27. БУМЕРАНГ. Рассказы о мире и войне
Шрифт:
– Да это же немцы! – первой опомнилась Люда. – Это их самолёты! Помните, по радио передавали, как их моторы ревут…
– И они прямо сейчас нас бомбить станут… – какимто отрешённым голосом произнесла Нина.
Но первая реакция испуга у остальных уже прошла.
– Перестань, Нинка, – пожурил её Егор. – Чего им у нас бомбить: лес да поле. А хоть и сожгут деревню – в лесу заимок полно, найдётся, где жить, да и лето нынче.
– Это верно, – согласился Миша. – Но куда ж это они?
Тем временем тёмные силуэты в небе постепенно превращались во вполне различаемые самолётные. Теперь можно было попытаться определить, сколько их.
«Один, два, три… двенадцать, тринадцать…
– Тридцать два самолёта! – гордо выдал, наконец, свою цифру Миша.
– А у меня получилось всего пятнадцать, – удивился Витя.
– Двадцать четыре вышло, – сказала я.
Что ж, вполне вероятно, на таком отдалении, да ещё в закатных отблесках, некоторые самолёты могли остаться либо незамеченными, либо посчитанными несколько раз, и точное их количество так и осталось загадкой.
– Куда же они летят? – задумчиво произнесла Люда.
Впрочем, ответ напрашивался сам собой. Воздушная армада определённо направлялась на восток, на Гороховец, и далее в сторону Горького, куда от соседнего райцентра поезд полз несколько часов.
– Опять город хотят бомбить, – выдохнул Егор.
– Гады, – сквозь сжатые зубы проронил кто-то.
Всем в деревне было прекрасно известно (хотя это, конечно, было строгой военной тайной), что в городе Горьком, до революции называвшемся «Нижний Новгород», находятся крупные оборонные заводы, выпускающие самое современное оружие, как воздух нужное сейчас фронту Там трудились тысячи и тысячи людей, в том числе и кое-кто из деревенских. Осенью 1941-го и в 1942-м немцы совершили немало авианалётов на город, пытаясь уничтожить знаменитый ГАЗ – автозавод имени Молотова, заводы «Красное Сормово», «Двигатель революции» и другие предприятия. Гибли люди, разрушались и сгорали целые цеха, но всякий раз производственные линии удавалось быстро восстановить и с них продолжали сходить танки, бронемашины, орудия и миномёты. Однако раньше, за исключением ноября 1941 года, в налётах участвовали одиночные самолёты или совсем небольшие их группы. А тут на Горький надвигалась целая армада! И когда мы видели, как в воздухе проплывают смертоносные чудовища, несущие боль и страдания кому-то из близких, неудивительно, что кулаки сжимались сами собой.
– Завтра ж сбегу на фронт, – в смятении прошептал Миша.
– И я с тобой, – в тон ему поддакнул Егор. – Эх, пулемёт бы сейчас. Крупнокалиберный, зенитный…
Тем временем воздушная армада, не меняя курса, скрылась в почерневшем небе. Только гул моторов, хоть и слабевший с каждой секундой, доносился до нашего слуха, и мы, словно заворожённые, глядели туда, где исчезли немецкие самолёты. Первой стряхнула оцепенение Люда.
– Пошли, что ли, домой, – тяжело вздохнув, обронила она.
– Пожалуй, – согласился Витя.
Мы молча повернулись и, не говоря более ни слова, понуро поплелись по косогору в сторону деревни. Лишь Нина чуть поотстала, продолжая всматриваться в безразличную к нашим переживаниям темноту.
– Стойте, эй, стойте! – вдруг прорезал тишину её звонкий голос. – Глядите же! Скорее!
Мы остановились, обернулись и замерли, как вкопанные, не веря своим глазам. Там, где только что непроницаемая чернота горизонта угрюмо нависала над землёй, небо осветили красноватые и жёлто-бурые вспышки. Вновь послышались противные воющие звуки немецких моторов, но теперь к ним примешивались другие, высокие, наполняющие сердце каким-то необъяснимым ликованием.
– Да это же наши! – воскликнула Люба, первая сообразившая, что именно стало источником этих новых звуков.
«Наши!» «Наши самолёты!» «Уррраааа!» – наперебой закричали мы и принялись обниматься, хлопать друг друга по плечам, а Миша от избытка чувств даже запрыгал на одной ноге. Только Нина молча смотрела на происходящее, и по её лицу текли две тонкие влажные струйки.
А воздушная схватка разгоралась. Уже всё небо на востоке расцветили красно-жёлто-бурые всполохи, и оттуда доносились отдалённые, приглушённые расстоянием взрывы – немцы, очевидно, сбрасывали бомбозапас; вот одна из немецких машин на большой скорости – куда быстрее, чем считаные минуты назад, – пронеслась низко над землёй в обратном направлении, с востока на северо-запад, вот за ней последовала другая, потом третья…
Бой давно затих, а мы всё стояли на том же месте, на косогоре, словно часовые или, точнее сказать, случайные свидетели, которые, неожиданно для себя, увидели нечто необыкновенно важное и его необходимо хорошенько запомнить. Уже совсем стемнело, и на небе сквозь негустой туман проглянули неяркие летние звёзды.
– Пошли, пожалуй, а то прохладно становится, – негромко сказала Люда, слегка поёжившись.
Неспеша, размеренным шагом мы двинулись домой.
– Отогнали, – с уверенностью человека, знающего, о чём ведёт речь, сказал Миша.
– Я ж говорил, что нас никакая сила не своротит, – отозвался Егор.
– Это твой дедушка, кажется, так считает, – поправила было его Люда.
– И дед, и я, – со взрослой серьёзностью ответил Егор, и Федя согласно кивнул.
На лесозаготовках
Кристина приехала к бабушке совсем поздно, когда калитку уже закрыли на ключ. А ведь в совсем недавние времена калитка эта могла стоять незапертой, а то чуть ли не нараспашку и днём и ночью. Но те времена кончились, когда в северные российские города и посёлки потянулись нескончаемым потоком «гости» из южных стран – бывших советских республик. Теперь приходилось соблюдать осторожность – мало ли что на уме у этих залётных молодчиков: не зря же они между собой на своём наречии разговаривают, а по-русски – только на публику Нет, таким доверять нельзя, думала бабушка и стала запирать калитку.
Своего ключа у Кристины, однако, не было, что ничуть её не смущало. Она сначала перекинула через калитку сумку, мягкую, приятно пахнущую кожей, а затем легко, в три привычных движения, перемахнула через дощатый забор, хоть и высокий, но старый и несплошной, так что в нём нетрудно было найти надёжную опору для ноги, даже обутой в модные открытые туфли на высоченной шпильке. По самому верху забора была протянута проволока, когда-то острая и колючая, а теперь настолько проржавевшая, что её шипы напрочь утратили свои колющие и цепляющие свойства. Впрочем, именно последнее обстоятельство и позволило сохранить в целости приобретённое в фирменном бутике платье-сарафан, пусть и не нынешнего сезона, но на даче вполне ещё презентабельное. Успешно преодолев препятствие, Кристина поправила свой наряд и причёску и направилась к дому.
– Как же поздно опять! – всплеснула руками бабушка, увидев Кристину.
– Дела, бабушка, дела задержали, – бодро ответила та.
– Дела… – покачала головой бабушка. – Хоть голова-то ещё цела, – недовольно проворчала она, и вдруг, насторожившись, внимательно заглянула внучке в лицо: А может, и нет?
– Да всё нормально, – поспешила успокоить её Кристина. – Сейчас выпью кофейку и на боковую.
– Ох, Господи! – покачала головой бабушка. – Кофе-то с утра пьют.
– Это когда было, во времена вашей молодости, наверное, – усмехнулась Кристина. – Сейчас всё подругому. Кофе пьют, когда хочется. А мне хочется сейчас.