонгмар с какой-то особой жалостью, с внезапной нежностью сказал ему:
— Поедемте со мной.
— Охотно, — ответил Феллер. — Сегодня вечером у меня нет никаких дел.
Он сказал, что живет на улице Трюфо, а это — в конце Батиньоля.
— Конечно, далековато от центра, — добавил он, — но, знаете ли, при трамвайном сообщении…
Уже стемнело, когда они уселись в закопченном кабачке, на улице Монмартр. Они смотрели друг на друга в каком-то изумлении и не могли отдать себе отчета, день ли, век ли прошел с тех пор, как они виделись в последний раз.
О ней они не говорили. Но обоим казалось, что она тут, рядом.
Лонгмар, раскалывая орехи, сообщил, что уезжает в Мон-Дор, рассказал о том, что будет там делать. Он повторил просто:
— Поедемте со мною.
Старик испуганно вытаращил глаза и воскликнул:
— Бросить Париж! Немыслимо! А дела? Жизнь кипит только в Париже.
Лонгмар, охваченный жалостью, все же не мог не улыбнуться:
— Едемте! Там вы будете инспектором, контролером, распорядителем.
Такие чины вскружили голову бедному старику, и он заявил, что хотя его содействием уже заручилось одно предприятие, в котором… и для которого… но если он, как человек опытный, может принести некоторую пользу… Они условились встретиться на следующий день. Лонгмар шел по мосту и думал:
«Чувство это сильнее меня, мне все представляется, что он мой тесть».
Курортный сезон прошел для Нуйака не так уж плохо. На воды приехали лечиться несколько русских и одна семья из Лиона. Г-н Феллер похаживал у источника и пробовал воду с видом знатока. Чем он в, сущности ведал — было неизвестно. Разумеется, Нуйак не принял бы Феллера на службу. Однако он платил ему — но деньгами Лонгмара.
— Постарайтесь уверить старика, будто вы платите ему жалованье, — попросил Нуйака доктор, — и главное, не говорите, что он получает мое. А я обойдусь.
Он дал несколько советов русским, его вызывали в горные селенья, когда гуляки, выходя в воскресенье из кабака, ухитрялись вывихнуть себе ногу. Но вот улетели ласточки, уехали и путешественники, только не стаей, а парами или в одиночку, друг за другом.
Пришла зима. В долине лежал снег. На гранях порфировых глыб и в расщелинах, черневших между гранитными скалами, висели, как сталактиты, огромные ледяные сосульки. На склонах стояли величавые ели, смутно рисуясь в тумане, будто призраки. Море тьмы заслоняло горизонт. Со стен водолечебницы, расписанных красными и коричневыми фресками в античном вкусе, чешуйками отпадала краска. Напротив ванного заведения, в зале нижнего этажа гостиницы «Цезарь», г-н Феллер играл в домино с хозяином номеров. Лонгмар курил трубку, положив ноги на решетку камина. Он пощупал себе пульс на левой руке большим пальцем правой и пробормотал:
— Жар, тяжесть и острая боль в подвздошной области, кашель, подавленность, невралгические боли в правом плече. Все признаки налицо: у меня явное воспаление печени.
И впервые за целый год, четыре месяца и шесть дней он улыбнулся.
ТОЩИЙ КОТ (LE CHAT MAIGRE) [68]
I
Порывистый ноябрьский ветер три дня подряд хлестал по людному предместью, сейчас окутанному сумерками. В лужах дробился свет газовых рожков. Прохожие и лошади месили ногами черную грязь, покрывавшую тротуар и мостовую. По улице шли мастеровые с инструментами за плечами, женщины несли из харчевен жаркое в мисках, прикрытых тарелками; все шагали, подставляя спину под дождь и понурив голову, будто вьючные животные.
68
Повесть «Тощий кот» впервые была напечатана в 1879 году одновременно с «Иокастой». В «Тощем коте» Анатоль Франс обратился к описанию литературной и артистической богемы, к проблемам искусства. Хотя Франс сам никогда не принадлежал к богеме, он был хорошо знаком с этим своеобразным, обособленным мирком большого города. Многие знакомые Франса: Вилье де Лиль Адан, Барбе д'Оревильи, Альбер Глатиньи и другие — были постоянными посетителями кабачков и кафе, напоминающих ресторанчик «Тощий кот». В холодных мансардах Монмартра ютилось немало талантливых, но непризнанных бедных писателей и художников, было среди них немало и гордых «гениев», одержимых честолюбивыми замыслами и презирающих все окружающее. Жизнь богемы уже не раз привлекала внимание писателей. Особенный успех выпал на долю романа Мюрже «Сцены из жизни богемы» (1848), в котором в романтическом духе были изображены
В повести «Тощий кот» Анатоль Франс впервые ставит вопрос, столь важный для всего его последующего творчества, вопрос о судьбе культуры, вопрос о характере и сущности современного ему искусства.
Действие повести относится к концу 70-х годов, и многие явления, характерные для развития французской культуры этого времени, нашли отражение на ее страницах. В «Тощем коте» Анатоль Франс с нескрываемой неприязнью и беспощадной иронией говорит о первых проявлениях декадентства в литературе и искусстве. Он высмеивает эксцентричность и вычурность художников, создающих творения, подобные картинам, украшающим стены «Тощего кота». Иронически развенчивает Франс и бунтарство завсегдатаев «Тощего кота». Их неприятие и презрение к окружающей действительности сводится лишь к желанию подразнить, «эпатировать» обывателей, сами же они убеждены в исключительности своих натур и презирают всех остальных. Полная беспомощность, никчемность всех этих людей особенно хорошо показана Франсом в эпизоде создания журнала «Идея». Немало подобных журналов и обозрений, претендующих на глубину и оригинальность мысли, появлялось в то время и бесследно исчезало после первого же номера. Стремление к изощренности мертвит поэтическую мысль Диона. Скульптор Лабанн, приступая к созданию памятника жертвам тирании императора Фаустина I, изучает многотомные труды по геологии, фауне и флоре Антильских островов, однако не в состоянии сделать даже эскиз. Франс иронизирует над учеными экскурсами незадачливого скульптора, над его желанием подменить творчество «научными» изысканиями. Другой персонаж, философ Браншю, совершенно лишен понимания реальной действительности, он живет вне ее, отдаваясь своим причудливым и весьма туманным философским измышлениям, он приобрел способность переосмысливать в желаемом свете любые факты реальности. Так, шутка Реми и Диона с подложным письмом рождает в его воображении историю о страстной и трагической любви к нему неведомой принцессы Вранги.
Прототипом для создания образа Браншю, как указывают некоторые биографы Франса, послужил бродячий актер и непризнанный поэт Альбер Глатиньи, умерший тридцати пяти лет в 1873 году. Франс в 1879 году написал предисловие к сборнику стихотворений Глатиньи, включенное им позже в книгу «Латинский гений».
Никто из персонажей повести не сознает своей ущербности и никчемности, и поэтому Франс относится к ним резко неприязненно. Он им противопоставляет людей естественных чувств и активного действия, таких, как художник Потрель.
Как и в других произведениях Франса этого периода, здесь звучит тема утверждения жизни, торжества ее законов, торжества любви. Реми Сент-Люси пробуждается от лени, апатии лишь благодаря любви к Жанне Лурмель. Образ Жанны Лурмель, олицетворяющий чистоту и силу юности, найдет свое дальнейшее развитие в образе Жанны из романа «Преступление Сильвестра Бодара».
В повести «Тощий кот» действуют несколько мулатов, уроженцев островов Бурбон и Гаити. Но Франс избегает здесь всякой экзотики; его мулаты отличаются от парижан только цветом кожи. Наиболее подробно останавливается Франс на истории Гаити; со слов самого Франса известно, что, приступая к работе над повестью, он перечитал все книги об этом острове. Сатирический образ Сент-Люси, бывшего министра Гаити, беглый, но яркий силуэт императора-тирана Сулука свидетельствовали о растущем мастерстве Франса-сатирика.
Среди персонажей повести особое место занимает бывший гаитянский генерал, а затем содержатель питейного заведения в Курбевуа — Телемах. Он смешон своей наивностью, своим детским страхом перед именем грозного императора Сулука, но в нем есть та человеческая доброта, простота, которой не хватает другим персонажам, и Франс говорит о нем с мягким юмором, снисходительно посмеиваясь над его недостатками и слабостями.
В предисловии к первому изданию «Тощего кота» Франс писал: «„Тощий кот“ — небольшая хроника, в которой встречаются только безумцы». Если в «Иокасте» многие персонажи были наделены странностями, то это еще резче выражено в повести «Тощий кот». Даже почтенный домовладелец г-н Сарьет не лишен чудачества, он увлекается измерением исторических памятников при помощи дождевого зонтика.
Хотя «Тощий кот» был написан лишь годом позже «Иокасты», однако эта повесть уже более свободна от влияния натурализма, столь заметного в «Иокасте». «Тощий кот» знаменовал собой новый шаг писателя на пути овладения реалистическим мастерством.
Флобер в своем письме к Франсу от 7 марта 1879 года отметил главное достоинство повести: мастерство портрета, характеристик героев: «Что касается „Тощего кота“, то я наслаждался им от первой до последней строчки. Так и видишь все Ваши типы… Телемах! Ведь это находка! Так ярко написанный, он тем не менее не затмевает остальных. А какой хороший стиль! Простой, не надуманный. Это подлинная литература, и этим все сказано».
Господин Годэ-Латеррас, облаченный в узкий черный костюм, вместе с толпой взбирался по грязной улице к вершине Монмартра. Зонт, уже давно истерзанный бурями, трепетал над гордо вскинутой головой г-на Годэ-Латерраса, подобно крылу большой подстреленной птицы. Нижняя челюсть г-на Латерраса выдавалась вперед, а лоб был скошен, поэтому он без труда мог придавать лицу горизонтальное положение и, не поднимая глаз, взирать сквозь дырочки в щелке на темные тучи. То шагая с лихорадочной поспешностью, то выступая с задумчивой медлительностью, он очутился в глухом, грязном закоулке. Он прошествовал мимо ванного заведения, вдоль решетчатой изгороди, окаймленной мокрыми голыми кустами, и, чуть помедлив, вошел в дешевую кухмистерскую, набитую посетителями, которые тоже одеты были в черное помятое поношенное платье и молча ели, вдыхая кухонный чад и омерзительный серный запах, напоминавший о соседстве ванного заведения.