2008_35 (583)
Шрифт:
Николай ВЕЛЬГА
ОТДЕЛ РАЗНЫХ ДЕЛ
НЕСПЕЦИАЛИСТЫ С ВЫСШИМ ОБРАЗОВАНИЕМ
Одно время на Западе среди определенным образом ориентированных политических групп был распространен тезис о том, что для того чтобы учить чему-либо, не нужно это что-либо самому знать.
В каком-то смысле современных российских авторов и организаторов так называемой реформы образования вполне можно считать наследниками этой скорее политической, чем профессиональной моды.
Ни министр образования Фурсенко, ни его окружение не могли бы ответить на вопрос о том, какое отношение они имели в прошлом к высшей школе и на каком основании считают себя вправе претендовать на авторитетность при ее реформировании. Более того, они, как правило, не могут ответить на вопрос о том, зачем нужна эта реформа и что именно она даст. По большому счету, они не могут даже внятно объяснить, в чем она заключается.
Если взять даже вовсе на самый важный вопрос о том, зачем нужно переходить с системы подготовки «специалистов» с пятью годами обучения на систему подготовки бакалавров и магистров с четырьмя и пятью годами обучения, они на него внятно не ответят. Внятный ответ заключался бы примерно в следующем построении: за пять лет, готовя специалистов, мы даем им объем навыков и знаний, условно говоря» А». Такой тип подготовки был необходим при господстве такого-то типа производства. Сегодня тип производства изменился таким-то образом, и нам для обеспечения его функционирования требуется такое-то количество бакалавров, то есть работников с объемом подготовки и навыков, скажем, «А-Х» и такое-то количество работников с подготовкой типа «А+Х».
То есть, например, раньше мы создавали в стране производство постиндустриального типа и нам нужны были работники с квалификацией, позволяющей обеспечивать его создание, — то есть разбирающихся как в том, что они создают, так и в том, как это создавать. Теперь оно построено, и нам нужны как работники, способные лишь обеспечивать функционирование этого производства, которым достаточно относительно меньшей подготовки — бакалавры, так и — в меньшинстве — работники с более высокой подготовкой, способные на элитных участках развивать фронтирные направления, — магистры. С этим можно было бы соглашаться или не соглашаться, но было бы понятно, о чем идет речь.
Но на деле нет ни такого положения вещей, ни аргументации подобного типа.
Индустриальное производство в стране в значительной степени «деиндустриализовано», постиндустриальное — как раз требует своего создания. Значит, стране нужно как энное количество людей квалификации, способной не допустить распада и разрушения оставшегося индустриального производства, так и большое количество тех, кто должен создавать постиндустриальное производство.
Функционирование старого производства поддерживали те, кого сегодня мы называем «специалистами», то есть люди с пятью годами подготовки. Значит, сегодня нам нужны как люди с не меньшей подготовкой, так и люди с более высокой подготовкой — то есть, условно скажем, магистры. При чем же здесь бакалавры, то есть люди с заведомо более низкой подготовкой (обучаемые на год меньше, чем специалисты)?
Можно, конечно, сказать, что дело не в том, сколько лет учить, а как учить и чему — и вот в этом-то суть реформы. Но, во-первых, в описании реформы об этом реально ничего нет. Ничем не доказано, что то, что она предлагает в плане технологии обучения, лучше того, что было раньше. А во-вторых, ну допустим, что так: но зачем тогда в эту реформу вообще добавлена тема «бакалавров» и «магистров»?
Кстати, с одной стороны, их подготовка предполагалась и законодательством 90-х гг. — тогда было три варианта обучения: четырехлетнее — бакалавра, пятилетнее — специалиста, шестилетнее — магистра. На практике же оказалось, что спросом пользуется именно квалификация «специалист» — и бакалаврам приходилось вновь возвращаться в ВУЗ и доучиваться еще год.
Потому что работодатель, сталкиваясь с бакалавром — претендентом на вакансию, недоуменно округлял глаза: «Ты, парень, кто? Ты мне умных слов не говори, то есть ты тот, кто учился не пять лет, а четыре? То есть то ли ты пэтэушник, то ли специалист с неоконченным высшим? Тогда иди и доучивайся, потом придешь». Хотя, кстати, официально считалось, что «бакалавр» — как раз специалист с высшим образованием. То есть, нет, не то чтобы специалист, но «с высшим». То есть «неспециалист с высшим образованием».
Это, кстати, очень точное определение. Потому что предполагается, что «бакалавр» ни на чем не специализируется, а получает как бы общую подготовку по избранному им направлению.
Но и на «магистра» тоже особо не было охотников учиться. Потому что если человек хотел быть чем-то большим, чем специалистом с пятью годами обучения, то он шел в аспирантуру и защищал кандидатскую диссертацию. А если не шел — значит ему хватало и диплома «специалиста».
Кстати, в нормативных и законодательных документах в качестве главного требования к «магистру» записано, что он должен быть готов к… поступлению в аспирантуру. То есть, он после шести годов обучения получал подготовку для того, чтобы сделать то, что мог сделать и «простой специалист».
Бакалавры и магистры просто по жизни получились ненужными никому — и потому именно законы спроса определили львиную долю идущих учится на «специалистов». Теперь решено отменить то, что пользовалось спросом, а то, что им не пользовалось, — увековечить. Для такого решения нужны, конечно, очень мудрые сотрудники Министерства образования.
Причем, единственный хоть сколько-нибудь внятно озвученный довод в пользу такой системы заключается в том, что этого требует Болонский процесс.
Но если давно ставший в профессиональной среде предметом насмешек как «Болванский» процесс требует того, что ни стране, ни ее производству, ни системе образования не нужно и вредно, то, может быть, не нужен и вреден сам этот процесс? В ответ слышится: «Ну, мы же его подписали…». Ну, не подумали. Погнались за модой. Кстати, уже во многих странах, подписавших нелепые «болонские соглашения», растет недовольство ими. Ну, может быть, подумать получше и выйти. Или, как в вопросе с ВТО, — твердо сказать, что вступать будем на тех условиях, которые нас устраивают. Вот не устраивает двухзвенная система подготовки и безграмотная погоня за внедрением тестов вместо квалифицированного приема экзаменов — в соглашении остаемся, но на эту систему не перейдем. Будете упорствовать — совсем выйдем.
Тут «болонский лоббист» начинает впадать в ступор и твердить о том, что «Болонский процесс» — он же «Болонский процесс» — и как же без него. Причем почему без него никак — не говорит.
На самом деле все сводится к тому, что «Болонские соглашения» — это соглашения, с одной стороны, по взаимопризнанию дипломов подписавшими соглашение странами, с другой — для унификации системы образования в этих странах.
И тут, кстати, возникает серия вопросов. Начнем с самых простых.
Допустим, для взаимопризнания дипломов нужна унификация — то есть создание во всех странах, подписавших соглашение, единой системы образования. Почему именно мы должны переделывать свою систему по их образцам (кстати, они тоже различны)? Если унифицируем, то пусть они принимают нашу систему. Не слишком удивительно, что они не хотят — удивительно, что мы соглашаемся. Они не хотят не потому, что знают, что хуже, а что лучше, а потому, что не хотят отказываться от своего. А почему у наших чиновников и политиков такая страсть к обезьянничанью?
Почему заведомо принимается, что уступать должны мы? Потому что у нас хуже? Кто доказал? Все специалисты, которые не ангажированы настолько, чтобы по любому поводу ругать все отечественное, знают, что наша образовательная система, как минимум, не хуже. Обратное, обычно, утверждают шарлатаны от образования, не знакомые с ним, но делающие карьеру на объявлении себя «реформаторами».
Следующий вопрос. Допустим, западная система хороша и себя оправдала, хотя и наша себя оправдала. Но каждая система образования создается не сама для себя. Она создается, как говорилось выше, для производства специалистов, способных решать те задачи, которые в данный момент стоят перед данной страной.