+35° Приключения двух друзей в жаркой степи (Плюс тридцать пять градусов)
Шрифт:
Я рассмеялся:
— Выдумывай! Их без всякой азбуки Морзе передают, прямо буквами.
— В Большие Катки — да. А сюда морзянкой. И потом перепечатывают, на обыкновенной пишущей машинке.
— И ты слышишь — ха-ха!
— Не веришь? — Сашка приложил ухо к столбу и стал говорить, отрывисто, с паузами, словно он и в самом деле к чему-то прислушивался: — Папе… сделана… операция… Постели… дежурный… врач… Целую… Лена. Не веришь? Вот еще. Малые… Катки… Директору… совхоза… Срочно… шлите… отчет… форме… восемь… Катуков.
Сашка все это проделывал так здорово, что если бы я не знал его, то, честное слово, обязательно поверил бы.
— О, смотри-ка! — воскликнул он, не отнимая уха от столба. — Тебе телеграмма!
— Ну-ка! — я смеялся.
— Задержано… доставкой… Малые… Катки… Археологическая… экспедиция… Кубареву… Толи… Так и передали по телеграфу: Толи. Буква и. Точка, точка. А е — только одна точка.
— Давай, давай!
— Сыночек… наш… поздравляем… днем… рождения… Расти… большой… сильный… умный… добрый… Целуем… обнимаем… Мама… папа… Катюша…
Улыбка сползла у меня с лица:
— К-какое сегодня число?
— Семнадцатое.
Я облизал пересохшие губы.
— Ой, у меня же шестнадцатого день рождения! Вчера!
— Вот! — торжествовал Сашка. — А ты не верил.
Но меня заботила не его выдуманная телеграмма. У нас в лагере празднуют все дни рождения, покупают коллективные подарки именинникам. Ничего особенного, духи девушкам, перочинный нож ребятам, еще плитка шоколада, но все-таки. А я сам забыл, никому не сказал. И теперь уж, конечно, никакого подарка не будет.
— Золотая гривна, — сказал вдруг Сашка.
Я встрепенулся:
— Ага! Плати десять копеек!
— Золотая гривна. — Он улыбался. — Золотая гривна.
— Двадцать! — закричал я. — Тридцать!
— Все. Больше у меня нет. — Сашка встал. — Пойдем, купим тебе на тридцать копеек конфет.
Так я получил от Сашки подарок к своим вчерашним именинам.
А вечером, когда я вернулся в лагерь, меня там ждал сюрприз.
— Опять тебе! — Дядя Володя подал телеграмму. — Придется штатную секретаршу заводить и сейф для секретных бумаг.
Я распечатал и прочитал:
«Задержано доставкой. Малые Катки. Археологическая экспедиция. Кубареву Толи. Сыночек наш! Поздравляем днем рождения. Расти большой, сильный, умный, добрый. Целуем, обнимаем. Папа, мама, Катюша».
Я чуть не упал.
— Значит, Сашка в самом деле слышал в столбе, — произнес я растерянно вслух. — Даже «Толи».
— Что за столб, в котором все слышно? — спросил дядя Володя. — Какое-нибудь новое Сашкино изобретение?
— Нет, нет! Я знаю! Он прочитал на почте. Конечно, он же ходил на почту и там видел телеграмму. Ну, Сашка! Ну, Сашка!
Я хохотал, а дядя Володя, ничего не понимая, смотрел на меня с изумлением. И от этого хохоталось еще сильней.
А подарок ко дню рождения я все-таки получил — как они только успели? Мне торжественно вручили за ужином. Даже не один, а целых три: электрический фонарик-жучок — с гарантией на сто пятьдесят часов, красивую расческу с оленьей головой на одном конце и большую плитку шоколада из наших аварийных запасов. Четверть плитки я съел сам, четверть оставил на завтра для Сашки, а половину разделил на маленькие кусочки и раздал всем студентам. Они ели и нахваливали.
Потом я устроился в спальном мешке, причесался новой расческой и стал светить своим жучком. Светил долго-долго, даже надоело. А посмотрел на дяди-Володины часы, — они висели на гвоздике, вбитом в палку, — всего пятнадцать минут прошло. Значит, еще сто сорок девять часов и сорок пять минут гарантии осталось.
Хороший подарок!
Я проснулся на рассвете оттого, что неудобно было лежать. Повернулся на бок, на другой — все равно неудобно. Как будто подо мной камень.
Пошарил рукой в спальном мешке и вытащил свой фонарик-жучок. Я испугался: целую ночь на нем проспал, не раздавил ли?
Рядом негромко посапывал дядя Володя. Чтобы не будить его, я вылез из палатки и, слегка постукивая зубами от утренней прохлады, несколько раз нажал ручку фонарика.
Он весело завизжал, нить в глазке-лампочке сразу стала ярко-красной.
Зря волновался, в порядке!
Солнце еще только встало. Косые лучи, розоватые и неяркие, лежали на траве вперемежку с длинными тенями от тополиных стволов, и поляна, где стоял наш лагерь, выглядела полосатой и разноцветной, похожей на огромный матрац. Было тихо-тихо, как на футбольном стадионе, когда бьют одиннадцатиметровку. Даже птахи потрескивали вполсилы, словно понимали, что еще не настало время запускать свои трещотки на полную мощь.
Я зевнул, сделал руками несколько резких движений, чтобы стряхнуть подобравшийся вплотную холод. И вздрогнул от неожиданности, случайно зацепив взглядом две человеческие фигуры.
Это были Слава и Рита. Они сидели на неудобной скамье из круглых жердей, тоже полосатой от чередовавшихся полос теней и света, держались за руки и смотрели друг другу в глаза. Меня они не видели.
Я нарочно потоптался у палатки, чтобы они обратили на меня внимание, наступил на сухой сучок. Ничего!
— Доброе утро, — сказал я громко.
Слава повернулся ко мне. Он улыбался, но не ехидно, как обычно, а блаженно и бессмысленно. Точно так же улыбалась Катька несколько лет назад, когда лежала в коляске, дрыгая голыми ножками, а я показывал ей на потолке разные смешные диафильмы.
— Доброе утро, — повторил я.
— Чудное! — отозвался он. — Правда, Рита?
— Чудесное утро! — Рита так и не взглянула в мою сторону.
— Иди сюда, Толя! — поманил Слава пальцем.
Я подошел.
— Ну?
— Ты хороший парень! — он взял меня за плечо свободной рукой — другую держала Рита. — И Сашок твой тоже. Правда, Рита, они ребята что надо?