47-й самурай
Шрифт:
— Вижу, вы относитесь к мечам серьезно.
— Я стараюсь постигнуть искусство полировки. Оно очень сложное, и у меня, если честно, не хватает терпения. Но я работаю над собой, думая: «Если я научусь этому, я действительно чему-то научусь».
— Я вас понимаю. Иногда лучше всего сосредоточиться на малом. Это позволяет отрешиться от окружающего мира; в то же время это и будет весь мир.
Отец перевел его слова дочери, и та тотчас же ответила.
— Томоэ говорит, что в прошлой жизни вы несомненно были японцем. Это многое объясняет.
— Принимаю это как комплимент.
— И совершенно правильно. Ну а теперь займемся мечом.
Филипп Яно положил сверток на верстак. Боб занял место у него за одним плечом, а дочь, вооружившаяся блокнотом и ручкой, — за другим.
— На протяжении более чем тысячи лет наша страна была буквально одержима вот этим, — начал Филипп Яно, — Представитель западной культуры, наверное, скажет: «Это всего лишь кусок стали». Однако в нем представлены все наши национальные черты: любовь к героизму, но также и любовь к насилию; чувство справедливости, но также и готовность убивать; сила нашего общества, но также и жестокость, порожденная этой силой; дисциплина, мастерство, но также тирания и даже диктатура. Я внимательно занимаюсь изучением этого вопроса вот уже год, с тех самых пор, как… в общем, как вышел в отставку. Однако я до сих пор почти ничего не знаю. У нас есть люди, которые посвящают всю свою жизнь исследованию таких вещей. А вы дарите мне наивысшее мгновение моей жизни. Исследования, которыми я занимался на протяжении последнего года, сейчас получат практическое приложение не только к истории и культуре нашей страны, но и к прошлому моей семьи. Право, друг мой, я вряд ли смогу когда-либо отблагодарить ваше благородство, щедрость вашей души. Я перед вами в неоплатном долгу.
— На самом деле один солдат просто протянул руку другому солдату, чтобы почтить память двух других солдат, которые приходились им отцами. Мы долго шли к этому мгновению и по праву его заслужили. Так давайте же им насладимся.
— Давайте.
Филипп Яно развернул сверток, открывая меч, много повидавший на своем веку, поцарапанный, с зазубринами. Сразу было видно, что этот клинок не просто полоска стали, заключенная в ножны; он пробивал себе дорогу в истории.
Отец сказал несколько слов дочери, и та принялась прилежно записывать. Затем он перевел Бобу:
— Я вижу син-гунто образца тридцать четвертого года, с отсутствующей кисточкой, однако ножны металлические, то есть образца тридцать девятого года, и, следовательно, они не из оригинальной комплектации. Гм, оплетка истрепана, на ней грязь, предположительно пот моего отца и капелька его крови. Или чьей-то еще крови. Внимательно глядя на штифт, я вижу следы какого-то черного липкого вещества, возможно, смолы или туши. Еще я вижу свидетельства того, что недавно к штифту прилагали усилие: сплошное кольцо липкого материала, служившее своеобразной печатью, порвано. Смола или тушь в месте разрыва чуть темнее, на основании чего можно предположить, что до самого недавнего времени она была укрыта от прямого света.
— И что это значит? — спросил Боб.
— Не знаю. Но у меня есть одна догадка. Скорее всего, кто-то пытался выбить штифт.
— Томми Калпеппер признался, что в детстве с приятелями как-то попробовал вытащить штифт. Они хотели разобрать меч. Но у них ничего не получилось.
Мистер Яно молчал. Наконец он сказал:
— Ну хорошо. Теперь лезвие.
Словно играючи, он протянул руку, вытащил меч из ножен и, не трогая лезвия, хотя сразу же было заметно, что сталь покрыта царапинами и зазубринами, бережно положил его на верстак.
— Кото? — спросила дочь.
— Вероятно, подделка под кото, выполненная синто.
— А мне кажется, это настоящий кото, — по-английски сказала Томоэ.
— Да. Да, очень похоже. Может быть…
Он не договорил.
В маленькой мастерской воцарилась тишина. Мистер Яно внимательно изучал меч. Было очевидно, что он озадачен, даже встревожен. Его лицо стало непроницаемым, веки словно налились тяжестью, дыхание заметно участилось.
Наконец Филипп Яно сказал:
— Очень любопытно. Конечно, это крайне маловероятно, и все же хочется надеяться. — Он повернулся к Бобу. — Как у вас говорят: напряжение нарастает?
— Да, сэр. Когда хотят сказать, что ситуация значительно усложняется.
— Совершенно верно. Во время войны японской армии требовались мечи. Двум компаниям поручили их выпускать, сотни тысяч мечей. Эти лезвия и назывались син-гунто; в настоящее время они представляют собой ценность только в качестве сувенира. И я всегда предполагал, что именно такой меч был у моего отца. Их было абсолютное большинство. Вероятно, отец был уверен в том же. Однако были и исключения. Многие древние семейства из патриотических побуждений отдавали армии старинные мечи, которые безжалостно обезличивались на заводах — в конце концов, ими занимались не мастеpa своего дела, а простые рабочие. Дорогое, красивое косираэ, то есть оснащение, рукоять, эфес, просто выбрасывалось. Хочется плакать при мысли о том, что все эти творения древних мастеров и художников закончили свое существование в мусорной куче. Затем лезвие укорачивалось с задней части до предписанной длины: отрезался хвостовик, и вместе с ним пропадала большая часть высеченных на нем сведений: имя кузнеца-оружейника, дата плавки, имя дворянина, для которого изготавливали меч, особенности ковки, может быть, даже собственное имя меча и молитва богу войны. После чего задняя часть лезвия стачивалась, чтобы сделать новый хвостовик, в нем просверливалось отверстие, и на него надевалась стандартная армейская фурнитура. Готовый меч вставлялся в металлические ножны и отправлялся в… в общем, в область действия «Сферы»: в Китай, в Бирму или на Филиппины. В результате шедевр древних оружейников оказывался надежно скрытым под маскировкой военной поры.
— Именно это и произошло в данном случае?
— Не знаю. Исключать такую возможность нельзя. Несомненно одно: это старинное лезвие, укороченное для использования в армии. Судя по форме и изящным линиям, оно, как уже отметила моя дочь, похоже на кото — старое. Как правило, лезвия кото тоньше, изящнее и острее, нежели лезвие синто, то есть в руке опытного бойца это более эффективное оружие. Точного определения понятия «кото» нет, но, грубо говоря, это то, что сделано до тысяча шестисотого года. Разумеется, не все так просто. Возможно, что кузнец синто — то есть после тысяча шестисотого года — просто повторил форму лезвия кото. Такое случалось довольно часто, что вполне понятно: кузнецы отвечали требованиям рынка, они выполняли заказы клиентов, отслеживали текущие тенденции, пробовали различные методы.
— Вы хотите сказать, что этот меч, возможно, является антиквариатом, исторической реликвией. Какую ценность будет он иметь в этом случае?
— Вероятно, значительную, хотя мы ни за что не продадим его — ни за какие деньги. Он наш, у нас с ним кровное родство. Этот меч принадлежал моему отцу. Я просто хочу вам сказать, что этот меч может представлять собой… э… определенный интерес. То есть интерес не только для скромного семейства Яно. Интерес для ученых, для историков, интерес для нашей страны и культуры. Еще более заманчиво узнать прошлое меча — по тому, что осталось от его хвостовика. Если появится необходимость, наверное, лезвие даже можно будет отполировать. Сам я не настолько хорошо владею этим искусством, чтобы браться за работу. Полировка требует много времени, так что этим занимается лишь горстка мастеров высочайшего класса. Но если у меча есть свои тайны, полировка их освободит. Отполировав лезвие, мы увидим его душу.
Глава 9
НИИ, ОДИН ИЗ СИНСЭНГУМИ
Нии, один из синсэнгуми, был прилежным самураем. Он во всем слушался великого господина, человека по имени Кондо-сан. Ради него Нии готов был без колебаний отдать свою жизнь. Ведь именно Кондо-сан увидел в уличном мальчишке талант, агрессивность, возможно, даже будущее. Пока многие о таком только мечтают, с Нии это произошло на самом деле. Из ничего Нии попал в синсэнгуми. Наконец он стал частью чего-то значительного; теперь он больше не был грязным сиротой, над которым смеялись другие дети. Его мягкое тело окрепло благодаря строгой дисциплине. Нии научился поразительным вещам, и его вера в себя росла пропорционально любви к великому господину.