2017
Шрифт:
– Не кажется ли вам, что это был ответ природы на вашу лотерею? – вкрадчиво вмешалась госпожа Семянникова, указывая на возникший перед зрителями студии экран.
Хроника наплыла и раздвинулась во весь телевизор. Море, неправдоподобно зеленое, мятное, с полосами дымчатых нежнейших миражей, внезапно вспухло и хлестнуло, вынося из хорошеньких бунгало плетеную обстановку. Следующие кадры были знакомы по трехгодичной давности новостям: мертвые серые пляжи, словно налитые жидким свинцом; граница кипящего моря и суши, заваленная обломками, похожая на баррикаду, которую море никак не может разрушить и растащить, а суша не может удержать. Апофеоз урагана – бешеная мгла и тени во мгле,
– Остановите и увеличьте, пожалуйста, – раздался за кадром спокойный голос Тамары.
Хроника, дрогнув, отмоталась чуть назад, силуэт человека-коровы застыл и стал толчками расширяться, приближаясь к зрителю. Но вместо того, чтобы делаться детальнее и четче, он становился все бесплотнее, все призрачнее, пока не показалось, что зрители просто проходят сквозь него, будто сквозь притемненный воздух.
– Это графика, – прокомментировала Тамара с удовлетворенной улыбкой. – Фальшивка, и даже не очень качественная…
– Не меняет дела! – закричали ей из студии.
Впрочем, кое-кто из приглашенных, несмотря на классовую неприязнь к прекрасной гробовщице и полученные перед эфиром строгие инструкции, явно начал сомневаться, на той ли стоит стороне. Грубые лица смягчились. Желтоволосая женщина в нелепом трауре, приоткрыв рот, недоуменно глядела на серый экран, на котором остановилась пустота.
– Это не вы кричите, это ваш страх кричит. Но я вам говорю, что можно не бояться смерти, – Тамара, бледная, с мокрым бликом на переносице, слегка раскачивалась на стуле, сама себя держа за запястье руки, державшей близко к лицу махровый микрофон. – Знаете ли вы, что многие патологоанатомы втайне пишут стихи? Я это обнаружила, когда стала заниматься «Гранитом». Вот вам одна из загадок пограничной области между жизнью и смертью. Я не очень люблю поэзию. Но как раз на таких, как я, не употребляющих стихов, сильно действуют отдельные строчки. Когда я только начинала ритуальный бизнес, устраивала первый офис, мне попала вместе со старой мебелью тетрадка без корок. Она осталась от врача, которого на тот момент тоже не было в живых. Не вспомню сейчас фамилии автора, но вот что он написал: «Хочу, чтобы остался отпечаток на морде смерти от моих перчаток». Я поняла, что это про меня. Хочу, чтобы смерть не смела брать больше, чем ей положено. А коль скоро мы живем в материальном мире, я пытаюсь достичь этого материальными средствами, вот и все.
Крылов на своей исстонавшейся кушетке расслабился и вздохнул, только теперь осознав, что уже довольно давно не вдыхал вдоволь воздуха. Ему не хотелось дальше смотреть на Тамару, явно опять победившую. Тем более не хотелось любоваться Дымовым, непринужденно, в позе денди, облокотившимся о позлащенное надгробие, украшенное овальным портретом какой-то красноротой блондинки.
Но что-то в выражении мордочки поганца вновь зацепило Крылова, и он остался на канале, в распоряжении щедрых на крупные планы операторов студии. И сделал это не напрасно, потому что на экране, словно по недосмотру режиссера, вдруг пошла совершенно другая хроника. Судя по горному очерку, по преобладанию в нем прямых углов, это был рифейский север, довольно близкий к Приполярью. Показывали большую площадку совершенно голой земли – земли, не похожей на землю, а скорее на какую-то окаменелую накипь, без следа пестроватой рифейской узорчатости, без единой травинки на пологих горбах. Площадку окружал по периметру невысокий лес, скучный, как забор. Камера вгляделась,
– Дорогой Андрей Андреич, теперь нам нужна ваша помощь, – ласково обратился Дымов к вскочившему Горемыке – Сядьте, сядьте, пожалуйста! – Эксперт неловко плюхнулся, перепуганно глядя на Дымова мутными сизыми глазками двухнедельного котенка. – Скажите, вам знакомо это место? – Дымов сдержанным жестом указал на экран.
– А-кх-да. Знакомо. Конечно. Да, – Горемыко бросил быстрый взгляд на мертвую картинку и поежился. – Это один из участков кучного выщелачивания золотообогатительной фабрики «Северзолото». Бывшей фабрики, так сказать…
– А какую должность вы занимали на «Северзолоте» с тысяча девятьсот восемьдесят восьмого по девяносто четвертый год? – вкрадчиво спросил ведущий.
Тут Горемыко сделался бледен, будто запотевшее стекло.
– Главный инженер, – выдавил он, промокая лоб каким-то серым комком.
– Теперь расскажите нам, что такое цианирование.– Дымов упругими шагами мерил периметр с экспертом внутри, и камеры преданно держали то тот, то этот выгодный ракурс его до лунного блеска напудренной физиономии.
– Цианирование – это один из способов переработки золотосодержащих руд, – послушно забубнил Горемыко, дрожащими пальцами шевеля приготовленные бумажки. – Способ основан на свойстве цианидов растворять благородные металлы в присутствии кислорода. В растворе используется цианид натрия…
– Токсично ли это вещество? – перебил эксперта Дымов, никогда и ничего не понимавший в химии, равно как и в других предметах школьной программы. Теперь ему, похоже, очень нравилась роль лощеного прокурора, который допрашивает в суде трепещущего свидетеля.
– Дело в том, что цианид-ион образует соединения со многими элементами, – продолжал бормотать Горемыко, бегая глазами, чтобы не смотреть ни на кого конкретно. – Есть токсичные, есть относительно безопасные. Самой токсичной формой является молекулярный цианистый водород. Но это недолговечный токсин. Поэтому на «Северзолоте», как и везде в мире, использовался метод пассивного обезвреживания площадок кучного выщелачивания…
– То есть руду, политую цианидами, просто оставляли лежать и обезвреживаться? – уточнил сообразительный Дымов, не обративший внимания на ученые объяснения оппонента.
– Под рудные штабеля кладется усиленный экран! – плачущим голосом выкрикнул эксперт.
– Ну, хорошо. – Дымов, заложив руки за спину, остановился напротив Горемыко, который попытался уменьшиться, как можно плотнее оседая на стуле. – Если этот ваш экран треснет и вещества попадут в грунтовые воды, могут они снова стать ядовитыми?
– При известных обстоятельствах, – прошептал Горемыко, жмурясь.
– А это что такое?! – патетически воскликнул Дымов, указывая на экран, где показывали под мертвыми ветвями какое-то дохлое животное, от которого осталась грязная шерсть да мелкий костяной оскал.
– Известные обстоятельства… Вернее, неизвестные… – еще тише прошелестел Горемыко. Там, на траве, были видны непонятные пятна, как будто по подсохшим перьям и будыльям прошлись зеленой масляной краской. Камера дала панораму: два, не то три участка перекипевшей земли, разделенные редкими, будто ресницы, полосами березняка, и похожее на воздушный детский шарик маленькое НЛО, которое низко плыло над этими бесплодными полями, пробуя почву спущенной ниткой.
– И что же произошло с вашей фабрикой в девяносто четвертом? – снова задал Дымов наводящий вопрос.