2007 № 08
Шрифт:
Клем отвел остальных в кабину, располагавшуюся под лоцманской рубкой. Здесь ничего не переменилось, если не считать располагавшегося посреди помещения стола: вместо крошечного треснувшего столика, за которым Клему приходилось столь часто сиживать, каюту заполнял огромный дубовый обеденный стол, вокруг которого теснились шесть стульев и четыре прижавшиеся к стенам койки.
Следом в каюту вошел Молодой Эфрам, и Клем спросил:
— А это что еще такое? И как вы затащили его сюда?
Крыс расхохотался и указал
— Старина увидел эту вещицу на базаре в Баллавуве и просто не сумел устоять; ты ведь знаешь его. Мне с тремя грузчиками пришлось четыре часа возиться — разбирать стол, отворачивать ножки, снимать дверь каюты…
Он покачал головой, зажигая фонари, чтобы прогнать вливавшуюся сквозь иллюминаторы тьму. Клем кивнул:
— Жаль, что меня не было при этом. — Отодвинув кресло, он втиснулся между ним и столом. — Устраивайтесь поуютнее, кузены.
Взмахом лапы Клем пригласил сесть парочку, остававшуюся стоять у противоположной стены, а потом посмотрел на две двери, находившиеся в другой стене.
— Гальюн слева, кухня справа, и не выходите наверх, пока у штурвала Старый Эфрам. — Он глянул на крыса. — Я ничего не забыл?
— Вон та лесенка ведет вниз, в машинное отделение, — добавил Молодой Эфрам, — поэтому не спускайтесь туда. Атак — наслаждайтесь поездкой. Я схожу к старику, узнаю, как он там.
Поклонившись, крыс направился к лестнице. Геркина уже вскочила на стол и бродила по нему, обнюхивая различные черные и бурые пятна.
— Очаровательная компания…
Поглядев на лестницу, Элизабет села.
— А почему он все говорит «Старик»? Они ведь не люди, а крысы. Клем, заморгав, уставился на нее, однако кошка сказала:
— Бетти, тебя часто называют тупицей? Когда ты перемещаешься, язык часто действует иначе, поэтому-то ты и можешь понимать чужую речь. Вспомни, я ведь все это уже тебе объясняла.
— Объясняла? Герка, ты только и говоришь, что язык действует иначе. Но это никакое не объяснение! Его вообще невозможно понять!
— Теперь тебе уже не нравится, как я говорю?
— Мне не нравится уже то, что ты вообще разговариваешь! Однако нельзя удивляться тому, что тупое животное неспособно правильно изложить свои мысли!
Покачав головой, Геркина лизнула переднюю лапку.
— Бетти, девочка моя, тебе необходимо самым серьезным образом изменить свое отношение к действительности.
— Нет, мне необходимо выбраться отсюда! — Элизабет уперлась подбородком в сложенные руки. — Выбраться из этого сумасшедшего дома и вернуться туда, где все устроено разумно!
— Разумно? Уж я-то слышала, как ты описывала свою землю всезнающим роботам, и могу тебе сказать, что твой мир устроен не более разумно, чем другие. Впрочем, будучи всего лишь тупым животным, я, наверное, не понимаю всех тонкостей…
Элизабет окинула кошку яростным взором, и в комнате воцарилось безмолвие. Которое, впрочем, следовало назвать относительным: ветер завывал за иллюминаторами, по стенкам каюты уже барабанили капли дождя, вдалеке грохотал гром. Даже при самой лучшей погоде от Канбира до Бентито нужно было плыть сорок минут, но буря уже доставала их своим краем…
Клем кашлянул:
— Я не знаток вашего глайдерамблерирования, однако могу посоветовать вам обеим исчезнуть отсюда, прежде чем разразится буря. Едва ли мы успеем вовремя добраться до Бентито, a во время грозы на реке делать нечего.
Кошка фыркнула:
— Именно, кузен. В глайдерамблерировании ты не знаток. Имей в виду: мы никуда не исчезаем. Мы танцуем, перемещаясь из пространства в пространство. К тому же этого нельзя проделать в произвольном месте. У каждого мира есть особые точки, где можно сойти, а можно подняться, и здесь этого не сделать.
— Понимаю. — Клем потер усы. — Тогда нам лучше надеть спасательные жилеты.
Он нагнулся, чтобы дотянуться до ящика, находящегося под одной из коек.
Лишенная меха кожа Элизабет побледнела.
— Ты… ты считаешь, что дело настолько плохо?
— Особого веселья ждать не приходится… Геркина зевнула и потянулась.
— Простите, но после того, как мне пришлось иметь дело с псами-боксерами и гремлинами, ничто земное меня не тревожит…
Уши ее дернулись, следуя громовому раскату; налетевший порыв ветра превратил стук капель о стенку каюты в барабанную дробь, и баржа заметно качнулась.
— Конечно, — добавила кошка, — весь этот шум способен вывести из себя даже самую здравомыслящую личность.
Клем как раз открыл ящик, извлек из него три оранжевых спасательных жилета, перебросил самый большой Элизабет, а самый маленький положил на столе возле кошки. Обнюхав его, Геркина закатила глаза и повернулась к Элизабет, которая трясущимися руками возилась с застежками. Кошка коротко усмехнулась:
— Что я вижу? Неужели воображаемая буря способна испугать тебя, Бетти?
Человеческая особа как раз надевала жилет через голову:
— Заткнись, Герка! Я просто выполняю правила игры, которые установил мой мозг.
— Ах, да, конечно… Только не забывай почаще напоминать себе об этом.
На лестнице прозвучали шаги, и в каюту соскользнул Молодой Эфрам.
— Похоже, река сегодня торопится. Старик решил причалить к берегу: река вздувается, течение отгоняет нас назад; как бы не влететь кормой в какой-нибудь баобаб. Держитесь внутри, кузен и кузины, а то вот-вот начнет трясти. — С этими словами он подобрал с пола желтый дождевик, надвинул шляпу на уши и распахнул дверь. Внутрь хлестнул дождь, в проеме двери под облаками сверкнула молния, и дверь захлопнулась.