2012 Хроники смутного времени
Шрифт:
Я тупо смотрел ей вслед, но в глазах у меня стояли совсем другие картинки из недавнего, но ставшего уже привычным жестокого петербургского бытия. И в том мире пятилетние российские девочки без надежной охраны жили на улице не дольше пары минут.
Здесь, в столице, все было иначе, и оживающий на глазах утренний двор подтверждал это каждым .последующим мгновением. Вот вышла женщина в строгом деловом костюме — одна, без сопровождения в виде трех вооруженных рыл, — открыла дверь дорогой иномарки, завела машину и, небрежно выруливая одной рукой, а второй придерживая
Следом появился пожилой мужчина в шортах и футболке, откровенно безоружный, но ничуть от этого не смущающийся. Он выкатил во двор велосипед из новомодных, недешевых, моделей, ловко запрыгнул на него и бодро покатил со двора.
Потом народ повалил валом — развязные юноши, озабоченные женщины, задумчивые девушки, солидные мужчины. Обычная, вообще говоря, городская публика, которую сейчас объединяло одно — демонстративная, возмутительная, безалаберная неготовность к отпору. Мы втроем легко бы захватили этот дом со всеми его обитателями, если бы наш бизнес заключался в мародерстве или киднеппинге.
— Живут же люди! — завистливо протянул Васильев и продолжил с неожиданным ожесточением: — Им бы, бля, всего недельку на Петроградской стороне продержаться — глядишь, людьми бы стали. С ноги по паре гоблинов за раз бы выключали…
Я подумал, что, судя по практике, все выглядело бы ровно наоборот, но разубеждать Валеру не стал. Я сощурился на настойчивое, зовущее утреннее солнышко и слегка толкнул в плечо спящего Палыча.
— Вставайте, граф, рассвет уже полощется,—вспомнил я неожиданные и совершенно чужие сейчас строчки.
— Вставайте, граф, уже друзья с мультуками коней седлают около крыльца. Уж горожане радостными звуками готовы в вас приветствовать отца! — услышал я торопливый и радостный шепот сзади. А потом Васильева, что называется, разобрало, и он загорланил во весь голос, как всегда мимо нот, зато громко и искренне: —Не хмурьте лоб, коль было согрешение! То будет время обо всем забыть! Вставайте, мир ждет вашего решения! Быть иль не быть, любить иль не любить!..
Меня вдруг тоже захватил этот странный, завораживающий ритм, эти чудные, но такие близкие и понятные слова, и я тоже начал орать вместе с Валерой, так громко, как только мог:
— И граф встает, ладонью бьет будильник. Берет
гантели, смотрит на дома. И безнадежно лезет в холодильник, а там зима, пустынная зима…
Про пустынную зиму нам пришлось орать дважды, потому что мы забыли следующий куплет.
Наш дуэт пробудил Палыча. Поначалу он метнул в нас тяжелый взгляд из-под нахмуренных бровей, а потом вдруг тоже заорал с таким воодушевлением, которого я никогда у него не видал:
— И продают на перекрестках сливы, и обтекает постовых народ. Шагает граф, он хочет быть счастливым.
И он не хочет, чтоб наоборот!..
Мимо нас прошла пожилая женщина в оранжевом комбинезоне и с метлой в руке. Прошла, но потом вернулась, наклонилась к водительскому окну и оглядела нас всех теплыми и влажными глазами:
— Вы два куплета пропустили, молодые люди! Какможно в таких песнях куплеты пропускать!
Она не уходила, ожидая ответа, и Палыч виновато сказал:
— Прости, мать, больше не повторится!
— Смотрите у меня! — улыбнулась она и отправилась подметать двор, негромко напевая нам Визбора с самого первого куплета.
Мы еще несколько минут послушали, как она поет, опустив все окна, потому что утреннее солнце принесло в город не только свет, но и неожиданную в сентябре жару.
Потом Палыч завел мотор, недовольно повел носом и сказал:
— Помыться бы надо. Провоняли тут, как бомжи последние…
Валера тут же отозвался из салона:
— Кто о чем, а вшивый о бане! Жрать охота!
Палыч презрительно хмыкнул, но промолчал, а я примирительно бросил обоим:
— Поехали жрать, заодно и помоемся. Только поближе к офису этих «Телехрониклов».
Мы медленно проехали по дворику, аккуратно огибая беззаботных прохожих, и выбрались на проспект, немедленно оглушивший нас плотным гулом моторов, клаксонов и взвинченных голосов.
Машины двигались в пробке, ни начала, ни конца которой видно не было.
Палыч смог влиться в поток лишь с третьей попытки, бесцеремонно отжав напомаженного мужика в красном спортивном кабриолете. Теперь этот красавчик в бессильной ярости газовал позади нас. Иногда он показывал нам «фак», и я с трудом сдерживался, чтобы не показать в ответ свою помпу.
Пробка двигалась рывками, причем иногда машинам удавалось разогнаться аж до сорока кэ-мэ в час, и в эти редкие моменты водители предпринимали отчаянные попытки перестроиться на наиболее выигрышные полосы движения. Видно было, что эта идиотская борьба
здорово изматывает, и через полчаса Валера предложил Палычу поменяться местами.
— Давай,— согласился Палыч, протирая красные от недосыпа глаза.— У тебя к тому же ксива действующая…
Мы находились в стоящем потоке, упершимся в очередной светофор, безнадежно светивший красным вот уже минут десять, и, когда Валера открыл пассажирскую дверь, выбираясь наружу, стал слышен нервный радиокомментарий из соседней машины:
— …войска Московского военного округа. Ситуация остается напряженной, и мы попросили прокомменти ровать ее заместителя начальника милиции общественной безопасности Геннадия Панфилова. «Я уверен, что силы правопорядка и впредь будут успешно контролировать ситуацию городских границах. Да, на западе и особенно на юго-западе сейчас скопилось довольно много агрессивно настроенных граждан, по нашим оценкам, свыше четырехсот тысяч человек, но мы в со
стоянии удержать этих людей от неоправданных или преступных действий в отношении москвичей и их имущества. Сейчас в парламенте страны разрабатывается законопроект, разрешающий применять оружие в отношении некоторых категорий граждан, в частности тех, кто практикует насилие в отношении представителей госслужащих категории «А». Надеюсь, этот проект станет законом в течение ближайших месяцев». Вы прослушали последние новости, удачи вам!