33 несчастья для математика
Шрифт:
– Морозова, с тортом, да ещё и с сахаром? Не слишком сладко? – И нет, он не о том, о чём я подумала.
Откуда, вообще, у меня около постельные мысли в отношении собственного препода? Причём те мысли, которые больше по панике, чем по желанию оказаться наедине. Хотя, если он разденется, я ведь увижу что там у него на руке?
Странное дело, но эта мысль отторжения не вызывает, одно любопытство, а память быстренько напоминает, что в футболках с коротким рукавом Глебова в универе не видели ни разу.
– Мне как раз, – пожав плечами,
– Зачем приглашала, если я так тебя смущаю? – Нет, он точно надо мной издевается!
– Ничего меня не смущает, – раздражённо. – Просто…
– Просто что? – отставляет Глебов свою кружку, напрочь игнорируя поставленный перед ним торт.
– А вдруг вы мне соврали и завалите на экзамене?
Ой, дурна-а-я!
Мама бы так и сказала, но её тут нет, зато есть реально офигевший Илья Глебович, который смотрит на меня таким взглядом, что сразу понятно – сейчас сдать стало ещё сложнее. Как бы двумя пересдачами обойтись…
И молчание затягивается не потому, что ему нечего сказать, а потому, что цензуры в этих словах, наверное, маловато.
– Морозова, я кому-нибудь из вас, придурочных, хоть раз врал? – Испытующий взгляд предполагает какой-то ответ, но откуда мне знать! До сегодняшнего вечера Глебов у меня воспринимался исключительно как часть универа. – У меня сотни студентов, море потоков и десятки групп, но никто не сможет назвать меня лжецом.
И вот тут просыпается настоящий стыд.
Который не «Боже, я поцеловала препода на спор!», а «Убейте меня, пока ещё чего-нибудь не ляпнула!» Извиняться? Под таким-то, уверенным в моём идиотизме, взглядом? Как-то не тянет, хотя, наверное, стоит. Уже потому, что ничего сладко-извинительного у меня, кроме торта, не осталось.
– Да, я нервничаю! – Может, нападение и правда лучшая защита? – Утром любимая кружка разбилась, потом заказчика не устроили загруженные на сайт картинки, дальше оказалось, что первой пары нет и знали все, кроме меня-идиотки. Ещё Разумовская не приняла контрольную для зачёта, а потом и этот идиотский спор, после которого всё вообще пошло непонятно куда!..
Вот уж точно не туда, не с тем и не для того.
– Да брось, Морозова! – Широко раскрыв глаза, я смотрю на веселье Ильи Глебовича. – Спор-то тебя чем не устроил? Мне понравилось. – Щёки снова краснеют, и вот вопрос, что я за дура двадцатитрёхлетняя, если смущаюсь от всякой ерунды?! – Ты выиграла, наверное, даже что-то интересное… На что хоть спорили, Морозова?
– На диплом, – буркнув, делаю глоток и только потом до меня доходит с кем я откровенничаю.
Не то чтобы преподаватели не знали как пишутся наши работы, но говорить об этом вслух в студенческой среде не принято.
– Чей? – неподдельно интересуется Глебов.
– Если бы я проиграла, писала бы диплом Пермяковой. – Гулять, так гулять, тем более, что диплом ей я всё равно делать не буду.
– А в случае
– Ничего, – буркнув, я планирую отвернуться и занять чем-то руки, но он удерживает за запястье.
Меня пробивает электрическим разрядом до самого плеча, а от жара горячей ладони бросает в пот. И вот это от эмоций знобит или он всегда такой горячий? Подозреваю, что всё вместе, потому что прижиматься к его груди на парковке было жарко. Настолько, что это будет аукаться мне до диплома.
Подняв взгляд, я едва не давлюсь вздохом, спотыкаясь о глаза Глебова.
– Морозова, я должен знать что тебе подарил. Поверь, моё любопытство – страшная вещь, – честно предупреждает он, – так что я всё равно не отстану.
– Свидание, – выдыхаю я, опуская глаза.
Ладно, буду считать, что он меня пытал. Жестоко пытал пылесосом, тортом и собой.
– А теперь, Морозова, – по одному только голосу понятно в какую сторону меняется выражение лица Ильи Глебовича, – скажи, что ты пошутила…
Молчание накрывает гостиную и не сказать, чтобы напряжённое. Совсем нет. Скорее, изменчивое. В том смысле, что всё моё существо чувствует как меняется мнение Глебова о моих умственных способностях.
– И кто этот счастливчик?
– Никто. – Посуда, она срочно требует моего внимания. И чайник тоже.
– Значит, кто-то из ваших… – задумчиво тянет Илья Глебович, оказавшийся проницательнее, чем должен быть. – И кто там такой недоступный? Надеюсь, не Драхан?
– С ума сошли?! – Резкий поворот и резкий же выдох. Ещё чего не хватало, страдать по парню, который на сто процентов оправдывает все национальные анекдоты.
– А кто там у вас ещё настолько выдающийся? – Пока Глебов думает, у меня вертится вопрос поинтереснее.
– Вы что, на самом деле помните всех своих студентов?
Это же нереально! У него только первых курсов вагон – высшая математика, один из его предметов, первые полгода есть во всех расписаниях.
– Нет, – Глебов снова сама честность, – не только своих, чужих тоже многих.
– Это сколько же?.. – сипло начинаю я, но ему не до собственных суперспособностей, у него любопытство.
– Морозова, не отвлекайся. – Пока в моей голове сбоит калькулятор, он цепко осматривает меня с головы до талии, остальное скрыто барной стойкой. – Только не говори, что речь идёт об этой отрыжке попсовых «Сумерек»?
В его глазах реальное разочарование, такого даже после новости о споре не было.
– Что?
Пусть сравнение и такое себе, но на удивление точное. Глебов, придвинув кружку, делает несколько больших глотков, а я как дура смотрю на неожиданно крепкую шею.
– Морозова, ты в курсе, что Велисов занят? – вернув кофе на стол, поднимает он бровь.
– А вы в курсе, что собирать студенческие сплетни непрофессионально? – Моя тарелка летит в раковину, знать бы ещё когда я успела съесть торт… Ничего, у меня ещё есть.