22 июня. Анатомия катастрофы
Шрифт:
Наконец, автор вовсе не предлагает свести всю историю войны к социологии и уж тем более — к описанию психологических эффектов и аффектов. «Но знаешь ли, чем сильны мы, Басманов?/ Не войском, нет, не польскою помогой,/ Л мнением; да! мнением народным», — говорит один из персонажей пушкинского «Бориса Годунова». Красиво сказано, но не стоит забывать о том, что армия держится не только на «мнении народном», но еще на приказе и дисциплине. Роль военачальника огромна, и там, где командиры и комиссары смогли сохранить порядок и управляемость, смогли уберечь своих солдат от заражения всеобщей паникой — там враг получил достойный отпор уже в первых боях. Такие дивизии, полки, батальоны, батареи нашлись на каждом участке фронта. Десятки тысяч бойцов и командиров Красной Армии начали свою Отечественную войну уже на рассвете 22 июня 1941 г. Оказавшиеся в хаосе всеобщего бегства без соседей, без связи — и без надежды остаться в живых, эти упрямо не сдающиеся батареи и батальоны снова и снова заставляли немцев разворачиваться из походного порядка в боевой, сбивали темп наступления, сбивали спесь врага.
«На миру и смерть красна». Безымянным героям первых дней войны не досталось и этого скромного утешения. Им предстояло погибнуть в безвестности, так и не узнав, удалось ли им приблизить ценой своей жизни одну общую Победу. Большинству из них не досталось ни орденов, ни славы, ни даже надгробного камня. Но именно они своим жертвенным подвигом спасли страну. Они выиграли то драгоценное время, которое было необходимо для того, чтобы глубинный переворот в отношении народа к войне мог состояться. Не будем забывать и об огромном масштабе материально-технической подготовки Красной Армии, о количестве и качестве советского вооружения. Даже взвод (3 машины) танков КВ мог расстрелять и раздавить механизированную колонну вермахта, даже один гарнизон дота, укрытый несокрушимыми бетонными стенами, мог усыпать весь берег пограничной реки трупами немецких солдат...
Наконец, нельзя сбрасывать со счетов и природно-географический фактор. Его не следует абсолютизировать, но и нелепо отрицать тот факт, что сами огромные пространства России поглощали и растворяли армию захватчиков. Наполеону было легко. Его армия, вытянувшись в нитку, шла колонной на Москву. Вермахт начал наступление на фронте от Каунаса до Перемышля (порядка 700 км по прямой), а к концу года бои шли уже на фронте от Тихвина до Ростова-на-Дону (1600 км по прямой). Коммуникации немецкой армии непрерывно растягивались. Каждый снаряд и каждый литр бензина должен был преодолеть гигантское расстояние в полторы-две тысячи километров, прежде чем дойти до фронта. Эти линии коммуникаций надо было охранять, обеспечивать противовоздушной обороной, гарнизонами. А с наступлением осени грунтовые дороги центра России и вовсе превратились в сплошное море непреодолимой для техники вермахта грязи.
Упустив вполне реальную возможность для ликвидации Восточного фронта политическим путем, Гитлер не удосужился и тем, чтобы максимально использовать весь наличный военный потенциал для достижения победы на поле боя. Десятки дивизий вермахта, сотни тысяч военнослужащих, миллионы резервистов в глубоком тылу готовились к «операциям периода после «Барбароссы» в то время, когда войска Восточного фронта таяли в ожесточенных боях. Даже те относительно умеренные потери, которые летом 41-го года несли немецкие войска, не возмещались в полном объеме пополнением техники и личного состава. Немцы не дошли до Москвы. Обескровленные многомесячными боями дивизии вермахта на последнем издыхании доползли до нее. Там, в белоснежных полях под Москвой, замерзающие остатки Восточной армии были разгромлены десятками свежих дивизий Красной Армии, переброшенными из Сибири и Дальнего Востока.
Наше повествование подошло к завершению. Осталось только ответить на тот вопрос, что вынесен в название последней главы. Разумеется, не может быть и речи об установлении какой-то точной даты «Великого Перелома».
Нет таких «выключателей», которые в одно мгновение способны произвести глубинный переворот в сознании огромного многонационального народа. И тем не менее некоторые, вполне рациональные критерии и обоснованные временные рамки указать можно и нужно.
Откроем еще раз статистический сборник «Гриф секретности снят». На этот раз — на странице 152. Там приведена таблица безвозвратных (убитые и пропавшие без вести) и санитарных (раненые и больные) потерь личного состава действующей армии с разбивкой по кварталам каждого года войны.
Печальный опыт великого множества военных конфликтов XX века показывает, что есть некое, весьма стабильное, соотношение числа убитых и раненых в боевых действиях — 1 к 3. На одного убитого приходится трое раненых. К слову говоря, именно в таких пропорциях сложились и потери вермахта в 1941 г. Возможно, эти цифры отражают некое фундаментальное соотношение между «прочностью» человеческого организма и поражающим воздействием оружия первой половины XX века. Как бы то ни было, в ситуации «нормальной войны» (простите за такое циничное выражение) доля санитарных потерь должна составлять 75% от общего числа потерь. Точнее говоря, она должна быть даже больше 75%, так как кроме раненых есть еще и заболевшие, и их бывает не так уж мало среди людей, живущих месяцами в залитых грязью окопах.
А что же показывает нам таблица № 72?
В третьем квартале 1941 г. (т.е. за первые три месяца войны) доля санитарных потерь составила всего 24,66% от всех потерь. Другими словами, соотношение безвозвратных и санитарных потерь оказалось не 1 к 3, а 3 к 1. Это очень мрачное «чудо». За ним стоит огромное количество пленных и дезертиров (которые и составили основную часть безвозвратных потерь Красной Армии летом 1941 г.), за ним стоит трагедия брошенных на растерзание врагу раненых, которых не вывезли в тыл и, следовательно, не учли в графе «санитарные потери».
В четвертом квартале 1941 г. доля санитарных потерь увеличилась почти в два раза — 40,77%. Такие пропорции еще очень и очень далеки до ситуации в нормальной, воюющей армии, но тем не менее перемены очевидны.
В первом квартале 1942 г. — уже 65,44%. Это почти «норма».
Во втором и третьем квартале — соответственно 47,48% и 52,79%. Немцы перезимовали, восстановили силы и снова погнали многотысячные колонны пленных из «котлов» у Керчи и Харькова. Но, заметим, чудовищная ситуация лета 1941 г. более уже не повторилась!
К концу 1942 г. доля санитарных потерь возрастает почти до «нормальной» величины в 67,25%. Далее, вплоть до победного мая 1945 г. идут такие цифры: 79, 75, 76, 77, 79, 78... Наличие принципиального, качественного изменения структуры потерь не вызывает ни малейшего сомнения. Переход от 3 к 1 до 1 к 3 не может быть объяснен погрешностями статистических измерений. Налицо качественное изменение состояния армии, произошедшее на рубеже 42—43-го годов. Армия перестала «разбредаться», вследствие чего доля пленных и дезертиров снизилась до единиц процентов от общих потерь.
Я прошу прощения у всех, кого невольно обидел этой циничной арифметикой людского горя. Поверьте, я понимаю всю кощунственность «игры в проценты», когда за этими процентами — миллионы убитых и изувеченных людей. Но что делать — работа военного историка немногим привлекательнее работы патологоанатома. Поверьте, историк и патологоанатом делают то, что они делают, не из-за нездорового пристрастия к трупному смраду, а для того, чтобы установить окончательный, всегда запоздалый, но максимально точный диагноз.