2048
Шрифт:
Не любил быть привязанным и Поплавок. Всякий раз, когда он погружался в воду, его с силой выталкивало наверх. А вверху было небо, холодное и пустое, и Поплавку оно не особенно нравилось.
"Но быть может, — рассуждал Поплавок, — если я закрою глаза и оторвусь от лески, волны смогут добросить меня до неба. А на небе я сделаюсь лёгким беленьким мотыльком и заживу весело и счастливо".
И он закрывал глаза, и отрывался. Конечно, он был очень смелым, и поэтому делал вид, что не сам сбежал, а его оторвала волна. И когда волна
Ох и намучился этот старик с Поплавком и Мормышкой! Когда он привязывал их слишком близко друг к другу, они тянули непрочную леску в разные стороны, и конечно, рвали её. Если же кусок лески между ними был слишком длинным, снасть цеплялась за водоросли и тоже рвалась.
Иногда бывало и так, что бродившие по дну голодные крабы принимали Мормышку за мидию и откусывали её клешнями. А в небе над морем летали голодные чайки, они то и дело хватали клювами Поплавок, думая, что он — мотылёк, свалившийся в воду.
Но старик, что жил безо всякой старухи, всегда терпеливо дожидался Поплавка и Мормышку на своём берегу. Может быть, потому, что был он бедным, и не было у него других Поплавков и Мормышек. Или, может быть, потому, что был он мудрым, и знал, что едва ли они сгодятся на что-то другое — а значит, все равно вернутся к нему.
И ещё случались редкие дни, когда погода была подходящей, не было ни крабов на дне, ни чаек над морем, а обитатели удочки — Поплавок и Мормышка — вели себя хорошо и не вредничали. И хотя даже в эти дни старику удавалось поймать лишь несколько рыбок, он бывал тогда очень счастлив. Он сажал этих рыбок в своё жестяное ведро, и они при свете морского заката выглядели совсем как золотые. А потом старик сматывал леску и шёл домой, насвистывая свою любимую песенку.
Если вы бывали когда-нибудь у самого синего моря, вы наверняка эту песенку слышали. Ведь её до сих пор поёт ветер, пролетающий между Двух Камней. Наверно, поэтому один из них зовут Поплавком, а другой — Мормышкой»
Все вокруг замерло. Киб стоял у входа на кладбище, однако из машины никто не выходил. Заслушались не только родители Ады, но и все остальные в салоне.
М-да, вот тебе и рукоделие… Особенно концовка, поразившая саму Вэри не меньше остальных. Ведь она собиралась развить совершенно другую тему! Предостеречь эту парочку насчёт генетически-улучшенных детей, которые не всегда оказываются лучше. И на том, как говорится, скрестить булавки.
Но музыка, зазвучавшая у неё внутри где-то на середине рассказа… Ну конечно, та самая энка, которую она так успешно вычистила из памяти мэрского модельера! Мелодия, которую решено было придержать для более серьёзной массовой прошивки, теперь крутилась в собственной голове Вэри, словно пытаясь восстановить справедливость и вырваться на свободу. И это ей почти удалось — энка каким-то образом влезла в повествование, незаметно свернула ход сказки в сторону музыкальной темы… Ещё немного, и Вэри пропела бы её вслух, испортив все дело!
Вэри оглядела «пациентов». Мужчина, как и предполагалось, отделался лишь мрачной задумчивостью. Зато его жену прошило основательно. Китаянка сидела неподвижно, глядя в пространство тёмными остекленевшими глазами и даже не замечая, как из них течёт. Казалось, её только что вынули из сломанной криогенной камеры и сейчас у неё отвалится голова.
— Нормальная сказка! — Звонкий детский голос разбил тишину. Все пассажиры, словно застеснявшись, разом начали застёгиваться и собирать вещи. Вэри тоже полезла под кресло в поисках гэта, которые сняла сразу после взлёта киба.
— Только в этой сказке никто не умер, — продолжала зеленоволосая девочка. — Но это можно подправить!
— Да помолчишь ты когда-нибудь! — Пришедшая в себя мамаша громко всхлипнула. Потом вскочила, схватила дочь за руку и бросилась вон из киба.
«Перебор, — вздохнула Вэри. — Влажная обработка не планировалась… А это ещё что?»
Сосед слева, полузадушенный галстуком старичок-политик, протягивал ей деревянную визитку с тонкой ажурной резьбой по краям.
— Моей правнучке нужен хороший наротерапевт. Дайте знать, какое у вас расписание.
— Но я не практикую! — запротестовала Вэри.
Однако розовощёкий геронт в строгом костюме уже вылез из машины и бодро зашагал к воротам «Эдема». Даже его спина излучала уверенность в том, что он только что решил проблему воспитания молодёжи, отведя на это ровно столько времени, сколько нужно.
Следом начали выгружаться ушастые братья-японцы. Они достали из-под сиденья какой-то агрегат, напоминающий одновременно гроб и мини-пианино, и теперь с величайшей осторожностью выпихивали его из киба.
— У вас интересное имя. — Усталые глаза космонавта следили за Вэри из-под соломенных бровей. Отец девочки не спешил выходить из киба. Зато уже успел открыть свою Библию и что-то там найти.
— Имя как имя, — пожала плечами Вэри, зашнуровывая гэта. — Неужели вы не нашли в моем досье ничего более интересного?
— Извините, мне пришлось… — Он комично наморщил лоб. — Все-таки не каждый день гувернантку нанимаешь. Мой, как вы точно выразились, Ангел… В космосе он работает в режиме электронного исповедника — лишние сеансы связи нам запрещены, вот и приходится с этой штукой разговаривать. И хотя на Земле в нем включаются и другие опции, мне иногда кажется, что святоша в нем понемногу захватывает память.
Он постучал пальцем по корешку искина в виде книги.
«Большому кораблю — большой иллюминатор, — мысленно съязвила Вэри. — Ещё бы тебя отпустили шляться в космосе без надзора.»
— В частности, он всегда снабжает результаты поиска притчами, — продолжал отец Ады. — Обычно они скучноваты, но что делать. Служебная техника, приходится читать. Когда я вас сканировал, то вместе с вашим личным досье получил историю про какую-то Святую Варвару. Представляете, родной отец убил девушку за то, что она сделала в бане три окна — а не два, как положено. Никак не могу понять, в чем мораль этой басни с лишним окном. Может, это намёк на ваш дефект зрения? Или на излишнюю открытость тела в вашей профессии? Извините, что мой искин так глубоко копает. Но вы ведь не только преподаватель кинестетики. Вы настоящая «тайфу», фея высшего класса.