40000 лет назад
Шрифт:
За столь короткое время, Чащун как-то уж очень быстро, стал восприниматься Федором, практически родным, заботливым и строгим, а подчас даже жестоким, но уже своим человеком – троюродным дедушкой, шестой воды на киселе, внучатой племянницы, приехавшим внезапно из деревни, навестить родственников, и от всей своей широкой души, готовым помочь советом, подзатыльником и даже пинком, но не от раздражения и злобы, а лишь для правильного воспитания новоиспеченного внука, да-бы поставить, распустившегося шалопая, на путь истинный.
Отец ведь тоже частенько брался за ремень, и пусть не всегда справедливо (по мнению Федора), но основательно
«Как он там? Как мама?». Ком застрял в горле, сдавив дыхание спазмом, а потом, внезапно рванул на волю горьким, безудержным рыданием, которое полилось бушующим водопадом. И пусть хоть насмерть забьет этот чертов дед, его за такое проявление слабости. Не может юное сердце просто так выбросить и забыть свою прошлую жизнь, и своих потерянных, наверно уже навсегда, родственников.
Он сел, зажав голову между колен, и захрипел, сдавленным спазмой горлом, завывая, и заливаясь слезами. Внезапно, жесткая сухая рука легла ему на голову и провела пальцами по волосам.
– Поплачь сынок, поплачь. Сейчас можно. Это ведь не слабость твоя льется сейчас горечью обиды и страха из разбитого сердца. Это ты прощаешься с прошлым, со своим беззаботным детством. Я это вижу. Меня невозможно обмануть. – Голос старика звучал как-то по-домашнему спокойно. В нем не было ни ласки, ни даже намека на какое-либо сострадание, в нем звучала сухая констатация свершившегося факта, пусть безжалостная, но действенная. Если бы его сейчас начали жалеть, то стало бы тяжелее. Боль, конечно, не ушла никуда из души, но стала не такой острой, что ли. Она уже не резала острым раскаленным ножом сердце, не рвала его острыми клыками истерики. Сухая ладонь, вновь прошлась по вихрам парня, и опустилась на плечо.
– Ну вот и хорошо. Ну вот и стало легче. Молодец.
– Деда. – Парень поднял голову, и повернул залитое слезами лицо. – Зачем я тебе? Отправь назад. Там остались мама с папой, они не переживут потери.
– Не переживай. – Старик, в один миг перестал быть добрым дедушкой, превратившись в сурового учителя. – Там ничего не изменилось, все осталось по-прежнему. Но меня радует, что ты подумал о них в первую очередь, а не о себе. Это о многом говорит…
– Почему? – Федор перебил Чащуна.
– Что почему? – Не понял тот вопроса.
– Почему ничего не изменилось? Меня ведь с ними уже нет?
Вроде-бы вполне логичный вопрос вызвал у деда смех.
– Истинный представитель рода человеческого, думающий, что реальность, это только то, что он видит. Есть ты там, не переживай.
– Как так, я же тут. – Парень даже забыл про боль в душе, от столь странного ответа.
– И тут и там. В том мире ты продолжишь жить своей старой жизнью, а в этом новой, и поверь мне, что одно другому не противоречит, а также и то, что тебе тут понравится – понравится быть настоящим, а не бесхребетной амебой. А в общем, не забивай голову лишней информацией, всеравно ты ее не поймешь, да и не смогу я объяснить, то, чему даже названия нет. Эти знания доступны только древним. Может они откроются и тебе когда-нибудь, но только не сейчас, и вставай, хватит ныть, у нас полно дел.
Ты нужен мне, и самое главное, этому миру, хоть это и звучит пафосно до банальности. Тебя для этого сюда и вытащили. Кстати, нужен ты даже этой придурковатой-Ягире, даже несмотря на то, что она поклялась тебя убить, хоть на кону и стоит ее собственная жизнь.
Но все. Хватит об этом. Рано тебе еще забивать голову всем этим, не созрел еще. У нас с тобой есть ровно год для того, чтобы ты вырос. Вставай сказал, и утри сопли. – Жесткая ладонь, еще мгновение назад гладившая для успокоения голову, резко взлетела вверх, и отвесила громкий и смачный подзатыльник, а голос, еще недавно доброго дедушки, взорвался в крик.
Слетевший с поваленного дерева от оплеухи, вставший на четыре конечности парень, ошарашенно смотрел на так резко поменявшего настроение дедушку, а тот довольно улыбался.
– Поднимайся, не изображай из себя побитого пса. Встать я сказал. – Рявкнул он.
Федор от неожиданности подпрыгнул и встал на ноги, с трудом подавив в себе начинающую клокотать ярость.
– Есть потенциал. – Вновь сменил настроение дед, улыбнувшись. – Уже хорошо. Так. Посмотрим, что у нас тут есть. – Теперь его голос зазвучал как у врача, листающего историю болезни.
Он вытянул левую руку, сжатую в кулак вверх, а правую направил, в сторону нашего героя, раскрыв ладонь, и расставив в разные стороны пальцы. Тонкий луч, зеленого цвета, вырвавшийся из покрытой мозолями пятерни, уткнулся в голову Федора, а верее уже Федограна, и быстро забегал по покрывающемуся мурашками, от его прикосновения телу.
– Так, так, так. Что мы тут имеем? – Бормотал он, кивая головой словно отвечая на вопросы. – Костяк хороший, много, конечно, странных, неприятных примесей в структуре? Это исправится правильным питанием. Мышцы рыхлые? Это уже проблема, но разовьем, дай время. Жилы? Да уж. Тут беда. Совершенно не растянуты, как у деда семидесятилетнего. Но вроде эластичные.
Что у нас с головой? Психика устойчивая, но это сразу было видно, при переносе в обморок не падал. Мозг вообще хорошо развит, и потенциал огромный. Великолепно. А что с характером? Авантюрный? Великолепно, как раз для наших дел. Упрямый? Тоже хорошо. Самооценка заниженная, от того воля не развита? Вот тут плохо, придется поработать, ничего, создадим условия. Подходит. Согласен. Слава Роду.
Луч втянулся в ладонь, и Чащун спрыгнув с дерева, подошел к Федограну. Он оказывается действительно был ростом по колено нашему герою, не ошиблись мы в первоначальных оценках. Обошел вокруг, ощупывая его тело вытягивающимися, словно резиновыми руками.
– Сойдет, за неимением лучшего. – Усмехнулся он, посмотрев в глаза. – Там на поляне. – Кривой указательный палец, ткнул куда-то за плечо. – Ежики тебе одежку подобающую приготовили, два дня старались пока ты дрых, должен им будешь. Пойди оденься и возвращайся, дальше с тобой заниматься будем. Да и еще, в кустики сбегай, не зажимайся, смотреть на тебя больно, как будто я сам в туалет два дня не ходил, и сейчас лопну. Брысь, сказал.
На поляне, где еще совсем недавно суетились на медвежьей шкуре, а теперь выстроились ровной шеренгой в ожидании, двенадцать ежей, лежали кожаные, лишенные шерсти и коричневые: рубаха, штаны, сапоги-мокасины, широки пояс и берет. Федогран остановился в нерешительности, не зная с чего начать, и вдруг понял.