33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине
Шрифт:
– Фставай, бай э! – Шаги старика в матерчатых тапочках были неслышные, а голос проскрипел прямо в ухо. – Или исё цяньги плати, моя другой труппка неси! Та мади!
Михаил Капитонович решил не отвечать и сел на кане. Кан был низкий и холодный, никто, даже китайцы, летом не топят. Старик стоял над ним, и Михаил Капитонович его толкнул. Старик раскрыл беззубый слюнявый рот, и Михаил Капитонович встал и ударил его.
Он вышел из опиекурильни под громкие визги всех китайцев, которые там были: и старика подавальщика, и его старухи жены, и старухи дочери, и старика внука. Какие же они были все старые и крикливые – прямо
«Вот вам, черти косоглазые!» – не оглядываясь, подумал он и пошёл по узкому проходу между кирпичными стенами. Это были внутренние заборы запутанного лабиринта, по которому он вышел на 15-ю улицу Фуцзядяня. Светило солнце, почему-то оно садилось за Сунгари, то есть на севере, а не на западе, но Михаила Капитоновича это не смутило, он этого даже не заметил. Был уже конец августа, и вечера стали короткими, но он не заметил и этого.
На улице было много китайцев, одни китайцы: они шли по тротуарам, они на мостовой погоняли запряжённых в тележки ослов, они сами тянули тележки, их расталкивали бегущие рикши… Куда-то все эти китайцы так спешили. Михаил Капитонович никуда не спешил – у него кончились все деньги, которые он получил от Гвоздецкого. И он вспомнил стихотворение целиком, когда в опиумном мороке его носило с прижатым к груди мокрым котёнком:
Лёгкой жизни я просил у Бога:«Погляди, как мрачно всё кругом».Бог ответил: «Погоди немного,Ты ещё попросишь о другом».Вот уже кончается дорога;С каждым годом тоньше жизни нить:«Лёгкой жизни ты просил у Бога,Лёгкой смерти надо бы просить!»«Лёгкой смерти! Ну что же, пусть будет так – если смерти!»
Не видя дороги, он шёл по тротуару и толкнул старую китаянку, сидевшую на стульчике; старуха боком упала со стульчика и стала шевелиться, пытаясь встать. Он попытался ей помочь, но кто-то толкнул его, и он тоже упал.
– Как вам не стыдно, вы же русский человек, а совсем потеряли человеческий облик! – услышал он. Это была правда, за прошедшее лето Михаил Капитонович сильно поизносился, и от костюма, который он купил на полученные от Гвоздецкого деньги, остались лишь лохмотья.
«Откуда он знает, что я русский? И не всё ли ему равно?» – подумал Михаил Капитонович и почувствовал, что его тянут под локоть. Он опёрся на руку человека, который его толкнул, а сейчас помогал, и поднялся.
– Давайте поднимем её, а то, понимаете ли, неудобно, – всё же мы у них, а не они у нас. – Сказавший это человек был очень высок, молод и, что было не часто для русских в Фуцзядяне, отлично одет. Михаил Капитонович смотрел на него – это был Серёжа Серебрянников.
– Вы меня знаете? – спросил Серебрянников, видя, как Сорокин внимательно на него смотрит и не отводит глаз. – А, постойте! – Серебрянников толкнул Михаила Капитоновича в плечо и тут же ухватил его за рукав, потому что Михаил Капитонович стал падать. – Думаю, если вас отмыть, то вполне сойдете за поручика Михаила Капитоновича Сорокина… Нет?
Михаил Капитонович глупо улыбнулся и кивнул.
– Ну, тогда идёмте со мной, помните адрес: улица Садовая, 12, угол Пекинской?
Улица Садовая, 12, угол Пекинской
Серёжа Серебрянников отмахивал длинными ногами и не оглядывался. Сорокину было трудно за ним поспевать, он задыхался. Он хотел задать вопрос, куда тот делся из эшелона, но не получалось сформулировать, и тогда он неожиданно спросил:
– А чем вы занимаетесь?
Серебрянников на ходу оглянулся:
– Лечу взрослых людей от сифилиса и гонореи и изгоняю лобковую вошь!
– А меня вылечите? – спросил Сорокин.
– А у вас что? – Серебрянников шёл так быстро, что Сорокин гнался за ним вприпрыжку.
– Не знаю, но скорее – последнее.
– Это просто, – ответил Серёжа, – бритва и керосин!
«Зарежет и сожжёт!» – поёжился Сорокин.
Серебрянников неожиданно остановился, и Сорокин уткнулся в его спину ниже лопаток.
– Тогда вот что! – Серебрянников повернулся и упёрся взглядом в Сорокина. – На Садовую мы сейчас не пойдём… «Как хорошо!» – с облегчением подумал Сорокин.
– …А пойдём ко мне в кабинет, у меня там приличный душ, оскоблим вас, а потом… вам надо переодеться! Тогда можно и на Садовую!
Душ действительно оказался приличный: чистый и горячий. Когда Сорокин открыл оба крана – он не разобрал обозначений: красная и синяя точки, – на него хлынула ледяная вода, которая в момент сменилась кипятком. Сорокин ойкнул и отскочил. Серебрянников из кабинета прокричал, что открывать надо понемногу и сначала холодную воду.
– Спасибо! – пробурчал Сорокин, стал осматривать краны и обнаружил предательские цветные точки. – А что какая? – прокричал он, хотя укрученный душ уже не шумел.
– Это немецкая система с газовым нагревателем, красная – горячий! И… побреетесь сами? Или позвать санитарку?
Сорокин обомлел.
– Какую санитарку? – спросил он, от упоминания «санитарки», не «санитара», а именно «санитарки», у него свело зубы и онемел язык.
– Обыкновенную! Санитарка – звать Тамарка! Глафира!!! – закричал Серебрянников.
– Не надо! Не надо никаких санитарок, я тут голый совсем!!! – проорал Сорокин.
Занавеска отодвинулась, и сверху из-под потолка на него смотрел Серебрянников.
– А что, вас скоблить… когда вы оденетесь? – Он задвинул занавеску. – Ладно, сначала вымойтесь, только не вытирайтесь! Поняли? А то как же вас намылить?
– А сколько ей лет? – Сорокин попробовал рукой струю, его ещё била дрожь.
– А какое вам до этого дело? Вы же на процедуре! Глафира!!!
– Што, Сергей Платонович?
– Дайте этому молодому человеку бритвенный прибор, он попробует сам, он стесняется!
– Ну и пусть его! – услышал Сорокин.
Женский голос прозвучал так близко, как будто бы санитарка по имени Глафира, а никакая не Тамарка стояла уже через занавеску. Занавеска сдвинулась, Сорокин в ужасе шарахнулся, чуть не поскользнувшись на мокром кафельном полу, на него смотрела толстая, приземистая немолодая баба в белом колпаке, который сидел у неё на бровях и ушах, и в ярко-белом халате, натянутом на оплывшее тело, как резиновый.