47
Шрифт:
«Значит, ты знаешь наверняка, что не во всем городе нет света, не видя этого?»
«Я знаю наверняка то, что ты в темноте».
«Тоже не видя этого?»
«Нет, я вижу».
Эта переписка могла бы казаться полным бредом, если бы я не находился в полной темноте, и кто-то странный не сообщал мне об этом.
«Ты видишь меня сейчас?» – прямо спросил я.
«А как ты думаешь?» – пришел ответ.
«Думаю, что нет».
«На то и дана темнота людям, чтоб ничего не видеть».
«Значит, ты не видишь?»
«Все относительно».
«И загадочно… Откуда у тебя мой номер?» – я был
«Ты думаешь, это проблема?»
«Не проблема, но тем не менее…»
«Это было просто».
«А для чего?»
«Чтобы написать тебе».
«Зачем?»
«Потому что ты ответишь».
«А что, многие не отвечают?»
«Многим не пишу».
«Значит, моя уникальность в том, что я точно отвечу на смс?»
«Не думаю, что одиночество можно назвать уникальностью», – последовал ответ.
«А я одинок?»
«Убери вопросительный знак. Это и есть ответ».
«Мы знакомы?»
«И да, и нет».
«Может, хватит загадок?»
«Может, и хватит».
«Как тебя зовут?»
«Имя – лишь набор букв».
«А что, лучше порядковый номер?» – сострил я.
«Возможно. Он хотя бы не повторяется».
«И какой номер у тебя?»
«Сорок семь».
«Почему именно сорок семь?»
«Хорошее число».
«А почему не сорок восемь?»
«Потому же, что и не сорок шесть».
«Юмор?»
«Нет».
«Надоела твоя загадочность», – подытожил я.
Мой собеседник не отвечал. Я битый час ходил вокруг да около, так ничего и не выяснив. Во всяком случае, я так и не понял, кто этот человек, который пишет мне ночью странные сообщения. Сидя в кресле, закинув ноги на маленький журнальный столик, я чувствовал себя идиотом, потому что продолжал держать телефон в руке.
Дисплей погас. Сообщения не обновлялись, придавая переписке еще большую запутанность. Я сидел, уставившись в одну точку, видя лишь очертания квартиры в блеклых оттенках маленького пламени и ни о чем не думая, ни в чем не разбираясь, слушал тишину.
Казалось бы, тишина означает беззвучие. Но, вслушиваясь, понимаешь, что это совсем не так. В суете и шуме мы забываем о спокойствии. И, как только привычное прекращает издавать звуки, мы называем это тишиной. Машины, люди, музыка, все это и многое другое, от чего устают уши, – неотъемлемая часть нашей жизни. Но когда мы оказываемся вне всего этого, мы погружаемся в комфорт. Мы разучились слышать то, что тише интересующих нас децибел. То, что может быть не менее важным. Не слушая этот особый тихий мир, мы перестаем слышать самих себя. Давно ли мы слушали, как живет наш дом? Как внутри стен бежит электричество, как стонут трубы? Как общаются деревья с ветром? Как отвечают раскаленные плафоны фонарей своим маленьким назойливым гостям – всевозможной мошкаре? Давно ли мы слушали биение собственного сердца? Давно. Даже находясь вне привычных шумов, мы все равно погружаемся в мысли о телефонных звонках, пробках, о завтрашнем отъезде или о вчерашнем скандале. А вокруг нас целый мир – мир тишины. Мир со своей палитрой звуков и неисчерпаемым изобилием мыслей и информации.
Я сидел и слушал. Смотрел на пламя и слушал…
Треск огонька на конце фитиля. Шипение не успевающего закипать и сгорающего воска. Тиканье часов над телевизором, отчетливое
Капли, бьющиеся о стекла, далекий скрип деревьев. Шелест листьев, настолько густой, что сродни шуму океана. И тонкое сопрано ветра, попавшего в щель крыши, прохудившейся от дождей и снегопадов… Все это я впитывал в себя, как губка, словно закодированную информацию, которую так и не расшифрую до конца своих дней. Все, что является частью меня и этого странного мира с истиной, непостижимо большой и потому непонятной, с ненужной, ничтожно мелкой суетой, которая возводится в ранг необходимого, главного… Я слушал тишину. Я слушал себя.
Вторник, 24 сентября
Впервые за несколько последних дней выглянуло солнце. И, несмотря на то что заснул я довольно поздно, разбудил меня не будильник, а солнечные лучи, ворвавшиеся в спальню сквозь занавешенное окно. Открыв глаза, я первым делом взглянул на часы: двадцать минут восьмого. Мысль о том, что я мог не услышать сигнал будильника, окончательно разбудила меня, но увидев, что в запасе еще целых десять минут, рухнул обратно на подушку. Совсем как воскресным утром, я понежился в постели, протирая глаза, встал и лениво направился в ванную, затем на кухню, затем к шкафу с одеждой, и автоматически, не замечая ничего вокруг, вышел из подъезда.
Утренний чистый воздух, шум просыпающегося города и солнечные лучи, то и дело прорывающиеся сквозь хлопья облаков, улучшили мое настроение, и я подошел к автобусной остановке, улыбаясь новому дню.
Насколько все-таки мы зависим от погоды! Достаточно выглянуть солнышку и подуть теплому ветерку, как на лице расцветает улыбка, и все вчерашние хлопоты кажутся не такими уж важными.
Люди на остановке не замечали погожего дня. Подъезжали автобусы и сигналили машины, а я чувствовал, что кто-то свыше подарил нам утро, наполненное красками и солнечным светом. В такие моменты хочется поделиться радостью с окружающими, обратив их внимание на то, что происходит вокруг – такое обыденное и одновременно такое чудесное.
Я огляделся, выискивая хоть одно лицо, не исковерканное гримасой повседневности и печали. Увы, но даже женщины, с их чувственностью и неистребимой верой в романтику, похоже, сдались в борьбе с серостью и позабыли, что такое свет в глазах. Наверное, снова и снова встречая прекрасного принца на белом коне, который на глазах превращается в пузатый мякиш на грязном осле, поневоле разочарованно склонишь голову. Может быть, вера в сказки не так полезна для восприятия мира таким, какой он есть. Да и какой он есть, этот мир, со всеми его горестями и скитаниями, радостью и успехом? Сразу и не разберешь.