"2013"

Котова Анастасия

Хлеб, компот, кефир и кисель разносили раздатчицы самостоятельно, беря кого — то из отделения.

Времяпровождение в больнице было чересчур скучно.

В отделении царила непривычная тишина.

Пациенты проводили время в палатах. Часть из них болтались по коридорам, ища среди своих хотя бы одну свободную сигаретку, чтобы потом покурить в туалете, пока санитарки не видят.

Вчера мне отдали мой ежедневник вместе с ручкой, и я, уединившись, начала что — то чиркать на чистых страницах. Я очень любила писать всякие рассказы

и даже пыталась в книги. Хотя последние сочиняла больше.

Поэзия — вообще не мое.

Я придумывала большие интересные сюжеты со своими персонажами, мирами и судьбами, но вот духу закончить их у меня не хватало. Вечно теряю к ним интерес. Мне приходилось терпеть насмешки со стороны своего окружения. Хотя какая им разница, чем мне заниматься в свободное время?

Нет же! Они считали правильным найти мне какого — нибудь жениха, и я до сих пор не понимаю, причем здесь любовь — морковь и писательство. Но у меня с работой и учебой не задалось из — за моего статуса. Оставалось только выйти замуж, чтобы окончательно не пропасть.

Я раньше была ярой противницей брака, любовных отношений, а уж детей тем более. Не видела в этом смысла. Во — первых, мои первые отношения закончились очень плохо, во — вторых, детей мне иметь запрещено.

Запрещено по большей части из — за безалаберности и детского видения на жизнь. Какое тогда потомство в этом случае может быть? Может, я не только внешне выглядела как пятнадцатилетний подросток, но и внутренне была еще дитем.

Мама несла за меня полную ответственность. Пока была жива.

Нас выпустили погулять после обеда, проходивший в небольшой столовой в другом конце коридора. Утром шел дождь, и плановую прогулку отменили. Нас по расписанию выпускали три раза в день: после завтрака, обеда и ужина.

Кстати, о столовой. Внешне это помещение, выложенное плиткой. С одним большим пластиковым окном без ручки. Было оно обставлено старыми деревянными столами, столешницы которых потрескались от времени. Обычные стулья. Маленькое окошко посередине. Через него подавали тарелки с едой и хлебом.

Дежурные, обычные больные, расставляли еду. После приводили столовую в порядок: мыли пол, столы, стены. Но на самом деле этого никто не делал. После трапезы пациенты тут же сбегали, не желая работать.

Раздатчица убирала все в одиночку. Из — за этого больные часто получали.

Пожрать — то все любители.

Несмотря на середину июня — сегодня пятнадцатое число, — лето не спешит радовать своим теплом: почти все это время лил проливной дождь, иногда — гроза, а после становилось сильно прохладно.

Приходилось носить ветровки и штаны.

А так хотелось надеть шорты и майки, легкие сандалии и панамы, и щеголять голыми ногами, радуясь солнечным лучикам!

Я надела спортивную куртку — мама оставила мне не только черные велосипедки и футболку вместе с цветастой ночнушкой, — и пошла следом за всеми к выходу.

В небольшом фойе скопилось

много народу. Часть больных стояли в коридоре, ожидая медбрата. Сегодня как раз дежурил Марат. Отчества я уже не припомню.

Он был молодым, нерусской национальности. Темные волосы, волосатая грудь виднелась через небольшой разрез в белой рубашке с короткими рукавами. Сам же невысокого роста, но уж больно красивый — все женщины в нашем отделении сходили по нему с ума.

Я лишь посмеивалась над ними. Подумаешь! Просто мужчина, и ничего более.

На улице стало тепло. Солнце выглянуло из — за туч.

— Выходите! — крикнул Марат, и санитарка, открыв тяжелые деревянные двери, выпустила больных в тамбур.

Женщины, громко смеясь, высыпали на улицу, подставив бледные лица первым солнечным лучам.

Я молча следовала за ними и впервые за все утро вдохнула свежий воздух. Он словно первый глоток воды в пустыне — освежает и придает сил.

Я раньше не особо любила выходить из дома. До сих пор побаиваюсь людей, чужих взглядов и мнений. Боюсь нарваться на неприятности, и в родных стенах бывает намного спокойнее, нежели на улице. Поэтому у меня было мало друзей, я практически ни с кем не общалась. Да еще и по характеру замкнутый человек. Социофоб.

Больные разошлись по лавочкам и беседкам.

Я прошла в беседку напротив выхода из отделения и села на деревянную скамейку. Внутри стоял старый потрескавшийся деревянный стол.

Мне пришлось оставить ежедневник на кровати — желание писать дальше пропало. Как бы мне не хотелось поскорее оказаться в больнице и поскорее приступить к работе над черновиком, все же отложила это дело до лучших времен.

Здесь не та атмосфера.

Я сняла тапочки и поставила босые ноги на прохладную деревянную поверхность. Ступни ужасно горели после носок.

Хотя ноги, бывало, очень сильно потели. Именно по этой причине приходилось носить носки — даже когда надевала сандалии!

Я встретилась взглядом с Галиной Сергеевной и почувствовала свою вину: ведь у меня не получилось вчера поговорить с ней. У нее такие грустные глаза… Что же такое произошло в ее жизни, что теперь бедняжка убивается и практически ни с кем не общается?

Дело в том мужчине — альбиносе, который был с ней вчера? Или же какая — то другая причина?

И, о, черт! Вспомнишь про человека, и он тут же появится!

Я хмыкнула и отвернулась.

Мне на ум пришла идея попросить маму, когда она приедет ко мне в пятницу, привезти мой начатый роман про ожившего фараона Тутанхамона.

Его я начала переписывать заново незадолго до поездки в Кемерово.

Если сильно увлекусь, то начинаю просто сходить с ума: не люблю смотреть фотографии с его мумией и золотой маской. Начинаю бояться. Он повсюду мне мерещиться! Или же это нормально для человека, склонного к фанатизму?

Хотя писать мне все равно нечего, кроме воскрешения пресловутого фараона…