33 способа превращения воды в лекарство
Шрифт:
– Господа, меня зовут Ахвана. Рад приветствовать вас в Гималаях! Много слышал о вас, о ваших прежних открытиях и экспедициях! Я готов исполнить свою миссию, которая была завещана предками мне и всем представителям моего рода – сопровождать белых людей в горы.
– О каком роде и о каких, простите меня, предках идет речь? – спросил через телефон Мессинг.
– У меня нет тайн от вас, господа, – отвечал Ахвана. – Наш род именует себя Хранителями. Из поколения в поколение, от отца к сыну передается мудрость движения по горам. Миссия же наша – в открытости миру. А потому из века в век прибывающие
Совпадения? Провокация?
Петрович предложил Ахване войти в номер. Белоусов последовал за ними, а Мессинг придержал меня за рукав, попросив тем самым остаться в коридоре. Когда дверь номера закрылась, Мишель шепотом сказал:
– Не кажется ли вам, Рушель, все это странным? Утром мы получаем письмо от Насти, где рассказывается, что экспедицию Аненербе встретил брахман, вызвавшийся быть проводником, и тотчас брахман является к нам, предлагая такие же услуги. Я, признаться, опасаюсь, ибо не знаю, что стало с теми немцами и с тем брахманом, который их сопровождал здесь больше чем полвека назад. Как поступить?
– Я думаю, Мишель, – тоже шепотом отвечал я, – нам стоит в данном вопросе положиться на Петровича. Пусть ваш зять старыми добрыми методами советской разведки раскусит Ахвану, вытащит из него все самое сокровенное. Полагаю, Петрович сейчас именно этим и занимается при помощи нашего волшебного телефона.
Ахвана из рода Хранителей
Мессинг кивнул в знак согласия, и мы проследовали в номер. Белоусов, Ахвана и Петрович сидели в креслах, которых в номере Александра Федоровича и было всего три. Поэтому нам с Мессингом пришлось примоститься на край обширной кровати.
– Ахвана, вы сказали, – обратился к брахману через телефон Петрович, – что ваш род называется Хранителями. Я правильно понял?
– Да, совершенно верно. С незапамятных времен род, к которому я имею честь принадлежать, именуется родом Хранителей.
– Следуя этимологии слова «Хранители», – продолжал Петрович, – вы должны что-то хранить, не так ли? Не могли бы вы сказать, что именно?
– Ничего материального мы не храним и не хранили. Миссия наша в другом – хранить жизни прибывающих сюда путешественников.
– Он лжет, – шепнул мне Мессинг. – Напомню вам, коллега, что сглатывание слюны – один из самых ярких показателей того, что человек заведомо знает, что лжет. А наш брахман, пока произносил эту фразу, сглотнул трижды.
Я вспомнил, что физиогономистика в сочетании с жестологией – еще один конек Мессинга, а потому не стал возражать. Тем более что и Петрович глазами дал нам понять, что не верит словам Ахваны. Что было делать? Отказаться от услуг проводника? Но кажется, мы были поставлены в такие условия, когда отказ невозможен – самим нам в горах дороги не найти, а потому проводник все равно был нужен. Беседа же Петровича с брахманом продолжалась еще около получаса, и в ответах Ахваны было все больше сглатываемой слюны и все меньше информации. Меня не покидало ощущение, что Ахвана поставил внутренний барьер перед Петровичем. Наконец и самому Петровичу стало понятно, что «расколоть» индуса-проводника сегодня вряд ли удастся, а это означало только то, что нам следовало быть осторожными в дальнейшем общении даже друг с другом. Однако пора было собираться в путь, что мы и начали делать, разойдясь по своим номерам. Ахвана сказал, что ровно через час будет ждать нас внизу.
Белоусов решает отколоться от нас
Когда по прошествии часа я спустился в холл горного отеля, то среди собравшихся не увидел Белоусова, который обыкновенно не только не опаздывал, но всегда приходил на встречи гораздо раньше назначенного срока. Недоумевали и Мессинг с Петровичем, успевшие за годы знакомства изучить привычки нашего друга-долгожителя. Мы расположились в плетеных стульях и стали ждать. Наконец на лестнице показался силуэт Белоусова. Но что это? Александр Федорович в немыслимой расцветки обломовском халате и своем любимом малиновом колпаке, который он надевал в последние годы только в домашней обстановке. И вещей при нем не было никаких! А на ногах – тапочки с помпончиками! Чушь какая-то… Он остается здесь?
– Друзья мои, – пряча взгляд, произнес Белоусов, – вот только собрался в путь, как стало мне нехорошо… В моем возрасте, знаете ли… Давление… Головокружение… Сердцебиение…
Никогда еще не слышал я, чтобы Александр Федорович так мямлил. Что произошло? Он не идет с нами? Бросает нас? Вот тебе раз!..
– К сожалению, дорогие мои, – продолжал Белоусов, – не могу составить вам компанию, поскольку в таком состоянии не могу быть полезен, а буду только обузой. Давление, знаете ли… Сердцебиение…
Тем временем Ахвана заговорил. И из трубки Петровича мы услышали:
– Да этот человек здоровее всех нас вместе взятых! Он не болен! Я умею распознавать недуги и здесь не вижу никаких отклонений от нормы.
Думаю, что брахман тогда сказал то, о чем думали мы все, но как-то стеснялись высказать вслух, боясь обидеть Белоусова. Впрочем, на слова Ахваны Александр Федорович не обиделся, а только покраснел, опустил голову, направив взгляд на помпончики тапок, от чего кисточка малинового колпака грустно свесилась перед самым носом ученого, сливаясь с цветом всего его лица.
– Да, – только и сказал сначала Александр Федорович. Но потом, помолчав, продолжил, – я не болен, я солгал вам, простите…
Сейчас Белоусов был похож на нерадивого школьника, который прогулял урок, придумал нелепую и якобы уважительную причину пропуска, но был выведен на чистую воду педагогом и теперь готовился провалиться от стыда сквозь землю. Мы укоризненно смотрели на лгуна и ждали дальнейших объяснений, которые очень скоро последовали:
– Я это… того… Это не давление… не головокружение… Я ночью, пока ждал от Насти письма, тут вот прогуливался по аллее… это… прогуливался… звезды тут… Луна вот… И мы встретились с ней…
– С кем – с ней? – Мессинг ненавидел пауз в чужой речи, а потому перебил Белоусова, если можно, конечно, назвать этим словом – «перебил» – попытку поторопить хоть чуть речь нашего друга.
– Я встретил ее! – продолжал Белоусов. – О, в свете луны она была так прекрасна! Так божественна!
– Кого – ее? – опять не выдержал Мессинг.
– Волшебную индианку, – только и сказал Александр Федорович и без сил присел в плетеное кресло.
– Только этого нам не хватало, – проворчал Петрович. – И что теперь делать? Идти без Белоусова? Втроем, ну, то есть вчетвером, с этим?