500 лет назад – 3.1, или Кавалеры ордена
Шрифт:
Надо сказать, что десятником и даже сотником мог сейчас стать почти любой из простых людей, выбравших путь воина. Воеводой или тысячником – нет, там уже только из знатных семей, по анекдоту – «у воеводы свои сыновья есть». Но был еще и такой нюанс, что в постоянно воюющей несколько сотен лет стране (если уж брать все русские княжества) любой хороший воевода или тысячник имел… скажем так, доверенных людей и среди сотников, и среди десятников, а то и среди простых, но опытных воинов, ветеранов. Это позволяло и информацию получать быстрее (и точную, что немаловажно), и – иногда – в обратную сторону ее тоже запускать более оперативно, чем по цепочке приказов. Должности такие люди могли занимать в войске (или его снабжении) самые разные, но прямой доступ к «начальственному телу» имели.
Так вот, десятник сам был не из таких, а из простых, но вот его сотник, с которым десятник
3
На следующее утро Николай Федорович проснулся хоть и выспавшимся, но все же не сам, а от постороннего шума. Позволив себе еще пару минут полежать с закрытыми глазами и прислушиваясь, он уловил, что в большом доме не спят уже многие. Откуда-то слышался приглушенный разговор, кто-то ходил (хоть и стараясь ступать тихо), тянуло теплом и чем-то съестным. Открыв глаза и проморгавшись, Седов увидел, что в их комнате несколько человек еще спят, а небольшое оконце (слюда) уже налилось достаточно светлой серостью, что, по зимнему-то времени, означало, что утро уже не такое раннее. Тихо одевшись, он вышел в коридор и добрался до холла, где уточнил у дневального насчет нужника и умывальни. Первый, как ему сказали, был за усадьбой, в группе хозяйственных строений, а умывальня неожиданно нашлась в одной из двух малых комнаток рядом с этим самым холлом. Выйдя сначала все же на улицу, Николай Федорович увидел, что уже почти совсем светло. Но на детали отвлекаться было некогда, и только на обратном пути он смог разглядеть, что погода сегодня с утра стоит безветренная, но морозная. Небо было почти ясным, вместо сплошной облачности висела легкая дымка. Кивнув стоящему у ворот дозорному, он вернулся в дом, и, скинув кафтан у дневального, с удовольствием умылся. Теплая вода была, полотенца тоже нашлись, так что, когда он, вымывшийся, вытершийся и довольный жизнью, вышел в холл, слова оказавшегося там Семена он встретил довольной улыбкой:
–Проснулся, старче?… Спустись вниз, перекуси, потом с князем парой слов перемолвимся.
–Время есть? – спросил Седов, который совершенно не знал планов князя на сегодняшний день.
Семен скорчил гримасу, которая должна была означать, что время-то есть, нооо…, и Николай Федорович, все поняв, кивнул и спустился вниз. Там, в столовой зале, сидело человек пять из разных десятков, а девка с поварни (не вчерашняя, с… габаритами поменьше) подавала им горячие лепешки. На столе было еще что-то из квашеных овощей, мясо, так что получилось позавтракать довольно сытно. Никто не рассиживался, и Седов тоже. Успев отметить, что взвар тут несколько другого вкуса (вчера не разбирали, а так, видимо, везде набор трав для заварки свой), он бодро поднялся на верхний этаж и пошел искать князя.
Князь и почти все десятники нашлись, где и ожидалось – в главном зале (с камином). Разговор у них шел неспешный, так что, видно, особо срочных планов у князя не оказалось. Хотя, как выяснилось практически сейчас же, это было не совсем так. Князь коротко посвятил Седова – дел оказалось много, но последовательность их была уже распланирована. Была там пара заданий и для самого Николая Федоровича, но первым делом князь все же собирался говорить с деревенскими, как и было им вчера обещано. Минут через пятнадцать, обговорив последние мелочи, все десятники разошлись, и по дому поднялась некоторая суета. Николай Федорович тоже заскочил к себе на минуту – надо было переодеться в куртку из 21 века, и, выйдя затем во двор, Седов обнаружил там собирающуюся уходить к селу группу бойцов. Князь и Ефим с Михайлой тоже были здесь, собиралась идти еще кучка местных, за которой присматривали два бойца, были и бабы из обслуги. «Видимо, князь хочет донести свои слова сразу до максимального количества народу сегодня» – подумал Николай Федорович – «ну да, у него же, считай, первое выступление перед будущими подданными».
Все потянулись со двора, а сам князь немного медлил. Седов пристроился рядом с ним, и они как-то неторопливо зашагали
–Ты улыбнись им, княже – тихо сказал Седов. Князь сбился с шага и даже приостановился:
–Что?!
–Улыбнись – старче пояснил свою мысль – тут же все холопы, кто захваченный и пригнанный, кто уже тут родившийся… Орденцы их считают мало что не за скот, да ты и сам знаешь. Ни хорошего отношения, ни доброго слова они никогда не видели. Да и у себя в Рязани, вспомни, часто ли ты своим… просто улыбался?
Князь задумчиво пошел дальше (впрочем, так же неторопливо). Через десяток шагов он поднял глаза на Седова и спросил, тоже негромко:
–Что же ты думаешь… улыбка поможет?
–Хуже точно не будет – убежденно ответил тот – было у нас такое выражение, я дословно не помню, примерно так: улыбайтесь, господа, все глупости на земле делаются с серьезными лицами. У них сейчас (да и у нас, если на то пошло) начнется такая жизнь, какой пока ни у кого не было. Так, может, и начать ее так, как никто не начинал?…
Князь хмыкнул, улыбнувшись в бородку, сам понял, что улыбается, завис на секунду и улыбнулся уже во все лицо. Хлопнул старче по плечу, и ускорился, да они и так уже к деревне подходили. Там, на той самой небольшой площадке в центре перед домом старосты, где сходились две дороги, уже собралась толпа. Ну, как толпа – полсотни местных точно, может, и больше, да отряд почти весь, так что народу набралось. Особого шума и толчеи и так не было, а уж когда подошел князь в своем расшитом кафтане, да Седов в своей невиданной здесь блестящей куртке (и с крестом поверх свитера), да четыре воина из отряда, что на последних метрах дождались князя и пошли охранением, народ и вовсе притих. Для князя приготовили небольшое возвышение – подогнали сани, да внутрь что-то подложили, невысоко, с полметра всего, но ему хватило. Когда он легко туда шагнул, его стало хорошо видно с любой точки площадки. Оцепление делать не стали, да и народ не сгоняли, все сами пришли, так что перед санями остался небольшой пустой пятачок (метра три, не больше) дальше полукругом стояли местные, а за спиной у князя и вдоль заборов – воины отряда. Впрочем, какой-то строй никто не выстраивал, и бойцы кое-где стояли, смешавшись с деревенскими. Десятники, конечно, тоже были возле саней, там же и Ефим с Михайлой виднелись. Седов встал немного сбоку, чтобы видеть и князя, и народ.
Князь подал знак, и возле саней, после небольшой возни, поднялось знамя. В чехле оно совершенно не выделялось, а вот сейчас притихшие люди практически все смотрели на алое полотно, которое (с небольшим наклоном древка, чтоб лучше видно было) держал возле саней Семен. Седов давно привык к основным цветам этого времени – серому, коричневому, бурому да черному. Иногда добавлялась еще синь неба да зелень леса, но не сегодня и не здесь – небо было блеклым, а виднеющийся за селом лес – черным. Эти цвета и сейчас его окружали, разве что добавить еще белый снег, да желто-розовое солнце, решившее сегодня выглянуть через редкую дымку на небе. И ярко-алое знамя на таком фоне просто притягивало к себе взгляд, причем не только у него, а у всех на площади. И только князь, как заметил через какое-то время с некоторым трудом оторвавшийся взглядом от знамени Николай Федорович, пристально глядел на людей.
–Поздравляю вас, люди – громко и каким-то особым тоном сказал князь после паузы – сегодня у вас праздник. С сего дня вы – вольные, свободные, и навсегда освобождаетесь из-под власти ливонцев.
И улыбнулся. Седов, который с момента первой встречи с рязанцами как-то больше не обращал особого внимания на их внешность, внезапно заметил, что князь, как ни странно, очень хорошо подходит на роль… князя. Высок (по местным меркам), силен, красив, молод. Богато одет. Внушителен и харизматичен (это, конечно, врожденное, но уж чему-чему, а правильно разговаривать с людьми дядьки его в детстве выучили, ну, как сами умели, конечно). Сейчас, на контрасте с местными, одетыми бедно и кое-где даже рваненько, да и лица у них были… не очень, все это было особенно заметно. А улыбка сделала его молодое лицо более… живым, что ли, близким?… Все это мгновенно выдал Николаю Федоровичу перешедший в особый режим мозг. А князь тем временем продолжал говорить, громко и размеренно (на русском, а один из людей Петра повторял за ним на местном наречии, в котором, кстати, проскакивали немецкие слова):