2012
Шрифт:
Он присел на корточки, справляясь с дыханием и внимательно осматривая пол, стены и потолок. Пол был выложен плитами, стены сходились сводами серого камня - здесь явно чувствовалась та же рука, что строила подвал. В центре, похоже, можно было выровняться в полный или почти в полный рост, пол был метра четыре на четыре, кроме гробов в помещении ничего не было.
Время шло, а он сидел и сидел у пролома, пытаясь понять, хочется ему или не хочется приближаться к этим гробам. Приключение и так уже зашло слишком далеко, и он раздумывал, стоит ли идти еще дальше. Он не был ни так наивен, ни так прост, чтобы запросто заглядывать за крышку гроба - для
Один из них был прост и очень стар, собственно, дубовая колода. Но в древнем, черном дереве блестели желтые гвозди, без тени окисла - золото. Второй гроб был из серого железа и похож на египетский саркофаг. На нем было два откидных замка, как на оружейном ящике. Гробозор открыл замки, но крышка оказалась надвинутой на специальный, уплотняющий паз и пришлось поддеть ее кайлом прежде, чем она поддалась. Длинно проскрипели петли.
В гробу лежала мумия, до груди укрытая черным. К черному серебряной булавкой была приколота ссохшаяся фуражка с серебряным черепом на околыше. Серебряные молнии поблескивали в петлицах мундира, подпирающих костистую челюсть мертвеца, на голове сохранилась кожа и рыжеватые волосы.
Он потянул за тулью фуражки и черное тяжело приподнялось вместе с ней, выползли погоны - тело было укрыто форменным кожаным плащом. Он с усилием сдвинул негнущиеся складки к ногам в высоких сапогах. Руки мертвеца были не сложены на груди, а вытянуты вдоль тела. Возле правой, украшенной перстнем с мертвой головой, лежала книга. Возле левой, затянутой в перчатку - серебряная фляжка. Гробозор расхохотался. Дико звучал его смех в склепе, но он не мог остановиться и, сотрясаясь, взял фляжку из руки мертвеца - помянуть. Покойник не обманул - фляжка оказалась тяжелой. Он открутил колпачок, под которым оказался еще один. Он открутил его и покачал головой - горлышко было запечатано стеклянной, плотно притертой пробкой. Он вынул пробку и понюхал содержимое - пахло, как старый коньяк. Он капнул на ладонь - оно и выглядело, как коньяк. Он медленно улыбнулся и опрокинул фляжку в рот.
Глава 6
…в горло проникла обжигающая струя, и он дико вскинулся, хватая себя за грудь, надсадно кашляя. Какой-то здоровенный, бритоголовый детина отшатнулся в сторону, роняя спирт из кружки, - Тихо ты! Ожил, в бога твоего душу мать!
– Все еще кашляя, он сфокусировал зрение, - да это же Герман. Он с трудом сел и оглянулся. Вокруг скалились радостные лица - Сашка, Янко, Киря и Петр.
– Где я?
– Дома, в окопе, где ж еще?
– заржал Герман.
– На-ка, хлебни еще.
Он принял кружку и задержал ее в руке.
– Что случилось?
– Вот что случилось, - Герман ткнул грязным пальцем в сторону, там весело полыхал коттеджик со съехавшей черепичной крышей.
– Х…й нас туда занес, сидели бы дома, так ничего бы и не случилось.
Сквозь бредятину о каких-то замках, гробах и склепах начали проступать реалии сегодняшнего утра. Они замерзли за ночь, как собаки, и вошли в брошенный дом, чтобы погреться и пошарить по кладовкам. Нашарили банку маринованных огурцов, водка была с собой. Сели, разлили - и больше он ничего не помнил.
– Гранату в окошко кинули, -
– Ну-ка, вставай, - Киря подошел и взял его под руку.
– Вставай, вставай, - они выровнялись в окопе.
– Вон он лежит, умелец, - метрах в двадцати из кустов торчали худые джинсовые ноги в армейских ботинках.
– Видишь? Вот он и кинул. А граната выкатилась в дверь и там взорвалась, за стенкой. Нам ничего, а тебе кирпич на башку выпал.
Только тут он почувствовал, что голова побаливает, а волосы и кожу за ухом стянуло подсыхающей кровью.
– Репа у тебя крепкая, - одобрительно заметил Янко.
– Да ты пей, пей, - встрял Сашка, - а то мы тут с горя обрадовались, - он ухмыльнулся, - да и помянули по быстрому, на всякий случай.
– Во!
– Петро поднял с земли пустую бутылку из-под палинки.
– А не надо мертвым прикидываться.
Все радостно заржали. Он вспомнил про кружку в руке и выпил ее до дна, не почувствовав вкуса.
Вечером того же дня их перекинули куда-то в предгорье. Всю ночь они тряслись в грузовиках, а утром, прямо с колес, вступили в бой за пропыленное, провонявшее гарью, белокаменное и красночерепичное местечко, из которого их вышибли к вечеру. Отступая, они оказались на краю горной деревушки, в древней каменной башне, охраняющей крутую дорогу и, выставив часовых, провалились в сон.
На рассвете, когда пришло его время дежурить, он, сидя на плоской крыше башни с чашкой кофе в руке и гекклеркоховской снайперкой на коленях, первым увидел три джипа, ползущие по дороге. К счастью, это оказались свои. В последовавшей затем безалаберной пьянке он познакомился с немолодым, невысоким мужчиной с шапкой седых волос, квадратной челюстью и в квадратных очках, который оказался то ли русскоязычным писателем, то ли франкоговорящим журналистом из Парижа, вольно путешествующим с одним из сербских командиров. В каком-то из перекуров между огромным количеством жареного мяса, запиваемого огромным количеством самопальной палинки, объятиями и разговорами на литературные темы, пересыпаемыми зверским матом, он отдал этому деятелю рукопись своего романа о войне, написанную на смеси русского, украинского и английского языков, которую давно уже и бесполезно таскал в своем ранце. Да и забыл об этом.
Фиеста, продлившись до утра, закончилась отъездом кортежа, а к концу суток в результате боя, последовавшего через час после того, как пыль улеглась за последней машиной, башня и деревушка превратились в развалины, под которыми остались лежать Киря, Янко и Петр, нескольким оставшимся в живых, включая Андрея и Германа, волокущих на плечах раненного Сашку, удалось уйти под покровом темноты.
После этого, ненадолго задерживаясь на временных позициях, они уже неуклонно откатывались к границам Великой Сербии, в Боснии делать становилось нечего - туда вошли войска НАТО, американские самолеты бомбили Белград.
В белградском госпитале, где он долечивался от контузии и ранения в голову, его настигло письмо его франко-русского собутыльника, переданное через третьи руки. Собутыльник издал его роман. Собутыльник имел для него деньги и приглашал в Париж.
Париж, как и любой другой город в мире - это праздник, который всегда с тобой, пока с тобой деньги, превращающие любой город в Париж. Деньги были. А второй роман, принесший ему широкую известность в узких кругах русскоязычного андеграунда, открыл кредит и двери в местную тусовку, вскоре он выписал к себе Германа, Сашка не захотел, Сашка уехал к себе в Питер.