23 июня. "День М"
Шрифт:
Стоит отметить ещё одну, весьма примечательную деталь. Документы, составленные в округах (или адресованные командованию округов) содержательно, а во многом и текстуально, целыми абзацами совпадают с общим планом стратегического развёртывания Красной Армии и общим планом первых наступательных операций.
Но есть и важное отличие. В первых строках «окружных документов» (записка начальника штаба Киевского ОВО декабря 1940 г. и Директива на разработку плана оперативного развёртывания Западного ОВО апреля 1941 г.) содержится такая фраза:
«Пакты о ненападении между СССР и Германией, между СССР и Италией в настоящее время, можно полагать, обеспечивают мирное положение на наших западных границах». В документах же высшего руководства (докладных записках наркома обороны на имя Сталина и Молотова) пресловутый пакт не упоминается ни разу! Далее, в апреле 1941 г. Директива наркома обороны СССР так ориентирует командующего войсками Западник) ОВО:
«СССР не думает нападать на Германию и Италию. Эти государства, видимо, тоже не думают напасть на СССР в ближайшее время. Однако, учитывая (далее идёт перечень различных внешнеполитических событий. — М.С.), необходимо при выработке плана обороны СССР иметь в виду не только таких противников, как Финляндия, Румыния, Англия, но и таких возможных противников, как Германия, Италия и Япония». (6, стр. 134)
И это при том, что в документах высшего командования Англия (по крайней мере — с августа 1940 г.) в качестве возможного противника СССР никогда не называлась, зато главным противником (с того же срока) неизменно называлась Германия, которую предположительно могли поддержать Италия, Венгрия, Румыния и Финляндия. Таким образом, преднамеренная дезинформация собственных войск (как важный элемент сокрытия реальных планов) поднималась даже до уровня командующих округами. Стоит ли после этого удивляться тому, что советские генералы и маршалы, встретившие войну в должностях командиров полков и дивизий, в своих мемуарах высказывают мнение (возможно — вполне искреннее) о том, что «Сталин поверил в подпись Риббентропа на Пакте о ненападении…».
Если научная дискуссия об общей направленности и конкретном содержании оперативных планов командования Красной Армии к настоящему времени может считаться в основном завершённой, то вопрос о запланированном Сталиным моменте начала реализации этих планов по-прежнему остаётся дискуссионным. И это неудивительно: если сам по себе факт разработки оперативных планов наступательных действий на чужой территории ещё может быть с некоторой натяжкой назван рутинной работой, которую в качестве меры предосторожности ведёт любой Генштаб, то установление конкретной даты запланированного вторжения в Европу заставляет по-новому оценить роль Советского Союза во Второй мировой войне. Понятно, что для сокрытия и извращения информации по этому вопросу официальная советская и постсоветская «историческая наука» приложили максимум усилий.
В целом ситуацию, сложившуюся в отечественной историографии начального периода Великой Отечественной войны, иначе как «театром абсурда» назвать нельзя. Внимательный читатель, вероятно, заметил, что все вышеуказанные документы стратегического военного планирования находятся в одном месте: ф. 16, оп. 2951 Центрального архива Министерства обороны. Этот фонд не рассекречен, а значит, и никому, кроме ангажированных «историков от Главпура», недоступен. Таким образом, более 10 лет существует совершенно бредовая ситуация, когда ряд документов опубликован, но не рассекречен! Мы не можем ни проверить соответствие опубликованных текстов оригиналам документов, ни восполнить «забытые» публикаторами фрагменты. Хотя не кто иной, как сам Махмуд Ахметович сообщил в 1995 г., что в Докладе от 11 марта 1941 г. (в той его части, которая определяли порядок действий Юго-Западного фронта — и которая не была опубликована в «малиновке»!) рукой Ватутина была вписана фраза: «Наступление начать 12.6». (44, стр.93) Как это понимать? В отсутствие доступа к ф.16, оп. 2951 о достоверности этой информации остаётся только гадать…
Вернёмся, однако, к опубликованным документам. В декабре 1940 года — насколько можно судить по Докладной записке начальника штаба Киевского ОВО — начало боевых действий представлялось ещё отнесённым в неопределённое будущее («вооружённое нападение Германии на СССР наиболее вероятно при ситуации, когда Германия в борьбе с Англией будет победительницей и сохранит своё экономическое и военное господствующее влияние на Балканах»). Конца войны Германии с Англией не было видно, следовательно, у советского командования было ещё достаточно много времени для подготовки и нанесения первого удара. Все другие планы стратегического развёртывания 1940 года, перечисленные выше, и вовсе не содержат никаких прямых или косвенных указаний на дату начала развёртывания. Тот факт, что ход оперативных игр января 1941 г. был привязан к августовским датам, привлекает внимание, но делать на этом основании далеко идущие выводы было бы опрометчиво. Доклад Генштаба Красной Армии от 11 марта 1941 г. приведён — вопреки всем писаным и неписаным правилам научной публикации исторических документов — в крайне усечённом виде. Фактически опубликован только подробный обзор предполагаемых планов и группировки противника. Собственные планы советского командования оставлены «за кадром».
Апрельская (1941 г.) Директива наркома обороны на разработку плана оперативного развёртывания войск Западного ОВО, похоже, исходит ещё из представлений о том, что наступать предстоит в 1942 году или даже позже.
В соответствии с этой Директивой сокрушительные рассекающие удары на Варшаву и Радом должны нанести пять мехкорпусов, из которых летом 1941 г. был полностью укомплектован только один (6-й МК), два других (11-й МК и 14-й МК) заканчивали формирование лишь в начале 1942 года, а ещё два мехкорпуса (13-й МК и 17-й МК) входили в перечень «сокращённых», и на конец 1941 г. их плановая укомплектованность танками не превышала 25–30 %. Едва ли в расчёте на такие силы составлялись планы нанесения «удара левого крыла фронта в общем направлении на Седлец, Радом с целью полного окружения, во взаимодействии с Юго-Западным фронтом. Люблинской группировки противника… овладеть на третий день операции Седлец и на пятый день — переправами на р. Висла..».
Наибольший ажиотаж вызвала публикация майских (1941 г.) «Соображений по плану стратегического развёртывания». Возможно, это было связано с тем, что данный документ был опубликован раньше всех остальных (в 1 — 2-м номерах «Военно-исторического журнала» за 1992 год). Возможно, не успевшая ещё отвыкнуть от традиционных мифов советской псевдоисторической пропаганды публика была шокирована фразой: «Считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий Германскому Командованию, упредить противника и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развёртывания и не успеет ещё организовать фронт и взаимодействие родов войск». Мысль разумная, но при этом вполне очевидная и для советского военного руководства отнюдь не новая. Так, ещё в апреле 1939 г. К. А. Мерецков (в то время командующий войсками Ленинградского ВО), выступая на разборе командно штабной игры, проведённой Военным советом округа, говорил: «В тот момент, когда наши противники будут отмобилизовывать свои армии, повезут свои войска к нашим границам, мы не будем сидеть и ждать. Наша оперативная подготовка, подготовка войск должны быть направлены так, чтобы обеспечить на деле полное поражение противника уже в тот период, когда он ещё не успеет собрать все свои силы…».
И тем не менее майские «Соображения» — полностью повторяющие все предыдущие варианты плана стратегического развёртывания по целям, задачам, направлениям главных ударов, срокам и рубежам — действительно содержат некоторый новый момент. Этот новый момент выражен во фразе, предшествующей предложению «упредить противника». А именно: «Германия имеет возможность предупредить нас в развёртывании и нанести внезапный удар». Во всех других известных вариантах плана стратегического развёртывания Красной Армии подобной по содержанию фразы нет. Разумеется, речь идёт не о «большей агрессивности» майских «Соображений» — необходимость опередить противника и «ни в коем случае не давать ему инициативы действий» является лишь элементарным требованием здравого смысла. Новизна заключается в том, что в мае 1941 г. советское командование уже не столь уверено в том, что ему удастся это сделать, и поэтому настойчиво предлагает Сталину незамедлительно провести необходимые мероприятия, «без которых невозможно нанесение внезапного удара по противнику как с воздуха, так и на земле». Всё это даёт основание предположить, что к середине мая 1941 т. советское военное руководство уже отчётливо поняло, что нападение Германии на СССР возможно, и это нападение возможно даже ДО победного для Гитлера окончания войны против Британской империи. Из осознания этого факта пришло решение изменить (т. е. приблизить!) сроки нанесения собственного удара по немецким войскам.
24 мая 1941 г. в кабинете Сталина состоялось многочасовое совещание, участниками которого, кроме самого Сталина, были:
— заместитель главы правительства и нарком иностранных дел Молотов;
— нарком обороны Тимошенко;
— начальник Генерального штаба Жуков и его первый заместитель, начальник Оперативного управления, Ватутин;
— начальник Главного управления ВВС Красной Армии Жигарев;
— командующие войсками пяти западных приграничных округов, члены Военных советов (комиссары) и командующие ВВС этих округов.