2009 № 1
Шрифт:
Только никто не знал, с чего начать.
– Тебе Игорь Федорович привет передавал, – вспомнил он.
– Спасибо. Он ведь…
– Да, пять лет уже.
– Слушай, Нелька тебе тоже кланялась!
– Так ведь и она…
– Ага. Зимой, в автокатастрофе. С мужем.
– Земля пухом… – не подумав, сморозил он.
– Так ведь и мы, Вик…
– И мы…
Издалека, из такого далека, о котором и помыслить страшно, в тишину вторглась гитара. Ей вторил голос – знакомый, с легкой хрипотцой, пробирающий до самых… Что есть у души внутри?
…И– Не казни себя, Вик. Забудь.
– Не могу. Я и так почти ничего не помню. Забывать – в моем положении это непозволительная роскошь.
Когда мир стал таять, он не удивился.
И не испугался.
Приближение пятое
РАБОТА
…но мы не плакали, поверьте,
Когда узнали эту весть…
– …Мне вас порекомендовали как специалиста. Помогите! На вас единственная надежда!
Длинноволосый парень – он мысленно окрестил его «художником» – был лет на десять моложе и на голову выше. Блуза-косоворотка, штаны из вельвета, пузыри на коленях. Умоляющий взгляд – сверху вниз, а кажется, что снизу вверх.
– Не волнуйтесь. Я сделаю все, что в моих силах.
– Она… Она ушла от меня!
– Куда?
– На улицу. К этому чудовищу! Скорее!
Они бежали через анфиладу залов. Фрески, роспись, мебель на львиных лапах. Позолота, бархат штор, бронза канделябров – настоящих, не таких, как на седьмом этаже «айсберга». Роскошь противоречила затрапезному облику парня.
«Так вот ты какой, внутренний мир», – с издевкой подумал он.
И запретил себе отвлекаться.
– Как ее зовут?
– Виолетта.
– Красивое имя. (Черт, какая банальность!) Что с вами произошло?
– Я… мы… Мы оказались в странном месте.
– Здесь?
– Нет. Мы ничего не помнили. Кажется, был пожар. Горел дом, мастерская, картины. Мои картины!
«Надо же! Угадал насчет художника…»
– Я крикнул ей «беги!», а сам стал снимать картины со стен. Надо было вынести их на улицу. Я и подумать не мог…
– Она сгорела?
– Задохнулась. Там было очень много дыма. Я не знал! Я выносил картины… Правда, они все равно сгорели. Вот, осталась одна…
Художник в отчаянии тряс холстом, свернутым в трубку.
– Я себе не прощу! Картины… Пропади они пропадом!
Сейчас они неслись длинным коридором. Под ногами скрипел паркет. Из боковой двери выскользнула молодая женщина в платье, открывавшем плечи и спину. В ее прическе белел венчик лилии. Женщина улыбнулась им и с разочарованием вздохнула, когда они промчались мимо.
За стеной пели:
Выходят«Ну, это мы еще посмотрим!» – с веселой злостью подумал он.
Темная лестница. Крутые ступени, ледяной чугун перил. Дверь на улицу взвизгнула, жалуясь на судьбу. Он сразу увидел Виолетту. Миниатюрная брюнетка зябко куталась в плащ. Шляпка с легкомысленной вуалеткой оставляла лицо в тени. На мгновение показалось: перед ним – Лика. Сердце зашлось, кровь ударила в виски – и отпустило.
Нет, не она. Даже не похожа.
Спутник, стоявший рядом с Виолеттой, выглядел персонажем безумного карнавала. Ребристая «кираса» из папье-маше, рельефно выступают белые ребра; маска-череп закрыла лицо. Черные с серебром лосины, ботфорты со шпорами, плащ до земли. Не слишком высокий, спутник казался огромным.
Пространство вокруг него ежилось и отступало в тень.
– Не подходи ко мне, чудовище!
Слова Виолетты были обращены не к спутнику в маске. Художник споткнулся, как если бы налетел на стену, и едва не растянулся на булыжнике мостовой.
– Он не подойдет к вам. Не бойтесь.
– А вы кто такой?!
– Меня зовут Виктор. Нам надо поговорить.
– Мне не о чем с вами разговаривать. Чтобы разговаривать, нужно дышать. А мне больше нечем дышать. И незачем.
Спутник выпростал из-под плаща руку, затянутую в перчатку цвета слоновой кости. Без колебаний Виолетта взяла у него хрустальный флакон с притертой пробкой. Пропуск на ту сторону для женщины, еще не знавшей, что все стороны – миф, если есть вина и нет прощения.
– Выслушайте меня. А потом поступайте, как сочтете нужным.
– Хорошо, – она крепко сжала в кулачке флакон, словно боялась, что у нее силой отнимут забвение. – Я даю вам пять минут.
– Вы любите его? – он кивнул на художника.
– Его?! – глаза под вуалеткой вспыхнули ярче, чем у разъяренной кошки. – Он меня предал! Променял на свои проклятые картины! Он был для меня всем! А я для него? Уборщица, любовница, нянька…
Она вырвала пробку, как чеку гранаты.
– Да, он виноват. Его очень трудно простить.
– Трудно? Невозможно! Проклятые картины…
Он не знал, откуда в кармане взялась зажигалка. Не вполне понимая, что делает, он бросил зажигалку художнику. Тот поймал ее на лету. Сперва тупо уставился на свою ладонь, потом лицо его просветлело.
– Картины?
Парень упал на колени, чиркнул колесиком: раз, другой.
– Я не прошу тебя вернуться. Просто живи. Где-нибудь. Пожалуйста… – художник поднес огонек к холсту. – Это последняя. Остальные сгорели. «Утро в заливе Лиссан». Помнишь, мы ездили с тобой в Лиссан в августе? Ты бегала по пляжу и смеялась. Я так и не смог передать выражение твоего лица…