2012
Шрифт:
– Ну, придут они – мы что, с кулаками на них полезем?
– А что, – спросил старший, – ты так это совсем без оружия и пришёл?
Глеб ответил не сразу:
– Ну, не то чтобы совсем с пустыми руками… – и дёрнул плечом, на котором висел рюкзак.
– Вот и мы такие же умные, – заключил старший. – Значит, расположимся вон там – в зелени, дежурить у перекрёстка будем по четыре человека, остальным – отдыхать.
– И надолго это мы сюда? – поинтересовался один.
– Думаю, здешние, подмосковные, уже к ночи подойдут, но дотемна не полезут, выждут, пока всё стихнет. Главное – вовремя их заметить.
– Для этого, – сказал Глеб, – лучше дозор выставить за дорогой, на их стороне. Человек двух, больше не надо. Часа через два менять. Мы вот с Настюхой можем в первую смену засесть.
Кто-то ухмыльнулся, кто-то пожал плечами: хочешь лишней работы – давай, дело твоё…
– Дело полезное, – кивнул старшой. – Ладно,
– Обязательно. Шагаем, Настя.
Настя подхватила сумку, и они пошли – не переходя на городскую территорию. Лишь метров через тридцать вышли на дорогу. Настя оглянулась: где-то там, в области, уже перебегали, приближаясь, люди.
– Ну, счастливо, Глеб, – сказала она весело. Он не очень удивился.
– Подколенки задрожали?
– Да нет. Свидание.
Она спустилась с Кольцевой, дошла до железной дороги и пошла вдоль неё, в полосе отчуждения, зная, что до Рублёвки дойдёт – а там кто-нибудь да подвезёт до искомого места.
Достала из сумки сотовый. Но трубка как умерла: ни слова, ни вздоха.
Смеркалось уже, а окна на московской стороне всё не загорались. Опять, значит, отключение?
Не везёт так не везёт.
Если бы можно было заранее представить, как обернётся первая демонстрация вместе с антидемонстрацией, Лаптев, пожалуй, ещё сто раз подумал бы, прежде чем организовать выход своих сторонников на улицу. Но что сделано, то сделано, и теперь надо было быстро и продуктивно думать о том, как остановить начавшийся процесс – и так остановить, чтобы это никоим образом не походило на отступление, не говоря уже о капитуляции, но привело бы, напротив, к усилению его позиции. Что-то нужно было предпринять немедленно – что-то такое, что сразу показало бы всем, на чьей стороне сила и кто именно владеет будущим.
Сделать это следовало немедленно потому, что в ином случае уже и сама столица вышла бы из-под его контроля. Положение в главном городе страны ухудшалось с каждым часом. В Москву подавалось всё меньше энергии, район отключался за районом – якобы из-за выхода из строя очередной подстанции по причине крайнего износа оборудования и перегрузок. На самом же деле (как исправно доносили люди с мест) по большей части станции просто отключались по чьей-то команде – и это уже походило на самую настоящую блокаду. Не зря ведь большинство подстанций находилось не в городе, а на периферии. Срочные переговоры с руководителями Московской области ничего не дали: там лишь пожимали плечами, объясняя, что и сама область страдает от обесточивания не меньше города, а также напоминали о давних предупреждениях со стороны того же Чубайса, не к ночи будь помянут. Лаптев же сильно подозревал, что областное руководство не забыло столичных поползновений к объединению области со столицей и теперь отыгрывалось за тогдашнее волнение – или, во всяком случае, не мешало отыгрываться другим. Было ясно, что следующим этапом станет отсутствие воды: насосные станции останавливались, как только из сети исчезало промышленное напряжение. Нет воды – нет и канализации, и это означало, что город через считанные часы начнёт захлёбываться в собственных фекалиях. Городской транспорт уже замирал, угроза остановки метрополитена нависла уже над самой головой, и хотя бензин пока ещё был, но и его хватило бы на считанные дни, если не часы – как только прекратится подвоз, город можно будет считать парализованным. Ведь и продуктов на складах имелось – чего-то побольше, чего-то поменьше, но в общем и здесь счёт шёл на, в лучшем случае, неполную неделю. Оказавшись в таком положении, большинство москвичей вряд ли обратит свой праведный гнев на Кремль: в конце концов, Москвой правили мэр-губернатор и его люди. И в результате и те, кто осадил Москву, и те, кто оказался в ней осаждённым, объединят свои усилия – и пойдут на приступ мэрии. И предотвратить это можно будет лишь одним способом: снять блокаду, возобновить подачу энергии, восстановить подвоз продуктов – и тем самым вернуть столицу к нормальной жизни. И одновременно объяснять, говорить, кричать о том – кто на самом деле виноват в происходящем, кто стремится удушить столицу и ради чего. Если это удастся, замысел Кремля обернётся против него же и приведёт к полному проигрышу Ладкова в борьбе за высший пост в стране. И наоборот – покажет всем, всему миру, что именно он, Лаптев, способен успешно справляться даже и с самыми сложными ситуациями.
Ему было, однако, ясно, что теперь уже Москве своими силами не справиться. Кольцо, обхватившее город, перекрывшее если пока ещё не совершенно все, то, во всяком случае, все основные пути подвоза, можно было взломать лишь двойным ударом: изнутри – и извне. Одновременно, по общему плану.
И в принципе это было возможно. В том случае, что губернаторы прилегающих регионов поддержат Москву и примут его, Лаптева, предложение.
А у них есть основания принять его: люди понимают, что, по сути, идёт борьба не за столицу, а за Кремль. А им, Лаптевым, уже обещано губерниям то, чего они давно уже хотели. И обещано без малого по максимуму. Они поверят, в хорошее всегда легко поверить.
Правда, пока могло показаться, что губернаторы поддерживают Третьего с его Ладковым: они ведь по указанию верховной власти прислали людей, тех самых, что и образовывали сейчас петлю, накинутую на шею столицы. Но и это было игрой. Потому что прислали они тех, кто мог показаться силой лишь глупцу: неорганизованную толпу. Которая может считаться пассивной силой, но уж активной – никак. А ведь подлинная, активная сила была у каждого губернатора. Но её он не включал. И Кремль её не просил, кстати. Потому что та сила – ОМОН, внутренние войска – уже показала, что она в общении с Москвой крови не побоится. А кровопролитие сейчас Третьему ну совершенно ни к чему – перед выборами, на глазах у всего мира! Потому что сейчас именно он является нападающей стороной. Агрессором. Ну, а мы (думал дальше Лаптев) всего лишь находимся в состоянии необходимой самообороны.
Вывод был более чем ясен: просить коллег помочь серьёзной силой. На то кольцо ответить своим. Серьёзным. А из Москвы только подпирать. Стать той наковальней, на которой молот извне будет плющить рыхлое колечко.
Правда, губернаторы, формально, внутренними войсками в своих областях не командуют. Да и у ОМОНа свои линии подчинения.
Но и части ВВ, и ОМОН живут не на Красной площади, а там, в областях. И не формально, но практически очень многое в их повседневном житье-бытье, да и не только повседневном, зависит не от верховной, далёкой власти, но от здешней, что совсем рядом. В чьих возможностях – сделать твою службу то ли мёдом, то ли горькой редькой. И поскольку им не раз уже приходилось слать своих молодцов на помощь столичным властям, то…
К каждому есть свой подход. С одними достаточно переговорить по закрытой связи. К другим придётся посылать эмиссаров – в знак глубокого уважения. Надо полагать, четверть из намеченных откажется; самые слабые, привыкшие есть из властной руки. Которую, кстати, наполняют другие регионы. Москва в первую очередь. Но остальные три четверти скорее всего пойдут на риск. Потому что в случае успеха они в своих уделах станут, по сути, несменяемыми. А кому из них этого не хочется? Ну, одному-другому и мерещится нечто более высокое. Но это можно и пообещать.
Начать немедленно. Где там хитроумный Полкан?
Вот уж правда – хитроумный. Как ему удаётся придумывать такие штуки?
А может, и не ему вовсе?
Собственно, а какая разница?
Никакой.
В треугольной Крепости Власти и её известных филиалах сегодня тоже что-то было не так, как в обычные дни. Чувствовалось, как всегда, напряжение; но не то деловое, рабочее напряжение активно действующей власти, а какое-то другое: может быть, его следовало бы назвать напряжённым недоумением, растерянностью? Во всяком случае, на подступах к кабинету Третьего не замечалось такого движения, как обычно; персонал рангом пониже, правда, был на местах и в общем занимался своими делами – или делал вид, что занимался, зато жрецы высокой степени посвящения куда реже возникали в коридорах, да и то не все. Причиной, скорее всего, было то, что как только стало известно, что (как тут иносказательно говорили) лёд тронулся прежде времени, многие поспешили на места, в регионы: оставалась ещё надежда, что личным воздействием удастся всё вернуть в условленные рамки или хотя бы замедлить, чтобы вернуть всё под прежние лозунги, антимосковские и проправительственные. Вот почему обезлюдели вдруг кабинеты. Но сам Третий был на месте и работал достаточно активно. Сейчас, например, разговаривал с губернатором обширной сибирской территории, всего лишь в конце прошлого года им назначенным. Вернее, не разговаривал ещё, а лишь дожидался соединения, которое на сей раз не получилось так сразу, как бывало обычно. Вообще-то связь работала нормально, с предыдущим собеседником, своим полномочным представителем по этим регионам, соединили сразу; но, к сожалению, не с ним самим, а лишь с его резиденцией, где самого чиновника не оказалось на месте, был где-то в поездке, и пришлось потребовать, чтобы его немедленно разыскали и передали, чтобы сразу же позвонил сюда. Была надежда, что хоть он там, на месте, понимает и почему операция началась раньше предусмотренного, и, что ещё важнее, нельзя ли всё переиграть, вернуть, так сказать, на исходные позиции. Хорошо бы, конечно; но с каждой минутой у Третьего крепла уверенность в том, что никакого возвращения не будет и что надо думать уже о других вещах, прежде всего – о собственной безопасности. Потому что измена была кругом, измена и предательство, и самой крупной его ошибкой было – не понять этого заранее и не принять мер.