33 стратегии войны
Шрифт:
Однако 8 июня Наполеон снова получил дурные и тревожные вести: Массена не сумел держаться дольше и сдался на две недели раньше, чем они рассчитывали. Кампания с самого начала не задалась, все шло не так, с множеством ошибок, на каждом шагу происходили непредвиденные события — австрийцы напали очень рано, Моро не повиновался приказам, а теперь еще Массена потерпел поражение у Генуи. Помощники Наполеона готовились к худшему, но сам он, однако, не только сохранял невозмутимость, но и пребывал, казалось, в каком-то радостном возбуждении. Каким-то непостижимым образом он провидел в этих внезапных поворотах судьбы благоприятные для себя возможности — так и в потере Генуи он неожиданно усмотрел превосходный шанс для всех них. Наполеон на ходу поменял весь план; вместо того чтобы дожидаться появления Меласа в Генуе, он вдруг перебросил свои дивизии на север, широкой сетью.
Наполеон как следует изучил свою жертву и интуитивно чувствовал, что Меласа приводят в сильнейшее
Шли часы, а никакого намека на подкрепление не было. Силы французов были на исходе, и к трем часам пополудни австрийцы прорвали оборону, вынуждая французов отступить. Наступил решающий момент во всей кампании, казалось, все кончено, но — непостижимо! — Наполеон в такой, вроде бы безвыходной, ситуации просто сиял. Он, казалось, преисполнился надежды, глядя на то, как происходит отступление, на бегущих в беспорядке французов и на преследующих их — тоже без всякого порядка и дисциплины — австрийцев. Подъехав к тем из своих людей, кто успел ретироваться дальше других, он собирал их вместе и готовил к контратаке, подбадривал, обещал, что вот-вот прибудет подкрепление — и оказался прав. Французские дивизии одна за другой стали появляться со всех сторон. Между тем в рядах австрийцев, уже мнивших себя победителями, царил полный беспорядок. Пораженные новым наступлением, они не сумели собраться, они заколебались и отступили перед организованной контратакой французов.
К девяти часам вечера все было кончено, французы обратили их в бегство.
Как и предсказал Наполеон, воткнув булавку в свою карту, он сошелся с неприятелем и нанес ему поражение именно у Маренго. Несколькими месяцами позже был подписан договор — Франция получала мир, в котором отчаянно нуждалась, мир, который удалось сохранить в течение почти четырех лет.
ТОЛКОВАНИЕ Можно посчитать, что победа Наполеона под Маренго явилась результатом серии случайностей и зависела в значительной степени от везения и интуиции. Однако это лишь поверхностное объяснение случившегося. Наполеон был убежден, что лучшие стратеги становятся творцами своей удачи — благодаря тщательному планированию, расчету и готовности к переменам в меняющейся ситуации. Вместо того чтобы позволить неудачам запугать себя, Наполеон попросту включал их в свои планы. Узнав, что Массену удерживают в Генуе, он понял: сражение за город сковывает и Меласса, и, соответственно, дает французам дополнительное время, чтобы подтянуть свои войска. Моро дал в подкрепление дивизию более малочисленную, чем рассчитывал Наполеон, — он использует это в своих интересах и отправляет ее через Альпы по узкому и незаметному проходу, запутав тем самым австрийцев, которые пытались определить, какими же силами располагают французы. Когда Массена неожиданно сдался, Наполеон понял, что теперь Меласа нетрудно будет спровоцировать, что он не удержится от искушения напасть на французские дивизии, особенно если подойти к нему поближе. Даже у Маренго он с самого начала знал, что первые подкрепления подойдут приблизительно после трех часов пополудни. Чем более азартно, забыв о дисциплине, австрийцы преследовали бы бегущих французов, тем более разрушительной стала бы контратака.
Удивительное умение, которым обладал Наполеон, умение приспосабливаться и маневрировать на ходу, основывалось на его новаторском способе планирования. Во-первых, он проводил дни напролет за изучением карт и планов, которые он использовал для тщательного, детального анализа. Именно такой анализ позволил ему, например, понять, что, разместив свои войска в Страделле, он поставит австрийцев в затруднительное положение, а сам будет располагать сразу несколькими разными возможностями их побить. Затем он просчитал все, казалось бы, непредвиденные обстоятельства: если неприятель предпочтет вариант х, как он ответит? Если часть его плана у провалится, как поправить положение? План был настолько динамичным и включал такое множество вариантов, что его автор чувствовал себя свободно и мог на лету примениться к любой возникшей ситуации. Он предусмотрел заранее такое громадное количество возможных проблем, что в любом случае мог быстро найти адекватное решение. Его план представлял собой смесь скрупулезности и динамичности, и даже если он действительно совершал ошибку — как случилось вначале при Маренго, —
Важно понимать: в жизни, как и на войне, ничто не происходит в точности так, как вы ожидаете или задумываете. Реакция окружающих оказывается неожиданной и непредсказуемой, ваши помощники начинают проявлять чудеса нерасторопности и непонятливости — и так далее, до бесконечности. Если вы пытаетесь решать переменчивые жизненные ситуации, вооружившись жестким, негибким планом, надеясь, что при его реализации не встретите никаких трений, если вы думаете только о том, как бы сохранить стабильность, если всецело полагаетесь на технологии, считая, что они помогут вам преодолеть любые трудности, вы обречены: неожиданности и случайности начнут возникать на вашем пути чаще, чем вы будете успевать с ними справляться, и вскоре всю вашу стройную систему поглотит хаос.
В нашем непростом, все усложняющемся мире наполеоновский стиль планирования и действий — это единственное рациональное решение. Вы впитываете максимально возмож- ный объем информации, стараетесь узнать как можно больше деталей и подробностей; вы анализируете ситуацию глубоко и тщательно, стараясь представить себе возможную реакцию противника и те непредвиденные случаи, которые могут возникнуть. Вы стремитесь к тому, чтобы не затеряться в этом лабиринте вероятностей, а разработать разветвленный, многоуровневый план, подразумевающий массу вариантов и обеспечивающий свободу маневра. Вы стараетесь не зажимать себя в жесткие рамки и иметь возможность корректировать ситуацию по ходу дела. Это позволит вам направить любую возникающую на пути неразбериху против неприятеля. Осуществляя этот подход на практике, вы придете к пониманию слов Наполеона, который сказал, что счастье рукотворно.
2. Когда в 1936 году республиканцы в США собирали съезд, на котором предстояло избрать кандидата в президенты, у них были все основания надеяться на успех. Действующий президент, Франклин Делано Рузвельт, был довольно популярен, но Америка так и не выбралась из Великой депрессии, уровень безработицы оставался высоким, дефицит бюджета продолжал расти, а многие программы «Нового курса» (системы экономических реформ Рузвельта, направленной на преодоление Великой депрессии) явно пробуксовывали. Самым многообещающим признаком было то, что многие американцы разочаровались в Рузвельте как в человеке — да что там, многие его уже просто ненавидели. Каких только ярлыков на него не навешивали — называли деспотичным, ненадежным, скрытым социалистом и даже антиамериканцем.
Рузвельт был уязвим, а значит, у республиканцев были реальные шансы на победу в выборах. Они решили, что могут позволить себе несколько смягчить тон своей риторики и обратиться к традиционным американским ценностям. Заявляя, что они поддерживают дух «Нового курса», но не человека, за ним стоящего, они публично обещали, что проведут необходимые реформы более эффективно и честно, чем это делал Рузвельт. Делая упор на единство партии, они выдвинули в качестве своего кандидата на пост президента Альфреда М. Ландона, губернатора штата Канзас. Ландон являл собой образец умеренности и сдержанности. Речи его были, пожалуй, слегка скучноватыми, несколько пресными, зато он выглядел таким надежным: типичный представитель среднего класса — удобный выбор, не стоит на сей раз продвигать радикала. Он в достаточной мере поддерживал «Новый курс», но это было даже к лучшему — «Новый курс» пользовался популярностью у избирателей. Республиканцы выдвинули Ландона, считая, что у него есть все шансы победить Рузвельта, а больше их ничего не волновало.
Во время церемонии выдвижения республиканцы поставили целый спектакль — это был настоящий вестерн, с ковбоями, девушками-наездницами и фургонами под парусиновым верхом (в таких путешествовали первопоселенцы). В своей речи Ландон не касался конкретных планов или будущей политики, а говорил лишь о себе и американских ценностях, важных для него. Если Рузвельт вызывал неприятные, тревожные ассоциации, то Ландон выглядел воплощением стабильности.
Республиканцы ждали, что теперь Рузвельт сделает ответный ход. Как и предполагалось, он поддерживал президентский имидж, изображал человека над схваткой, свел к минимуму появления на публике. Он говорил лишь на общие темы, придерживаясь оптимистической тональности. После съезда Демократической партии он отправился в долгосрочный отпуск, предоставив свободно действовать республиканцам, которые были этому только рады и действовали активно: они отправили Ландона в предвыборное турне, где тот произносил стандартные речи о том, как он собирается проводить реформы, — взвешенно и разумно. Контраст между Ландоном и Рузвельтом впечатлял — темпераменты, характеры были диаметрально противоположными, и, казалось, это приносит свои плоды: согласно опросам общественного мнения, Ландон выходил в лидеры.