500

Квирк Мэтью

— А у тебя-то что за интерес к несравненной Ирине Драгович? — спросил он. — Может, мы с тобой соперники? Или товарищи по несчастью?

— Это совсем не то, что ты думаешь.

— Ну разумеется, — покачал он головой. Стрёмно все это…

Опять это его «стрёмно»! И опять мне вовсе не хотелось знать, что это означает.

Между тем в коридоре за нами старые часы — на первый взгляд совсем как школьные — отбили пять раз. Наверху у них — между десятью и двумя — имелись восемь лампочек. Пять из них загорелись белым, одна — красным.

— Надо идти голосовать, — сказал Уокер.

— Это лампочки тебе просигналили?

— А

хрен их знает, что они там просигналили, — буркнул он и поднял к глазам смартфон. — От Чарльза сообщение.

Он поманил к себе помощника:

— Ты прихватил для меня памятку?

Тот передал Уокеру каталожную карточку.

— За. За… Против… За… — приговаривал он, читая. — Ну вот и все — а делают из мухи слона.

— За что голосуете? — поинтересовался я.

— Помилуй! — воздел он руки. — Спроси Чарльза, он знает. А мне надо бежать. Да, скажи-ка: у тебя есть уже планы на сегодняшний вечер? А то у нас тут намечаются посиделки, — кивнул он на святых сестер. — Погудим по-взрослому.

У нас с Уокером определенно были разные представления о «погудим».

— В другой раз непременно, — сказал я.

От монашек я сбежал со всей возможной прытью, надеясь, что мои подозрения не верны.

Все могло бы быть намного проще, плюнь я на эти заморочки. Однако, исходя из того, что нынче выложил мне Уокер, я еще больше забеспокоился, к чему все это приведет. Ирина казалась вполне подходящей приманкой для того неизвестного с прослушки.

Глава тринадцатая

Когда-то Уильям Маркус был, конечно, секретным агентом, но после стольких лет «в поле» шпион наконец оброс семьей, встретив подругу себе под стать — миссис Маркус. Несмотря на все его псевдонимы и тайные стрелки, которыми он запутывал реальных и мнимых противников, существовала еще и Карен Маркус — фанат «фейсбука», то и дело постящая: «Не пора ли по винцу?» или «О-хо-хо, не могу дождаться, когда увижу тебя в ближайший уик-энд на приеме». Она еще не вполне овладела лабиринтами частных сообщений на интернет-форумах, и это было почти все равно, как если бы Маркус прицепил к себе путеводный маячок.

Почти, но все же не совсем, потому-то я и рыскал в зарослях за домом Маркуса в Маклине, чтобы подсадить ему на задницу этот самый маячок. Или, по крайней мере, на колесо его «мерседеса». Чета Маркусов отбыла в Брендивайн-вэлли к племяннице «обмывать ножки» ее новорожденному, так что мини-вэн отсутствовал.

Я первым соглашусь, что новейшие технологии лишают процесс одурачивания людей всей его прелести, и свое черное дело я пытался делать старыми, добрыми, проверенными способами. За те несколько недель, что я выцеливал загадочные Маркусовы свидания за ланчем, я перерыл кучу литературы о методиках слежения, и таковых оказалась масса: тут и слежка с опережением, и параллельное ведение, и всевозможные радиотехнические приспособы. Однажды ночью, читая о том, какие машины лучше использовать для мобильного наблюдения, я задал себе вопрос: что, черт возьми, я вообще затеял?

Сказать по правде, я уже сильно привязался к моей новой счастливой жизни вашингтонского яппи. У меня была толпа приятелей, красивая подружка, задний дворик с барбекюшницей и холодное пиво в холодильнике.

У нас с Энни, хоть мы и работали как сумасшедшие, все было отлично. Спустя неделю после того, как я закатился к Ирине, Энни пришлось ехать по делам в Париж — работать

над одним из проектов Дэвиса, обещавшим обойтись без нервотрепки. Я спросил, смогу ли я приехать ее навестить, если она застрянет там на все выходные (к счастью, возможность брать по своей надобности «горящие» билеты на трансатлантические рейсы была одной из многих привилегий, предоставляемых «Группой Дэвиса»), Во мне все больше нарастало беспокойство, что, хотя между нами установились очень серьезные отношения, все же какие-то противоречия, личные секреты, какие-то скрытые мотивы держали мою подругу на расстоянии. Это не позволяло мне предложить ей совсем ко мне переехать или даже по-настоящему признаться ей в любви. Насчет последнего я неоднократно подступал к ней, но всякий раз Энни давала мне понять, что еще не время. Это было странно, и я терялся в догадках, связано ли это как-то с ее работой с Генри тет-а-тет, или эта осторожность навеяна моим прошлым, или причина в моей семье.

Но, смотавшись к ней в Париж, я все же подуспокоился. В последнюю нашу ночь во Франции мы стояли на балконе номера отеля. Перед нами раскинулся чудесный вид от Ла-Дефанса до собора Парижской Богоматери, напротив простирался сад Тюильри. Эта обстановка, а также предчувствие финала нашего четырехдневного свидания, когда мы почти не выходили из номера и Энни постоянно удивляла меня каким-то новым, «отпускным» репертуаром, — все это было настолько романтично, что она готова была сказать «я тебя люблю» даже присевшему на балкон голубю. Но это не важно — главное, Энни произнесла это, и я ответил ей признанием. Она была моя. Мечта стала явью.

И вот теперь случись что — и все, о чем я так долго мечтал, к чему стремился, все полетит к черту. Наверное, потому-то смутные подозрения в отношении начальников и втянули меня в столь рискованную игру. Я не должен был допустить, чтобы что-нибудь случилось. Мы с Энни за две недели забронировали номер в «Литтл Вашингтон» — лучшей загородной гостинице из категории суперлюкс на Восточном побережье, — и я совсем не собирался лишиться великолепнейшей кухни и ударного отпускного секса, погибнув в шпионском противоборстве с Уильямом Маркусом.

Может, я наткнулся на некий страшный заговор, угрожающий чьим-то жизням, а может, всего лишь соединял отдельные точки непересекающимися линиями и тратил время впустую. Надо было просто забыть о том, что произошло, и погрузиться с головой в бескрайнее море работы у Дэвиса. Но всякий раз, как я пытался забить на дело Драговича и «объект 23», что-нибудь вновь напоминало мне об этом — как, например, уход Така, лучшего моего приятеля по работе.

Как-то раз я сидел в комнате отдыха, поглощая кофе (хотя, признаться, там он весьма далек от идеала). Она была обустроена на втором этаже, как старый, всеми любимый мужской клуб — с потертыми кожаными диванами, с мраморным полом в шашечку, с доступной в любой час снедью.

Подошедший ко мне Так был мрачнее тучи.

— Я перевожусь, Майк. Буду работать на правительство. Хотел тебе это сказать, прежде чем ты услышишь от кого другого.

— Поздравляю, — сказал я, хотя не был уверен, что это подходящее слово.

В министерстве можно полтора десятка лет карабкаться по сухим бюрократическим сучьям — и подняться не выше, чем пятилетний сотрудник «Группы Дэвиса». Хотя отец его и работал помощником госсекретаря, едва ли он помог Таку в продвижении.

— А почему переводят? — спросил я.