40 лет среди грабителей и убийц
Шрифт:
Наступил конец августа. Отбыв заключение, Митрофанов, приговоренный к административной ссылке, был отправлен этапным порядком в Лодейное Поле Олонецкой губернии.
Оставив своей сестре Устинье Михайловой свой сундук и чемодан Митрофанова с его вещами, Ксения Михайлова отправилась вслед за Митрофановым в Лодейное Поле. Но, не доезжая до этого места, на станции Сермус она встретилась с Митрофановым, уже возвращавшимся в Петербург.
— Приехав в столицу, — продолжала свой рассказ Михайлова, — мы направились на Петроградскую сторону, в какую-то гостиницу, где пробыли три или четыре ночи. Из этой гостиницы перебрались в другую, где пробыли до утра седьмого сентября. Там мы только ночевали,
Далее Михайлова рассказала, что в этот же день они поехали в Шлиссельбург, где, по словам Митрофанова, ему надо было повидать свою бабушку, чтобы перехватить у нее денег. Однако никакой бабушки он не видел. Гуляли, угощались, ночевали в гостинице, а утром, возвратившись в Петербург, прямо с вокзала проехали к Устинье Михайловой, где и были схвачены.
— Скажи, — спросил я, — отчего Митрофанов оказался переодетым?
— Я пошла покупать ему папиросы. Только вышла из ворот, глядь — городовой, околоточный. Меня точно кольнуло что. Уж не за ним ли, думаю? Пришла я, а он сидит и мирно пьет кофе, которым угощала моя сестра. «Так и так, — говорю ему тихо, — полиция стоит у ворот». Он побледнел и говорит мне: «А ведь это меня выслеживают, потому что я убежал с этапа. Что делать?» Стал он думать и придумал переодеться, чтобы под видом женщины проскользнуть мимо полиции. Одела я его в платье сестры моей и побежала за каретой. Ну а дальше вы и без меня знаете, — почти зло выкрикнула Михайлова и заплакала.
Перед нами стояла женщина, безумно, по-видимому, любящая этого закоренелого злодея.
— Скажи, Михайлова, были у него деньги, видела ты их?
— Были… Но нельзя сказать, чтоб большие. Где три, где два рубля платил он. Но деньгами не швырялся.
Отпустив Михайлову, я вечером позвал Жеребцова.
— Ну что, узнали что-нибудь?
— Я сейчас производил обыск у Устиньи Михайловой. Буквально ничего подозрительного! Она показала, что Митрофанова видела у себя впервые, что ее сестра, арестованная Ксения, представила его как жениха.
— Ну-с, а дальше где вы были?
— У Пелагеи Федоровой, квартирной хозяйки, у которой Михайлова сняла комнату. Муж ее сообщил, что на другой день по обнаружении убийства в Морском корпусе явился Митрофанов к своей любовнице Михайловой, поселившейся у них, утром, часов в одиннадцать. Вскоре он ушел, а вернулся уже в новом пальто, костюме, хвалился своими обновками. Потом Митрофанов и Михайлова уехали, и с тех пор он больше их не видел.
— Вы говорите Федоров? — спросил вошедший Виноградов. — Позвольте, это тоже наш знакомый! Он судился один раз за кражу и находится в тесной дружбе с Митрофановьм.
— Вы произвели обыск вещей Михайловой и квартирной хозяйки?
— Как же… Среди массы мало подозрительных вещей я обратил внимание на жилетку, принадлежащую Митрофанову. На ней с правой стороны, между первой и второй пуговицами, ясно бросается в глаза небольшое кровяное пятно. Все вещи я распорядился доставить сюда.
Теперь мне предстояло самое главное: допрос Митрофанова. Я знал, что это будет труднейший из допросов. Сын хотя и незначительного, но все же чиновника, он получил кое-какое образование, дополнив его верхушками разных знаний, схватывать которые он был великим мастером. Один, в тиши своего кабинета, я принялся
На этот раз Митрофанов предстал передо мной уже не женщиной атлетического роста, а высоким, широкоплечим, красивым мужчиной, одетым чисто, почти франтовато. Он вежливо поклонился.
— Ну, Митрофанов, — начал я после продолжительной паузы, — что и как мы будем с вами говорить?
— А, право, не знаю, ваше превосходительство, это зависит от вас, отвечал он.
Я подметил в его глазах огонек насмешки.
— Нет, Митрофанов, не от одного меня это зависит, а также и от вас.
— Как так?
— Очень просто. О чем говорить… Ну, разумеется, мы будем говорить об убийстве Сергеевой. Другой вопрос — как говорить. Вот это-то и зависит от вас.
— А именно?
— Мы можем говорить и очень кратко, и очень долго. Во втором случае — вы отнимете и у себя, и у меня несколько часов сна, в первом случае — все будет кончено в несколько минут.
Я рассмеялся, улыбнулся и он.
— Что же вы выбираете?
— Конечно, первое. Я очень устал, всю эту ночь не спал.
— Отлично. Итак, в двух-трех словах расскажите, как вы убили Сергееву и ограбили несчастного титулярного советника Шнейферова? — быстро задал я ему вопрос.
Ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Это… Это слишком уж скоропалительно даже для вас, — ответил он, улыбаясь углами рта.
— Вот что… Значит, вы не убивали и не грабили? Ах, это скучно, Митрофанов…
— Покорнейше благодарю. Вам скучно, что я не убивал никого и не ограбил, и для того, чтобы вам было… веселее, я должен убить Сергееву и ограбить ее хозяина?
— Слушайте, Митрофанов, бросьте вы бесполезное запирательство. Вы сами понимаете, вам не отвертеться. Против вас — тьма явных, неоспоримых улик. За два дня до убийства вы приходили к Сергеевой, вашей бывшей любовнице, с которой вы вместе фигурировали в деле Квашнина. Сергеева вас представила своему хозяину как брата. Стало быть, факт налицо — вы были в квартире, где совершено преступление. Затем, на другой день после убийства Сергеевой и ограбления Шнейферова у вас вдруг неизвестно откуда появились деньги. Вы покупаете новый костюм, пальто, часы, тратитесь на прогулки с вашей любовницей. Наконец, когда вы узнаете о присутствии полиции у ворот дома, вы устраиваете чисто маскарадное переодевание. Если к этим уликам добавить ваш «послужной список», в котором значится ваша судимость за три кражи, то, вы понимаете сами, спасения вам нет.
Митрофанов молчал, опустив голову, видимо что-то обдумывая.
— Итак, я вас обвиняю в убийстве Сергеевой с целью ограбления титулярного советника Шнейферова.
Едва я это сказал, как Митрофанов выпрямился. Лицо его смертельно побледнело, глаза расширились, и в них засветилось выражение гнева, тоски и отчаяния.
— Только не с целью ограбления! — почти прокричал он. — Да, я убил мою бывшую любовницу Настасью Сергееву!
— И ограбили…
— Да нет же, нет, не ограбил, а взял потом, убив ее, вещи и деньги этого чиновника…
— Не все ли это равно, Митрофанов?
— Нет-нет, вы меня не понимаете… — бессвязно вылетало из его побелевших губ. — Я убил Сергееву в состоянии запальчивости и раздражения. Понимаете? Так и пишите.
Я понимал, что он, как человек умный и искушенный в криминальных делах, отлично знал квалификацию преступлений. Он сообразил, что убийство в состоянии запальчивости и раздражения наказуется несравненно мягче, нежели убийство с целью ограбления.
— Успокойтесь, Митрофанов! Если все действительно так, суд примет это во внимание. Вы расскажите, как это случилось.