22 июня. Анатомия катастрофы

Солонин Марк Семенович

«Форсирование противником Немана в короткие сроки оказалось возможным потому, что понтонеры 4-го понтонно-мостового полка, вследствие сложности обстановки и неполучения от общевойсковых командиров приказа на подрыв, мосты в вышеуказанных районах не взорвали» [177, стр. 67].

Здесь мы первый (но далеко еще не последний) раз сталкиваемся с удивительной логикой советских историков: злополучная «сложность обстановки» воспринимается (и навязывается читателям) как некое стихийное бедствие, как уважительная, «объективная» (т.е. от действия или бездействия людей не зависящая) причина, разом оправдывающая ВСЕ. При этом даже не обсуждается вопрос о том, что же было причиной, а что — следствием; сложность ли обстановки привела к потере такого важнейшего оборонительного рубежа, каким должен был стать полноводный Неман, или, напротив, массовое неисполнение конкретными командирами своих прямых обязанностей позволило немцам беспрепятственно пересечь Неман. Что и создало «сложную обстановку»...

В воспоминаниях мл. лейтенанта А.Т. Ильина (накануне войны он был начальником химслужбы автотранспортного батальона 5-й танковой дивизии) обнаруживаются весьма примечательные детали этой «сложности обстановки»:

«Наша 5-я тд заблаговременно по боевой тревоге вышла на восточный берег р. Неман и заняла оборону за несколько дней до начала войны. Когда заняли оборону, меня назначили делегатом связи между штабом дивизии и автотранспортным батальоном... Примерно в 11.30 привели к штабу мокрую женщину, переплывшую Неман, которая сказала, что за городом она видела немецкие танки, но тут же прокурор крикнул «провокация», «шпионка» и сразу застрелил ее. А 30 минут спустя возле моста бойцы задержали мужчину, который был литовцем и на ломаном русском нам сказал, что немецкие танки уже в городе, но и этого оперуполномоченный застрелил, обозвав его провокатором...» [178].

Впрочем, никакая река сама по себе «оборонительным рубежом» не является. В конце концов, при отсутствии вооруженного противника на такой реке, как Неман, можно в течение нескольких часов навести понтонный мост. Оборону рубежа обеспечивают (или не обеспечивают) люди, бойцы и командиры соответствующих воинских частей и соединений. 22 июня 1941 г. в районе г. Алитус таким соединением могла (а в соответствии с планами и распоряжениями командования 11-й армии — должна была) стать 5-я танковая дивизия. В боевом донесении, которое в 9.35 22 июня командующий Северо-Западным фронтом направил наркому обороны СССР, сообщалось, что «5-я танковая дивизия на восточном берегу р. Неман в районе Алитус будет обеспечивать отход 128-й стрелковой дивизии (находившаяся непосредственно у границы дивизия 11-й армии. — М.С.) и прикрывать тыл 11-й армии от литовцев, а также не допускать переправы противника на восточный берег р. Неман севернее Друски-нинкай» [19, стр. 37].

Примечательно, что задача «прикрывать тыл 11-й армии от литовцев» (имелись в виду две дивизии 29-го стрелкового корпуса Красной Армии, сформированные в 1940 г. на базе вооруженных сил «освобожденной Литвы») стоит на первом месте, а задача «не допускать переправы противника на восточный берег р. Неман» сформулирована как дополнительная («а также»). Но, разумеется, не этот казус должен привлечь наше внимание. Главное — это то, что 5-я танковая дивизия обладала реальными возможностями для того, чтобы не просто задержать продвижение немецкой 20-й тд, но и разгромить ее наголову.

5-я танковая (как и весь 3-й мехкорпус) входила в число танковых соединений «первой волны» (первые восемь мехкорпусов были сформированы летом 1940 г.) и была практически полностью укомплектована боевой материальной частью. Артиллерийского вооружения было даже больше штатного расписания (см. табл.)

Несмотря на заметный «переизбыток» артиллерии, наличных средств мехтяги (65 тракторов и тягачей) вполне хватало для ее буксировки (37-мм зенитки и минометы перевозились на автомашинах и в гусеничных тягачах не нуждались). Уже в ноябре 1940 г. (т.е. задолго до начала скрытой мобилизации весны 1941 г.) в 5-й танковой дивизии числилась 1051 автомашина всех типов, в том числе — 92 автоцистерны (при штатной норме соответственно 1360 и 139) [179]. Впрочем, численность автотранспорта и тягачей не имела существенного значения в ситуации, когда свой первый и единственный бой 5-я танковая дивизия приняла непосредственно в районе предвоенного развертывания.

Главной составляющей вооружения 5-й танковой дивизии были, разумеется, танки: 188 легких (170 БТ и 18 Т-26), 30 трехбашенных Т-28 (это танк огневой поддержки пехоты, вооруженный короткоствольной 76-мм пушкой — аналогом немецкого «окурка» — и двумя пулеметами в отдельных вращающихся башнях), 50 новейших Т-34. Не вполне ясен вопрос с наличием на вооружении 5-й танковой дивизии тяжелых танков КВ.

В большинстве источников о них ничего не сказано, но, с другой стороны, известно, что всего на вооружении 3-го МК уже в конце апреля 1941 г. числилось 78 танков КВ [180]. Тяжелые танки могли быть только на вооружении двух танковых дивизий корпуса (2-я тд и 5-я тд). Даже если предположить, что 2-я танковая дивизия была полностью укомплектована танками КВ до штатной нормы (63 единицы), то и в этом случае «на долю» 5 тд должно было остаться как минимум 15 тяжелых КВ. Если же исходить из приведенных в весьма авторитетном источнике [8] данных о наличии на вооружении 2-й танковой дивизии 51 танка КВ, то чисто арифметически в составе 5-й танковой должно было оказаться 37 танков КВ.

Много ли это — 37 танков КВ и 50 Т-34 — в составе одной танковой дивизии? Все познается в сравнении. Для того чтобы по достоинству оценить вооружение и боевые возможности 5-й танковой дивизии, следует сравнить их с вооружением противника, т.е. 20-й танковой дивизии вермахта.

Единственным немецким танком, который летом 41-го хотя бы теоретически мог вести бой с советским Т-34 (но не КВ!), был средний танк Pz-III последних модификаций (H и J), вооруженный 50-мм пушкой KwK-38. На ближних дистанциях эта пушка могла пробить бортовую броню «тридцатьчетверки» в зоне расположения поддерживающих катков гусеницы (там 45-мм броневой лист был расположен вертикально, без наклона). И хотя для стрельбы в борт противника немецкому танку надо было активно маневрировать на поле боя, и хотя попасть в узкий просвет между катками движущегося танка почти невозможно, и хотя 76-мм пушка, установленная на Т-34, уверенно пробивала лобовую (и тем более 30-мм бортовую) броню Pz-III на километровой дальности, некоторые шансы на успех у экипажа Pz-III все же могли быть. Эти шансы резко возрастали при использовании специального подкалиберного бронебойного снаряда с сердечником из карбида вольфрама, но такие снаряды были большой редкостью, к тому же в силу своих конструктивных особенностей они обычно рикошетировали на наклонных броневых листах «тридцатьчетверки».

Во всей группировке танковых войск вермахта на Восточном фронте было 707 танков Pz-III с 50-мм пушкой. Но в составе 3-й танковой группы не было НИ ОДНОГО ганка этого типа (в соседней, 4-й танковой группе таких танков была всего 71 единица). Танковые дивизии 3-й ТГр (в том числе — и 20-я танковая) были вооружены главным образом чешскими танками «Шкода» образца 38-го года, получившими в вермахте обозначение Pz-38(t). Это легкий танк с противопульным бронированием, маломощным (125 л/с) двигателем и корпусом, собранным на болтах и заклепках (головки которых при попадании вражеского снаряда отрывались и калечили экипаж). О.Кариус, немецкий танкист, встретивший начало войны в 20-й танковой дивизии, вспоминает:

«...12 июля в нас попали. Мне впервые пришлось выбираться из подбитой машины... Мы проклинали хрупкую и негибкую чешскую сталь, которая не стала препятствием для русской противотанковой 45-мм пушки. Обломки наших собственных броневых листов и крепежные болты нанесли больше повреждений, чем осколки и сам снаряд. Мои выбитые зубы скоро оказались в мусорном ведре медпункта...» [183, стр. 15].

Вооружен Pz-38(t) был 37-мм пушкой А-7 чешского производства, которая хотя и имела несколько большую бронепробиваемость, нежели немецкая 37-мм «колотушка», но для боя с Т-34 была практически бесполезна. В целом Pz-38(t) по всей совокупности тактико-технических характеристик соответствовал советскому «безнадежно устаревшему» легкому танку Т-26 и существенно уступал (по вооружению, скорости, запасу хода) скоростному танку БТ-7. Но и этого «чудо-оружия» для вооружения танковых дивизий вермахта не хватило, поэтому в 3-й Танковой группе в качестве линейных танков использовались даже легкие учебно-боевые танкетки Pz-I с пулеметным вооружением, для боя с какими-либо советскими танками непригодные в принципе.

Утром 22 июня на вооружении 20-й танковой дивизии вермахта числилось 44 Pz-I, 31 Pz-II (несколько более мощная танкетка, вооруженная 20-мм «пушкой»), 121 Pz-38(t) и 31 средний танк Pz-IV (вооружен короткоствольным 75-мм «окурком»; последние модификации имели усиленную до 50—60 мм лобовую броню) [10, стр. 206]. Соотношение танкового вооружения 5-й советской и 20-й немецкой танковых дивизий можно представить в следующей таблице:

В условиях встречного танкового боя советские Т-34 и КВ должны были просто расстрелять весь этот немецкий танковый «зверинец», оставаясь при этом почти в полной безопасности. Более того, встречный бой у Алитуса не был вполне «встречным»: немецкая танковая дивизия подошла к городу и мосту через Неман в походной колонне, в то время как советские танки теоретически могли быть развернуты в боевой порядок и заблаговременно (с 19 по 22 июня) замаскированы на подготовленных огневых позициях.