22 июня. Анатомия катастрофы
Шрифт:
Это — строки из отчета инструктора Нарымского горкома партии в Западно-Сибирский крайком ВКП(б). Судя по итоговой статистике, кошмар на острове Назино вовсе не был чем-то из ряда вон выходящим. В ходе первой же перерегистрации «спецпоселенцев», проведенной в январе 1932 г., была выявлена убыль 500 тыс. человек, умерших или сбежавших (на верную гибель) в тайгу.
Массовые репрессии и Голодомор 1929—1933 г. наряду с простыми, прозаическими, «хозяйственными» задачами (обеспечить растущую промышленность сверхдешевой рабочей силой и дармовыми сельхозпродуктами, набрать золото и валюту для закупок западной технологии) имели своей целью и решение одной весьма сложной социальной проблемы. Новый правящий класс сверху донизу был наполнен людьми, имевшими личный опыт. Опыт организации восстаний, переворотов, партизанских отрядов, «красных гвардий» и пр. Этот опыт и наличие этих людей не могли не беспокоить партийную верхушку. И только после раскулачивания и коллективизации Сталин и компания смогли вздохнуть спокойно. Теперь они знали — для «активистов», выгребавших кашу из котелка у голодающих, дороги назад, к ограбленному народу, уже нет и не будет никогда. Связанные круговой порукой безмерного злодейства, они могли теперь лишь покорно брести вдоль по извилистой «линии партии».
В январе 1934 г. горячо любимый нашими «либералами 60-х годов» С. Орджоникидзе писал еще более любимому ими С.М. Кирову: «Кадры, прошедшие через ситуацию 32—33-х годов и выдержавшие ее, закалились как сталь. Я думаю, что с ними можно будет построить Государство, которого история еще не знала». Пророческие слова. Глубоко верные. История России раньше такого не знала. И таких «кадров», которые могли бы ежедневно выгружать опухших от голода детей в голую степь, в старые времена, в старой России еще надо было поискать.
К сожалению, ни автор письма, ни его адресат не дожили до июня 1941 г., а поэтому и не увидели, как повели себя эти «закаленные кадры» перед лицом вооруженного неприятеля.
Пока же, в условиях затянувшейся на долгие годы «мирной передышки» (которая для простого народа оказалась гораздо страшнее империалистической войны), новая элита «пролетарского государства» не теряла время зря.
«Вышла я замуж в июне 1929 г. ... Сказочная жизнь, сказочная... Квартира на Манежной площади, напротив Кремля. Шесть комнат... Я ездила за обедами... Везли в термосах — не остывало, это же близко от Кремля, а машине нашей — везде зеленый свет... Обеды были вкусные, повара прекрасные, девять человек были сыты этими обедами на двоих... К обедам давалось всегда полкило масла и полкило черной икры... Вместе с обедом можно было взять гастрономию, сладости, спиртное..: Водка красная, желтая, белая. В графинчиках... Чудные отбивные...» [130, стр. 154].
Это воспоминания жены. Жены не начальника даже, а всего лишь сына бывшего члена Политбюро, к тому времени уже опального Каменева. Кремлевские отбивные, как сочную метафору своей будущей судьбы, он ел в скромной шестикомнатной квартире. Действующие, приближенные к Хозяину начальники «морально разлагались» с гораздо большим размахом. Так, 3 февраля 1938 г. Политбюро приняло очередное постановление, в котором отмечалось, что «ряд арестованных заговорщиков (Рудзутак, Розенгольц, Антипов, Межлаук, Карахан, Ягода и др.) понастроили себе грандиозные дачи-дворцы в 15—20 комнат, где они роскошествовали и тратили народные деньги, демонстрируя этим свое полное бытовое разложение и перерождение».
Увы, борьба Сталина с «разложенцами и перерожденцами» по результативности соответствовала попыткам вытащить себя из болота, потянув за собственные волосы. Если не дачи, не дворцы и не водку «красную, желтую, белую, в графинчиках», то что же другое мог он предложить своим соратникам? Мечта о мировой революции была изгнана вместе с Троцким, ну а предложить поднявшемуся «из грязи в князи» быдлу идею всеобщего равенства и братства не мог даже сам Хозяин. Ему только и оставалось, что стрелять одних «красных бояр» для устрашения других. Много лет спустя уцелевшие дети и внуки репрессированных начальников внушили легковерным потомкам мысль о том, главные жертвы Большой Резни — это большевики «ленинской гвардии», мужественные военачальники и мудрые министры. Если бы...
В 1937—1938 г. органами НКВД было арестовано более 1,5 млн человек, из них 680 тыс. расстреляны, 115 тыс. погибли под пытками во время «следствия» или умерли в тюрьмах и лагерях [196]. Где же было набрать столько генералов, большевиков «ленинской гвардии» и чекистов «школы Дзержинского»? Вероятно, мы не сильно ошибемся, если предположим, что на одного «верного ленинца» пришлось сто невинно загубленных крестьян, рабочих, инженеров, врачей... Но мир устроен так, что даже сто тысяч колхозников не смогут привлечь к трагедии своей семьи столько общественного внимания, сколько привлечет один наследник члена Политбюро.
К началу 1939 г. отстрел руководящих работников резко пошел на убыль, а вот репрессии против рабочих и колхозников шли по нарастающей. Рекордным по числу осужденных стал 1940 год — 2,3 млн человек. Примечательно, что в тот год «политические» составляли лишь 25—30% от общего числа репрессированных. Руководствуясь нормальной человеческой логикой, можно было бы предположить, что остальные 70% были уголовниками. Но это не так. Разумеется, были и уголовники, но основную массу узников ГУЛАГа составляли люди, которые стали жертвами криминальных методов руководства, узаконенных сталинской бандой (важно отметить, что 57% всех находящихся в ГУЛАГе имели срок заключения менее 5 лет). Сажали за 30-минутное опоздание к станку, за сломанное по неопытности (или из-за нереальных норм выработки) сверло, за то, что родился в «освобожденной» Восточной Польше или Бессарабии, за то, что дальний зарубежный родственник прислал по глупости почтовую открытку...
Накануне войны, в январе 1941 г., в лагерях ГУЛАГа содержалось 1930 тыс. осужденных, еще 462 тыс. человек находилось в тюрьмах, на «спецпоселении» насчитывалось более 1200 тыс. Итого: 3,6 миллиона. Общий же итог предвоенной «семилетки» — 6 млн человек, побывавших за решеткой в период с 1934 по 1941 г. [129]. И когда 3 июля 1941 г., звякая дрожащей челюстью по краю стакана с водой, Сталин обратился к «братьям и сестрам», он знал, что практически у каждого из униженных, ограбленных, обманутых им «граждан» или отец, или брат, или сын, или друг расстрелян, брошен в тюрьму, сослан в Сибирь на каторжные работы...
Одним из самых известных заклинаний, с помощью которого коммунистические «историки» объясняли поражение Красной Армии летом 1941 г., звучало так: «История отпустила нам мало времени». Это неправда.
Злополучная «история» отпустила сталинскому режиму недопустимо много времени. Для разрушения всех норм морали и права, для духовного растления народов России в его распоряжении оказалось два десятилетия. Начиная с осени 1939 г. в состав сталинской империи начали входить все новые и новые «освобожденные территории», а вместе с территориями — и многомиллионное, многонациональное местное население. Вот для «воспитательной работы» с этим населением времени было действительно мало (Большая Война приближалась с каждым днем), поэтому партия и НКВД работали в оккупированной Восточной Польше и Прибалтике с удвоенной энергией.
Известный чекист Судоплатов без малейшего смущения пишет в своих воспоминаниях:
«...Во Львове атмосфера была разительно не похожа на положение дел в советской части Украины. Во Львове процветал западный капиталистический образ жизни, оптовая и розничная торговля находилась в руках частников, которых вскоре предстояло ликвидировать...» [162].
Ликвидировали быстро и решительно. Насильственная коллективизация в деревне, внесудебная реквизиция частной собственности в городах, роспуск всех и всяческих политических, общественных, культурно-просветительских организаций, гонения на верующих (в особенности на связанных с Западом католиков и униатов). Бдительность чекистов дошла до того, что они не поленились перечитать тысячи сочинений выпускников польских школ — на предмет выявления «шибко умных и грамотных», семьи которых первыми загрузили в товарные вагоны, уходящие в Сибирь... [129].