4ЕТЫРЕ
Шрифт:
Это покажется удивительным и сочтётся невероятным, но интернета, прямо скажем, в том веке ещё не существовало, и до социальных сетей с их хвастливыми пользователями было очень и очень далеко. Возможно, по сей причине названные Пети, Серёжи и их родители маленького Севера недолюбливали. Вроде, он и не в чём не виноват, он как бы пострадавший, но, чем чёрт не шутит, лучше от жертвы мамо-папиного креатива держаться подальше. Ну на всякий случай.
Сами Крайние переживали не лучший период в супружеских отношениях, на драгоценного сыночка не хватало ни внимания, ни сил, ни, честно сказать, желания внимать и силиться. Тут со своими чувствами разобраться бы.
Разрешилось у молодой семьи всё в положительном ключе: изнемогая от любви и взаимных претензий, супруги стали чаще наведываться в местную церквушку. Как говорится, наведывались,
Так что в первый класс с разноцветными гладиолусами и монотонным ранцем вместо Севера Ивановича пошёл уже Север Иоаннович Крайний. Ох, и настрадался из-за родительской выдумки маленький Сева. Ох, и наслушался шуток про «а кто у нас крайний?». Сколько педагогической ненависти пришлось ему вынести, одному Богу известно. Пока родители, укутавшись в смиренную благодетель, уходили от мирского как можно дальше, Север был вынужден встречать это самое мирское и особо мерзкую его составляющую в одиночестве и лицом к лицу.
Конечно же, он мечтал сменить это ненавистное имя. Естественно, он больше всего на свете желал зваться Петей или Серёжей. А как он ждал своё четырнадцатилетие?! Вот он приходит в класс такой с паспортом, где чёрным по белому написано, что зовут его уже не Север, а… А как конкретно, правда, не домыслил. Но это и неважно. Главное, что там совершенно точно будет написано, что зовут его не Север!
Ну мы-то с вами люди взрослые, прекрасно понимаем, что все мечты обязаны сбываться. Так и в семействе Крайних воцерковлённая его часть вполне серьёзно задумалась о том, что нелюдимого ребёнка надо таки покрестить. Заодно и имечко это вычурное сменится именем православным. Как ни крути, одни плюсы. Однако внезапная инициатива родителей, наслоившись на подростковый протест, привела к совершенно неожиданному отпору со стороны юного отшельника. Немногословное дитя бросило своим матушке и батюшке твёрдое «нет» и поспешило закрыться в комнате. Не помогли даже проповеди отца Евстратия, к которому каждое воскресенье таскали маленького Севера для сначала покаяться, а после и просветиться. Приближенные к Господу родители хватались за постные головы, читали молитвы ещё чаще и неистовее, но ребёнок продолжал стоять на своём вплоть до совершеннолетия. Едва перешагнув сакральный рубеж, Север собрал, всё, что ему было дозволено собрать, и покинул отчий дом.
Время в большом городе понеслось, словно на старте некто произвёл выстрел в небо, а после направил пистолет в спину. Вот Север поступил в Медицинский Университет, вот он блестяще защитил дипломную работу, а вот он уже на хорошем счету и на неплохой зарплате в более чем скромном коллективе. Не будем лукавить, жизнь вдали от семьи не походила на праздник, где ты – вечный именинник, а вокруг – сплошь подарки да поздравления. Столичные ребята исходились в жестокости и испражнялись оскорблениями пуще бывших соседей и одноклассников. Однажды Крайний даже испытал на себе действие огромной дозы слабительного во время лекции по акушерству и гинекологии. Не по своей инициативе, как вы понимаете.
Но всё, что не убивает нас сегодня, делает сильнее, если, конечно, не вознамериться прикончить завтра. Север смог переступить и через этот жизненный отрезок: дополнительные неврозы и недоверие к общественным столовым не в счёт. Не в счёт, но в опыт. Всё-таки прошлое не только разрушает настоящее, иногда, при грамотном восприятии, может очень даже помочь в строительстве более-менее здравого будущего. Поэтому, дорогие горемыки, бросайте все отчаяния и верёвки с мылом в сторону, а безнадёгу и в себя неверие – в урну: желательно с прахом того, кто посмел испачкать вашу tabula rasa. И Север не даст соврать: есть, есть такая возможность, начиная за упокой, заканчивать за здравие. Правда, до вот этого самого заканчивания, ну, которое, всё, финал с венком, крестом и слезами, нашему Крайнему, хочется верить, ещё далеко. Но сие он сейчас понимает, а тогда знаете, какие тяжёлые мысли посещали эту голову, обрамлённую лёгким пушком? Наверняка догадываетесь!
Бывалыча стоит заплаканный Север, вдыхая минуты отчаяния, у широко распахнутого окна комнаты общежития, а тут ему раз, и слова отца Евстратия на ум приходят аккурат поверх апатии: «Не имя красит человека, а человек имя!». Глядишь, и дышится как будто
– Извините! – придавившая Севера особа пыталась облегчить судьбу им обоим.
Но остальные пассажиры не спешили включаться в эту игру под названием «Спаси и сохрани бедолагу Крайнего». Женщине средних лет и небольших, судя по истрепанной соломе на голове, доходов приходилось в одиночку справляться с людскими равнодушием и скученностью. Поправляя немолодую шляпку, что того и гляди насадит на особо разболтавшуюся соломку глазное яблоко оцепеневшего юноши, мадам свободной рукой искала любую твердь, уперевшись о которую она смогла бы отжать свою стать от бледнеющей сути.
Пока Север раздумывал, в какую именно секунду упасть в обморок, невидимая леди объявила станцию, поезд послушно замер, и оголтелым пассажирам дали вольную. Толпа, покидая чрезмерно гостеприимный вагон, прихватила с собой и навязчивую соломенную развалину вместе с хозяйкой. Владелица дизайнерского стога при этом не произнесла ни звука, поэтому давайте считать, что вышла мадам таки на своей остановке.
Крайний втянул спёртый воздух в помятое подреберье и поправил выпавший наушник. Нет, Север не был ценителем переплетений нот и перипетий аккордов. Музыка являлась скорее нагнетающим, чем отвлекающим фактором для измученного агорафоба. Но вместе с тем наличие даже неработающих звукоизлучателей в ушной раковине служило оберегом от непрошенных контактёров. Оглядев опустевший вагон, Крайний передумал плакать. Ещё 3 минуточки и 15 секундочек, и он покинет это исчадие имени Ленина. Пусть не навсегда, но совершенно точно до завтра.
Чтобы минимизировать наличие себя около людей, Север работает исключительно во вторую смену. Дабы минимизировать людей вокруг себя, юноша трудоустроился в морг. Да не в какой-то там замшелый прибольничный или задрипанный районный, а в самый-самый и очень-очень престижный!
Коммерческая организация ООО «Моржок» не имела, как вы понимаете, никакого отношения к острову4 Пясинского залива, но была тесно связана с путешествиями несколько иного порядка. Фирма провожала в последний путь с таким размахом, какой не многие видели при жизни. Зачастую родственники или сами озабоченные качеством своего отбытия в мир иной принадлежали к социальной группе «Все равны, а мы ровнее». Однако среди желающих красиво уйти находились и те, для кого щучье несварение, обозванное имитированной икрой, тоже деликатес, достойный желудка. Нещадно окредитовавшись, они неслись в «Моржок» на заключение договора под грифом эксклюзивно. Букву за буквой медленно и верно бедные телом, но богатые фантазией диктовали обстоятельство проводов себя. И пускай в рубахе больше лат, чем самой рубахи, лапти китайские стесались до заскорузлых пят, за избушку родненькую коммуналка не плачена, а внутри сквозь обои зияет стена. Всё ж таки живём один раз, но здесь, а там – покой вечный.
4. Моржово – остров в Пясинском заливе Карского моря.
Крайний, будучи понаехавшим из Мурманска, был вынужден с первого курса подрабатывать на хоть какое-то существование в столице. Блаженные родители не отреклись от самовольного отпрыска, однако ж в главных смыслах прочно стояла церковь, посему из подмоги единственному чаду светили разве что восковые свечи, крохотные иконки да записки о его здравии. На это прожить, наверное, возможно, но Север, считавший себя атеистом, рисковать всё же не стал. Отработав год санитаром при больничном морге, он за качественный труд и прочие успехи был приглашён на аналогичную должность в «Моржок».