210 по Менделееву
Шрифт:
– Хитер, брат, хитер… – философски изрёк Багрянский и недоумённо пожал плечами. – Такие типы видят в других только то, что сидит в них самих.
– Могу сказать одно, Лёвушка. Мы правильно поступили, что вызвали в Лондон Леонида Сергеевича. Клубок тайн лондонского андеграунда оказался не только сложным, но и весьма странным.
Сняв очки в золотой оправе, Духон усиленно помассировал переносицу.
– И то верно, – тяжело вздохнул Багрянский. – Чует моё сердце, Саша, с огнём играем.
– Тем интереснее жить! Будем ждать, когда отдохнет наш аналитик.
Когда наконец Мацкевич спустился из номера
– Вы так здесь и сидите, друзья? То-то звоню в номер одного, другого, а там – молчок. Теперь понятно почему. Ну что ж, готов вам внимать, господа.
– Нет уж, сначала обедать. И незамедлительно! – воскликнул Духон. – Там и поговорим. Только скажите, Леонид Сергеевич, обязательны ли вам белые скатерти за обедом?
– Обижаете. Мы и на газетке могём. За годы службы всякое бывало. И на скатертях, и на газетке, словом, где пир слаще…
– Тогда только в «Адли»! – перебил его Багрянский. – Там всем нам будет удобнее. Без скатертей. Точно.
– Отлично. Тогда вперед! – призвал Александр и решительно направился к выходу.
– Подождите, я хоть пальто захвачу, – засуетился Мацкевич.
– Не надо, это тут, за углом, – тоном знатока Лондона сообщил Багрянский.
Спустя пять минут они уже сидели за любимым деревянным столиком (таковыми практически везде меблированы пабы) и в ожидании еды потягивали «Гиннесс».
– Рассказывайте, зачем призвали под свои знамена? – поинтересовался Мацкевич.
– Сейчас навалим воз и маленькую тележку, – приготовился рассказывать Лев, но его опередил Духон.
– У меня получится коротко и ясно. Без твоих живописаний, – с присущей ему безаппеляционностью заявил он.
В течение последующих сорока минут Духон, которого то и дело перебивал Багрянский, посвящал аналитика в детали допроса полицейских по поводу смерти Люсинова, собственного присутствия на его похоронах и разводок господина Эленского.
Мацкевич, как могло показаться со стороны, слушал вполуха, пока, наконец, повествование не коснулось посещения приятелями замка в Форестхилле, странной встречи с леди Соутбридж и, главное, загадочной и неожиданной смерти её друга, некоего химика Алекса Лэнга. Не скрыли приятели и того факта, что нежданно-негаданно хозяйка замка преподнесла в дар Духону неизвестную картину английского живописца, хотя последнее не произвело на Мацкевича практически никакого впечатления.
– Оставим живопись за скобками данного обсуждения, – коротко и ясно предложил он. – Давайте о леди и ее друге…
– А мы, собственно, все рассказали, – с неохотой признался Александр.
Но Багрянский, задыхаясь от нетерпения, стал излагать версию о вероятной связи гибели Люсинова с кончиной Алекса Лэнга.
Мацкевич, сбитый с толку его обильными словоизлияниями, не выдержал:
– Стоп, коллеги дорогие! Так не пойдёт! Пусть говорит кто-нибудь один. И лучше, чтоб Александр Павлович.
– Это ещё почему? – обиженным тоном спросил Лев. – Я всё-таки старше по возрасту. И потом, версия общая…
– А Александр Павлович все-таки мой работодатель, – просто объяснил Мацкевич.
– Словом, так, Леонид Сергеевич. Из рассказа леди Соутбридж мы с Лёвой заключили, что её друг и поклонник Алекс Лэнг, доморощенный гений от химии, умер вовсе не от передозировки наркотиков. Симптомы его болезни аналогичны с люсиновскими,
– Довольно смелые, я бы даже сказал – сенсационные предположения, Александр Павлович! – несколько снисходительно прореагировал Мацкевич. – Они, безусловно, требуют веских доказательств. Однако, к сожалению, главные свидетели – сами же и жертвы. Таким образом, нам предстоит искать теперь либо косвенные улики, либо других свидетелей, если таковые вообще существуют. Хотя сильно сомневаюсь, что в этом мы сможем конкурировать со Скотланд-Ярдом и уж тем более с британской контрразведкой.
– Вот потому-то я вас и вызвал, товарищ Мацкевич, – сухо отреагировал Духон, бросив красноречивый взгляд на шефа детективного агентства. – Тем паче нам не конкурировать надо и не кого-либо ловить, а просто понять, разобраться, так сказать.
– Постараемся разобраться.
– Приятно слышать.
– Если я правильно понимаю, очередной детектив пишете? – простодушно спросил бывший главный аналитик КГБ-ФСБ.
– Не без того, – не очень уверенно ответил Духон и почему-то мрачно посмотрел на Багрянского.
– Тогда за дело, господа! И прежде всего, Александр Павлович, нельзя ли ещё раз встретиться с галеристкой? Форестхилл, кстати, далеко?
– Близко. Совсем близко. Но, к сожалению, это невозможно. Леди Соутбридж позвонила мне буквально вчера вечером из какой-то медицинской клиники и сообщила, что легла на обследование, так как состояние её здоровья оставляет желать лучшего.
– Что?! – почти одновременно спросили полковник и журналист. – Неужели те же симптомы?
– Скорее всего, да, друзья. Лёвушка, ты помнишь, как она при нашей встрече грохнулась в обморок?
– Лично я тогда подумал, что не мудрено ей было упасть в обморок после того, как она ни с того ни сего подарила тебе шедевр стоимостью в сотни тысяч долларов, – ухмыльнулся Багрянский.
– Какой же ты всё-таки завистник, Левушка! – не преминул парировать Александр.
– Товарищи дорогие, давайте не отвлекаться! – замахал руками Мацкевич. На его мощном лбу выделилась пульсирующая жилка, что означало озабоченность, если не сказать – волнение.
Время от времени Мацкевич кидал загадочный взгляд в окно – на противоположную сторону улицы.
– Что ещё дама сказала по телефону? – машинально спросил Леонид Сергеевич.
– Она дала объявление в газетах в целях розыска хоть каких-нибудь родственников или наследников Лэнга. Ведь дом его остался бесхозным… Да, вот ещё что! Леди Соутбридж как-то странно попросила меня ни в коем случае не посещать особняк химика. Предполагаю, она догадалась, что именно оттуда исходит беда, то есть проблемы со здоровьем – ее и Лэнга. Ну и под конец добавила, что её гражданский долг сообщить о странной смерти Лэнга в полицию.