54 метра
Шрифт:
– Так!!! Эту ХУЙНЮ схватил быстро!!! Да, ты!! Так, а ты эту ПОЕБЕНЬ натяни на себя!!! Левый борт, табань!!! ПИДАРАС, веревку перекинь!!! А ты, УРОД! Да, ты!! Натяни на себя эту ХУЕВИНУ!!! – речь была понята нами вмиг, и каждый выполнял правильные действия, необходимые для удачного завершения маневра… Мы не перевернулись под парусом. Никто не утонул. Все вернулись на берег живые и здоровые, где разгневанный мичман поставил нам всем зачет, даже тем, кого не было.
– Чтобы ноги вашей здесь больше не видел, понятно!!! – содрогал он воздух звуковыми волнами, пущенными голосовыми связками. А нам только это и нужно было. И мы теперь приходили сюда только купаться, да и то по вечерам и украдкой. Так кончился наш последний лагерь в НВМУ.
Глава 17. Промежуточная
Отпуск
А я думал: «Надо же, какой козел! Перед людьми – сама любезность. А его настоящее лицо, лицо морального урода, говорящего своему сыну гадости, открыто только его семье. А ведь мне каждый говорит: какой у тебя замечательный отец, надеюсь, ты будешь на него похожим. Тьфу! Надеюсь, что никогда не буду таким».
По утрам я вставал и шел на работу, где чужие люди относились ко мне лучше родных. Поэтому с удовольствием на ней задерживался и не хотел идти домой. Шел медленно, вдыхая ночной воздух и гадая: пьяный сегодня или нет мой «нервотреп»? Если он уже спал, то я, стараясь не шуметь, ел свои макароны с майонезом и сосиской и ложился спать. А если нет, то засыпал под его мерзкие изречения, которые вместе с кислым перегаром кидались мне в лицо.
Я много думал про все это и пришел к выводу: каждый военный начальник может наорать или как-нибудь еще сорвать свою злобу на своих подчиненных. Когда он перестает быть военным, то принимается орать на своих домашних. Наверное так? Ведь многие семьи распались на моих глазах после ухода в запас доблестных защитников отечества. Такой своеобразный синдром человека, потерявшего власть над другими. Конечно, ведь там, в казарме он полубог, неприкасаемый. Он может приказать матросу все, что придет в его голову, сжатую короной. Сделать со своим подчиненным все, что захочет. Матросу не положено жаловаться. Если матрос кому-то пожалуется, все будет отрицаться и в конце концов замнется. Спишут на несчастный случай его травму или смерть. Вы понимаете, о чем я? Надеюсь, что да. А здесь, на «гражданке», за такие дела можно и по «шапке» получить. И их биение пяткой в грудь возле пивного ларька на тему доблестной обороны Родины будет воспринято как исповедь очередного пьяницы. Я не имею в виду всех офицеров, но подавляющее большинство из тех примеров, которыми снабдила меня судьба, такие. Хотите правды? Спросите их жен.
Так и не отдохнув, в конце августа я пришел в свое училище, в уже опостылевшей мне форме и бескозырке. До моего выпуска оставалось десять месяцев. Ура, товарищи! УРА!!!
Глава 18. Как про меня кино документальное снимали
В октябре я зашел случайно в актовый зал, где раньше занимался бальными танцами. Достигнув в этом виде спорта только пятого места по училищу, бросил. Ну не мое это, при моем-то телосложении и весе. Мне было не угнаться за тощими и проворными соперниками. Были смешные воспоминания о выездных выступлениях, во время которых существовала традиция напиваться в дым. Но эти смешные казусы и возникали только из-за выпитого спиртного, поэтому и рассказывать о них не буду. Девчонки, посещавшие этот кружок, лично для меня были обладательницами обыкновенной внешности, но с огромной короной на голове. Они-то понимали нашу ограниченность в выборе девушек и ходили гоголем, нахохлившись. К такой на гнилой козе не подъедешь.
Веду я к другому событию, поставившему на уши все училище. В зале сидели какие-то незнакомые мне люди с большими сумками. Уж поверьте, за три года нахождения в этих стенах я мог с точностью с ходу определить всех, кто имеет причастность к обеспечивающим службам. Эти явно были не из «нашего огорода». При более близком знакомстве (а с людьми я находил общий язык достаточно легко) выяснилось, что они являются съемочной бригадой канала Рен-ТВ. Они собирались снять репортаж, называющийся «Один день из жизни нахимовца».
«ООО!!! Это час истины, – подумал я. – Все им расскажу. Пусть люди знают правду, какая ждет их детей в этом заведении».
Но рассказал им не об этом, а о своей активно-политической жизни общественного деятеля. О том, как снимался в эпизодических ролях в кино плечом к плечу с мэтрами синематографа. Среди них были перечислены: Пореченков, Краско, Гальцев, Скляр и другие. Все это была истинная правда, потому что все свое свободное время я посвящал будущей карьере киноактера и искал всевозможные способы достижения своей цели. При указании фамилии актера я описывал конкретную серию и эпизод, так что при желании проверить истинность информации было можно.
Мое желание поступить в училище «на Моховой» было так велико, что я признался в этом родителям, на что был дан отрицательный ответ в резкой форме. Но запретить мне мечтать они не могли, поэтому я взахлеб описывал своим слушателям смешные истории со съемочных площадок. О! Они были поражены и повержены моей неуемной энергетикой и раскованностью. Эта работа, приуроченная к 23 февраля, могла стать для них интересной и занимательной в моем лице. Напоследок я оставил им свои училищные координаты и ФИО. И проследил, чтобы все было записано правильно в их блокнотики. Я уже видел блеск в их глазах, когда меня под бурные аплодисменты душещипательных снобов-нахимовцев-танцоров выперли из актового зала. После этого, набравшись терпения, я ждал…
Прошел октябрь… ноябрь… декабрь… январь, но никто не приглашал меня никуда. Я совсем уже отчаялся «засветиться» крупным планом и потому забыл обо всем этом.
Бегущая строка с печатающим звуком: «Тч-ч-ч-тч-тч-ч-ч-чтч-ч-тч – 7 февраля 2001 года от рождества Христова, день».
Сижу себе на уроке геометрии и вслушиваюсь в сотый раз в теорему Пифагора. После того, как нам поставили вместо нашего учителя этого усатого, похожего на моржа «капраза» Черенкова, больше мы ничего другого не слышали, кроме как «Пифагоровы штаны во все стороны равны». Скорее всего, это было обусловлено отсутствием знаний и навыка работы со справочной литературой. А поскольку этот МОРЖ еще и был непосредственно причастен к моему избиению в Москве, то и отношения у нас складывались молчаливо-холодные. Он «валил» меня, как мог, ставя двойки в классный журнал за все, что хотел. Буркая сквозь усы свои уставные «юморески», он впадал в нервный тик, глядя на меня, и начинал заикаться. Я серьезно задался вопросом о своей дальнейшей учебе. Но кому идти жаловаться? Справедливости мало в этом мире, а в этих застенках и того меньше. Никому нет дела до меня, ни родным, ни чужим.
Урок состоял из двух частей. После окончания первой части и перерыва СААВЕЙ предстал перед МОРЖОМ в связанном виде, со спущенными штанами и кляпом во рту. А ведь его не было всего несколько минут.
– СААВЕЙ!!! Что с вами? – задал грозно вопрос Черенков.
– М-м-м-м, – промычал тот сквозь кляп.
Тогда Чернышев нагнулся и вытащил кляп.
– Я сам, – ответил СААВЕЙ, поглядывая на класс и понимая, что никого сдавать нельзя. МОРЖ окинул взглядом связанные за спиной морским узлом руки, затем посмотрел на колышущиеся на голой попе волосики, вставил кляп обратно и, не поднимая САКУ с пола, продолжил урок. Во время урока СААВЕЙ с голой попой на заднем фоне сокращал свои мышцы, словно червяк, в попытках развязаться, приводя остальных в неописуемый восторг. Наше занятие прервал дневальный, просунувшийся в класс и после ритуальных извинений заявивший: «Попова вызывают к заместителю начальника училища!»