50 величайших женщин. Коллекционное издание
Шрифт:
В 1916 году Борис уехал в Англию – собирался на полтора месяца, остался на полтора года. Перед отъездом он навестил Недоброво с женой, у которых тогда была Ахматова. Они простились, и он уехал. На прощание они обменялись кольцами. Вернулся он накануне Февральской революции. Через месяц Борис, с риском для жизни, под пулями, перешел по льду Неву, чтобы сказать Анне, что он навсегда уезжает в Англию.
За последующие годы она получила от него лишь несколько писем. В Англии Анреп стал известен как художник-мозаичист. На одной из своих мозаик он изобразил Анну – ее он выбрал моделью для фигуры сострадания. В следующий раз – и в последний – они увиделись только в 1965 году, в Париже.
Борису
Тем временем Гумилев, хотя и находится на действующем фронте – за доблесть он даже был награжден Георгиевским крестом, – ведет активную литературную жизнь. Он много публикуется, постоянно выступает с критическими статьями. Летом 17-го он оказался в Лондоне, а затем в Париже. Вспоминают такой случай: русские офицеры, волею судеб оказавшиеся в период революций вдалеке от родины, обсуждали свои дальнейшие планы. Кто-то хотел поехать в Африку – охотиться, кто-то наняться во французский Иностранный легион, кто-то еще куда-то… А Гумилев сказал: «В Африке я уже был; война мне уже надоела. А вот революции я еще ни разу не видел. Поеду в Россию…»
Гумилев вернулся в апреле 1918 года.
На следующий день Ахматова попросила его о разводе, сказав, что выходит замуж за Владимира Шилейко.
Владимир Казимирович Шилейко был известным ученым-ассирологом, а также переводчиком и поэтом. Известие о том, что Ахматова выйдет за этого некрасивого, совершенно не приспособленного к жизни, безумно ревнивого человека, стало полной неожиданностью для всех, кто ее знал. Как она потом говорила, ее привлекла возможность быть полезной великому человеку, а также то, что с Шилейко не будет того соперничества, которое было у нее с Гумилевым. Ахматова, переехав к нему в Фонтанный дом, полностью подчинила себя его воле: часами писала под его диктовку его переводы ассирийских текстов, готовила для него, колола дрова, делала для него подстрочники статей из зарубежных изданий. Он держал ее буквально под замком, не разрешая никуда выходить, заставлял сжигать нераспечатанными все полученные письма, не давал писать стихов.
Помог ей ее друг, композитор Артур Лурье, с которым она подружилась еще в 1914 году. Под его руководством Шилейко, как бы для лечения ишиаса, увезли в больницу, где продержали месяц. За это время Ахматова поступила на службу в библиотеку Агрономического института – там давали дрова и казенную квартиру. Когда Шилейко выпустили из больницы, Ахматова предложила ему переехать к ней. Там хозяйкой была уже сама Ахматова, и Шилейко поутих. Окончательно они расстались летом 1921 года.
Тогда обнаружилось одно забавное обстоятельство: когда Ахматова переселилась к нему, Шилейко обещал сам оформить их брак – благо, тогда надо было всего лишь сделать запись в домовой книге. А когда они разводились, Лурье по просьбе Ахматовой пошел в домком, чтобы аннулировать запись, – и выяснилось, что ее никогда не было.
Многие годы спустя она, смеясь, объясняла причины этого нелепого союза: «Это все Гумилев и Лозинский твердили в один голос – ассиролог, египтянин! Ну я и согласилась».
От Шилейко Ахматова переехала к своей давней подруге, танцовщице Ольге Глебовой-Судейкиной – бывшей жене художника Сергея Судейкина, одного из основателей известной «Бродячей собаки», звездой которой была красавица Ольга. Лурье, которому Ахматова дала отставку за ветреность, сошелся с Ольгой и вскоре уехал в Париж. Вслед за ним спустя два года уехала в эмиграцию и Ольга.
В августе 1921 года умер Александр Блок. На его похоронах Ахматова узнала страшную весть – по так называемому Таганцевскому делу арестован Гумилев. Через две недели его расстреляли. Его виной было лишь то, что он знал о готовящемся заговоре, но не донес.
В том же августе в Греции покончил с собой брат Анны – Андрей Горенко.
Впечатления от этих смертей вылились у Ахматовой в сборник стихотворений «Подорожник», который затем, дополненный, стал называться «Anno Domini MCMXXI» – то есть «Год 1921».
После этого сборника Ахматова не выпускала сборников долгие годы, только отдельные стихотворения. Новый режим не жаловал ее творчество – за интимность, аполитичность и «дворянские корни». Даже мнение Александры Коллонтай – в одной из своих статей она сказала, что поэзия Ахматовой привлекательна для молодых работниц тем, что правдиво изображает, как плохо мужчина обращается с женщиной, – не спасло Ахматову от критической травли. Череда статей заклеймила поэзию Ахматовой как вредную, поскольку она ничего не пишет о труде, коллективизме и борьбе за светлое будущее.
В это время она осталась практически одна – все ее друзья или погибли, или эмигрировали. Сама же Ахматова эмиграцию считала совершенно для себя неприемлемой. По ее твердому убеждению, место поэта – на его родине.
Печататься становилось все труднее и труднее. В 1925 году на ее имя был наложен неофициальный запрет. Ее не печатали 15 лет.
Анна Ахматова и Николай Пунин, 1927 г.
Ранней весной 1925 года у Ахматовой опять обострение туберкулеза. Когда она лежала в санатории в Царском Селе – вместе с женой Мандельштама Надеждой Яковлевной, – ее постоянно навещал Николай Николаевич Пунин, историк и искусствовед. Примерно через год Ахматова согласилась переехать к нему в Фонтанный дом.
Пунин был очень красив – все говорили, что он похож на молодого Тютчева. Он работал в Эрмитаже, занимался современной графикой. Ахматову он очень любил – хотя и по-своему.
Официально Пунин оставался женат. Он жил в одной квартире со своей бывшей женой Анной Арене и их дочерью Ириной. Хотя у Лунина и Ахматовой была отдельная комната, обедали все вместе, а когда Арене уходила на службу, Ахматова присматривала за Ириной. Хотя отношения Ахматовой с Арене и ее дочерью были относительно спокойными – по крайней мере, до открытой войны дело не доходило, – ситуация была крайне напряженной.
Не имея возможности печатать стихи, Ахматова углубилась в научную работу. Она занялась исследованием Пушкина, заинтересовалась архитектурой и историей Петербурга. Много помогала Лунину в его исследованиях, переводя ему французские, английские и итальянские научные труды. Эти языки Ахматова знала в совершенстве – правда, английский и итальянский только в письменной форме; когда она говорила, понять ее было практически невозможно – ее произношение не имело никакого отношения к оригиналу и являлось результатом собственных представлений Ахматовой о том, как же должно звучать то или другое слово… А летом 1928 года к Ахматовой переехал ее сын Лева, которому к тому времени было уже 16 лет. Обстоятельства смерти его отца препятствовали продолжению его учебы. Его с трудом удалось пристроить в школу, где директором был брат Николая Лунина Александр. Потом Лев поступил на исторический факультет Ленинградского университета.