2007 № 11
Шрифт:
«Что там, наверху, скажите!» Так горячо прижимала она к груди, к сарафанному кармашку, где лежал один-одинешенек я, свою руку, что я почувствовал, как пульсирует кровь в ее ладонях.
На сей раз обошлось без перебранок — пред Татины очи явилась самая умилительная пара нашего околотка, супруги с Десятки Кубков. Ведя за руки детей, они выступили из мрака и нежно обнялись, а на небесах засияла их ручная вполнеба радуга. Пока Тата разглядывала эту идиллию, дети, взявшись за руки, станцевали перед Татой свой варварский танец, громко восклицая и смеясь.
Увиденное
Тате стоило многих трудов забраться на желоб. И еще больших — удержаться на его осклизлой, обросшей грибком поверхности. Карабкаться на четвереньках вверх было страшновато — некстати вспоминались синяки, набитые на горках, что громоздились космическими ракетами на детской площадке перед домом Татиных родителей. Сколько раз дошкольницей она пыталась забраться наверх беззаконно, снизу вверх, по нержавеющему горкиному языку! Сколько раз шлепалась, раздирая коленки! Если бы не далекие голоса, Тата никогда бы не отважилась. Сумка, которую она повесила на шею, перед тем как начать восхождение, мешала движению, волосы норовили сразу в рот…
Тата благополучно переползла с желоба в тоннельчик и уже на четвереньках, упираясь локтями в ледяные стены, добралась до самого конца лаза. Каково же было ее разочарование, когда она обнаружила, что листва, черная холодная листва поблекших боярышников, которая скрывала от нее близкие человеческие голоса, находится уже там, с той стороны, что лаз оканчивается узкой площадкой, отделенной от свободы прочной железной клетью решетки!
Тата подергала грязные прутья.
Решетка, конечно, не поддалась.
Ночной шум гипнотически подействовал на Тату. Она присела на корточки, а потом, когда затекли ноги, на попу. Она закрыла глаза.
«Кажется, она снова вот-вот заснет!» — скептически прогундосил Четверка Кубков (недаром некоторые гадальщики зовут его Владыкой Пессимизма!).
«На минуточку, всего на одну минуту!» — пообещала Тата, сладко зевая.
Звенел соловьями, шелестел дубами близкий летний парк. «Добро пожаловать в вечность!» — слышалось в плеске листвы. Тата улеглась, ничем уже не смущаясь, на каменный пол, вцепилась правой рукой в решетку и вновь задремала. Бояться, что люди, эти самые, с голосами, уйдут навсегда и она вновь останется один на один с немотствующей городской клоакой, у нее уже не было сил.
К счастью, речистые парковые незнакомцы не торопились.
Если бы Тата сумела крысой протиснуться в щель между прутьями и зоркой совой воспарить над укромной поляной, где на унесенной с аллеи парковой скамье сидели двое мужчин лет около тридцати, она бы увидела вот что.
На одном краю скамьи полулежал полный, коротко стриженный блондин с одутловатым начальственным лицом.
На другом краю, заложив ногу за ногу, курил высокий, щуплый шатен наружности самой что ни на есть интеллигентной, но без стигматов безденежья. Его узкое лицо с впалыми скулами было покрыто веснушками.
Между ними, на исписанных признаниями и чаяниями досках скамейки, сиял многодюймовым экраном ноутбук шикарной разновидности.
Крутился волчком, вихлял всеми своими окружностями и рассыпался на нем в прах, чтобы тотчас вновь собраться в прежнем образе, логотип фирмы, торгующей интернет-магазинами под ключ.
«Мы заставим их покупать!» — беззвучно пообещал ролик.
Экран, на который, впрочем, никто уже не смотрел, освещал лица и фигуры сидящих нереальным, но все же нестрашным светом. И по усталой удовлетворенности, которая сквозила в движениях обоих, даже сове стало бы ясно, что ужин, с его бифштексами бизнес-схем и вином прибыльных обещаний, уже съеден, грядут разве что десерт да сигары.
— Сам-то ты веришь в этот «веб два ноль», Саша? — спросил толстяк, грузно поворачивая вполоборота к визави свою крупную голову.
— Да не знаю, Боря, — пожимая плечами, ответил второй. — Чтобы во что-то верить, нужно это «что-то» любить или хотя бы употреблять.
— Ничего себе заявление от продавца интернет-магазинов!
— Знаешь, в традиционных индийских ресторанах большинство поваров — вегетарианцы. Что не мешает им прекрасно готовить свинину и баранину.
Еще минуту товарищи сидели в тишине. В хороших сигаретах шатена уютно потрескивал табак. Наконец Борис нарушил тишину, подзвученную комариным звоном.
— Ладно… Первый час. Что-то я подмерз, — сказал он, медленно подымаясь.
Зашуршал пластиковый пакет — это шатен складывал в него документы в файликах, диски, прайс-листы.
От этого-то шороха Тата и проснулась. Она быстро стряхнула с себя забытье. Села. И поняла всем телом сразу: пора, иначе будет поздно.
— Эй! Эй! Помогите, пожалуйста! — пропищала она. У решетки выросли две фигуры — широкая и узкая.
— Алло! Кто кричал?
— Я тут застряла. Не получается выйти!
— Ни фига себе! Как тебя зовут?
— Тамара.
— Ну ты и забралась, мать… — пробормотал Борис.
— А чего, все по классике, — хохотнув, сказал Саша, он сразу заметил — девочка сильно напугана. — Помнишь, Борька, мы с тобой в школе учили: «В той башне высокой и тесной царица Тамара жила: прекрасна, как ангел небесный, как демон, коварна и зла…» Не знаю, как насчет характера, но башня у Тамары действительно тесная…
Тата вытерла замурзанный рот тыльной стороной ладони и улыбнулась.
— Слушай, тут замок!
— Сбегаю к машине за фонариком, — тяжелой медвежьей пробежкой Борис бросился к грунтовке, где стоял, наползая на увитую копытнем кочку, его старенький джип.
— Топор из багажника захвати!
Провозившись с замком что-то около четверти часа, они все же вскрыли решетку, развинтив при помощи гаечного ключа ее крепление к каменному проему канализационного возвышения — при взгляде сзади оно напоминало суфлерскую будку. И вот, аплодисменты, аплодисменты, плоский народец! Тата выбралась наружу и, кое-как доковыляв, присела на край скамейки — ноги не держали. Саша накинул на ободранные плечи девочки ветровку.
— Честно говоря, мать, ты похожа на бомжиху сумасшедшую, — Боря протянул Тате леденец с антиникотиновым действием. — Ты где живешь вообще?